Саша посмотрел на брата:
– Я никаких родственников не знаю. Пусть следователь сообщает.
– А он откуда узнает?
– Ну, обычно все теперь узнают из мобильного телефона.
Саша побледнел. Владик Дорн посмотрел на него и вспомнил, как смотрела на Олю Валентина Николаевна.
– Мне кажется, та женщина, у Барашкова, узнала девушку.
– Какая женщина? – заинтересовался Ризкин.
– По-моему, вы с ней знакомы. Вы приходили к ней после операции, когда она лежала в нашем прежнем отделении.
– Тина Толмачёва? А что она здесь делает?
– По-моему, лечит кого-то.
– Так она что, вернулась работать в больницу? А почему я об этом ничего не знаю? – Ризкин вернулся к зеркалу, причесал тоненькой расческой свои жесткие волосы, поправил «бабочку». – Пойду-ка я ее навещу. Уж если о ком можно скучать в нашей больнице, так это о Тине.
– У вас на воротнике рубашки губная помада, – машинально заметил Дорн.
– И правда, какая жалость… Нашим теткам дай волю, так не отлипнут. А если так? – Ризкин надел медицинский халат и поднял воротник. – Видно?
– По-моему, нет.
– Ну и ладно. В конце концов, Тина все поймет. Сегодня праздник. Я же не свататься к ней иду. Хотя… – Ризкин покрутил головой. – Интересно, а почему мне никогда это не приходило в голову? – Он деловито накинул поверх халата еще и куртку и собрался идти. – Вы когда ехали по подземному переходу, крыс не видели?
Саша промолчал, не принимая участия в разговоре.
– Я не видел, – ответил Владик.
– Я их не люблю, – поморщился Михаил Борисович и скрылся за внутренней дверью подземного перехода.
– Влад, – сказал тихо Саша, – я ее сумку у себя дома оставил. В ней, наверное, и телефон.
Владик подумал.
– Пока менты раскачаются, ты успеешь вернуться. Беги за сумкой.
Саша посмотрел на часы:
– Транспорт уже, наверное, не ходит.
– О черт! Сиди тогда здесь. Я сам съезжу. Давай ключи!
– Влад… – Саша замялся. – Давай поедем вместе. Я… Мне не хочется здесь сидеть…
– Ты что, с ума сошел? Менты приедут, а никого нет.
– Ну, скажем, что покурить выходили.
Влад махнул рукой:
– Ну ладно, поехали.
28
Охранник в камуфляже пропустил машину Азарцева в ворота. Юлия уже ждала его на террасе и с несвойственной ранее торопливостью сбежала с крыльца навстречу. И даже не проронила ни слова по поводу задрипанности его «восьмерки».
– Пойдем, Магомет тебя ждет. – Они быстро пошли по прямой дорожке к дому.
«Плохо расчищено, – про себя отметил Азарцев. – И света в окнах немного. При мне-то иллюминация была, как на балу в барской усадьбе».
Они вошли внутрь. Азарцев шел и не узнавал свое детище, свою прежнюю ежедневную гордость и счастье. Его бывшая клиника теперь представляла собой не то военный госпиталь для выздоравливающих больных, не то гостиницу средней руки, не то бордель. Везде сновали какие-то непонятные люди с оружием, в холле о чем-то шептались грубые женщины с ярко накрашенными губами, в одной из комнат Азарцев заметил нескольких парней – один был с палочкой, у двух других грязные повязки красовались на теле и на головах.
– Что здесь происходит? – он тихо спросил у Юлии.
– Ничего особенного. Это теперь загородная база Лысой Головы.
– Так здесь больше нет косметологической клиники?
Юлия на мгновение замедлила шаг и посмотрела на Азарцева пристально:
– Ты не изменился. Это что, по-твоему, похоже на клинику?
– Тогда ты что здесь делаешь?
Она слегка искривила уголок рта:
– Лечу.
– Кого? – он здорово удивился. Юлия лечит! Конечно, косметолог она неплохой, но чтобы лечить больных…
– Кого, кого… Всех, кого придется. Больных, раненых, их девок и даже их детей… Работы полно.
– Но ты же не умеешь лечить?
Она усмехнулась:
– Жить захочешь – научишься. Если бы ты знал, сколько я уже вылечила очаговых пневмоний…
– А почему ты?
– А здесь больше никого нет. Все же нелегально. В обычную больницу его людей не повезешь – все в розыске.
Азарцев пробурчал:
– А если, к примеру, аппендицит?
Юлия выкатила глаза на Азарцева так, что ему стало одновременно и смешно, и жутко.
– А ты когда деньги у Магомета на эту клинику брал, ты что думал, он работает в санатории?
Азарцев обозлился:
– Знаешь, я его не искал! Он сам меня нашел. И я, если ты помнишь, из обожженной чурки с глазами без век слепил вполне приличную внешность. И мне, в общем, дела никакого не было, чем он занимался. Дал деньги в долг – я и взял. И ты сама, кстати, говорила, что надо брать, когда дают. И я честно отдавал ему эти деньги, пока вы с ним не решили меня из клиники вытурить.
– Ну, ладно, Азарцев. Тихо. Мы пришли. – Юлия осторожно постучала в дверь. Ей не ответили. – Подожди здесь, – она сделала знак рукой, приоткрыла дверь и осторожно вошла. Азарцев остался стоять в коридоре.
– Привезла? – донесся до него знакомый голос. Вкрадчивые интонации, легкий акцент – конечно, это был голос Лысой Головы.
– Он здесь, Магомет.
– Где?
– За дверью.
– Отчего же он не вошел?
– Он ждет, когда ты его позовешь.
– Я его зову.
– Хорошо. Сейчас он войдет.
Азарцев услышал стук каблуков и увидел Юлину руку в дверном проеме, делавшую ему знаки. Ее кисть с накрашенными ногтями опять напомнила ему змею – существо, всегда тайком живущее в Юлии и сейчас вдруг показавшееся наружу.
– Входи, Азарцев.
Азарцев широко распахнул дверь и вошел.
Магомет в элегантном черном костюме, в блестящих ботинках и в белоснежной, расстегнутой у ворота рубахе стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы. Увидев Азарцева, он криво усмехнулся:
– Вошел победителем? Правильно. Нужно быть гордым. Особенно тогда, когда чувствуешь, что без тебя не обойтись.
– Мне сказали, что ранена твоя дочь, Магомет.
– Правильно сказали. – Лицо Лысой Головы сначала не изменило своего выражения: Азарцев знал – мимика у Магомета большей частью отсутствовала – израненные мышцы не сокращались под пересаженной кожей. Но вдруг откуда-то от темени пошла странная и страшная волна – она прошла наискось через лоб, пролетела по носу и застряла в узких длинных полосках кожи, образующих губы. Глаза с искусственно сформированными веками остались неподвижны.
– Где твоя дочь?
– Вон там, – Магомет показал головой на дверь в смежную комнату.
Из одного его глаза неожиданно выкатилась капля влаги. Магомет не заметил ее, так как чувствительность его кожи участками до сих пор не была восстановлена. Видеть это было неприятно – как будто вдруг заплакал целлулоидный пупс.
– Я должен осмотреть твою дочь.
– Нечего на нее смотреть. Ее надо лечить.
