– Как? – не поворачивая головы, спросила Тина.
– Никак.
Тогда она набрала в грудь воздуха и прижалась губами к Олиному рту.
– И-раз!
Тина откинулась и снова вдохнула.
«И-два! И-три!» – мысленно она досчитала до десяти.
– Хватит, – сказал Аркадий. – Пусти!
Присоски электродов прочно схватили кожу на груди.
– Разряд!
Все молчали.
– Еще разряд!
Тина встала. Саша Дорн не выдержал, вышел в коридор.
– Пожалуйста, дайте еще! – это просил Дорн.
Аркадий дал ток в третий раз. Тина подсоединила электрокардиограф.
– Напрасно. Ничего не получается. Поздно. – Аркадий встал с пола и стал сматывать электроды. Кардиограф чертил прямую линию. Тина отключила прибор. Постояла немного, потом наклонилась и соединила у Оли на груди края разрезанного джемпера.
– Что же теперь делать? – спросил растерянно Влад. Барашков пожал плечами:
– Не знаю. Откуда вы ее взяли?
Влад подумал.
– С улицы. Брат шел домой, увидел – девушка на скамейке перед подъездом сидит. Знакомая девушка, как оказалось. Однажды приходила к нему с подружкой. Брат хотел ее домой пригласить, а она вдруг завалилась на этой скамейке. То ли заснула, то ли обкололась. Брат вызвал «Скорую» и позвонил мне. «Скорая» не приехала, вот мы ее сюда и притащили.
– Ребята, – раздался вдруг с койки слабый голос Ашота. – Неужели у вас кто-то умер?
– Лежи себе и заткнись, – буркнул Дорн.
– Повежливее бы надо с больными, – сказал Барашков. – Это наш друг. И вообще… – Он приготовился услышать от Дорна что-нибудь язвительное в его привычной манере и приготовился к отпору, но Владик сказал:
– Простите, – и в голосе его Аркадий услышал вдруг совершенно другие, не свойственные прежнему Владу человеческие интонации.
– Прощаю, коли не шутишь. – Он искоса и с недоверием взглянул на бывшего противника.
– Я не шучу. – И опять Аркадий не услышал в голосе Влада никакого подвоха.
– Давай вызывай милицию, – сказал Барашков. – Чего так стоять?
– Откуда вызывать? С мобильного не соединят.
– С поста из коридора.
– Хорошо. – И старший Дорн вышел из комнаты.
– Ты это видела? – Барашков повернулся к Тине. – Невозможный был парень. А сейчас – прямо шелковый…
– Аркадий, – Тина со своего места скорбно смотрела на Олю. – Эта девушка – дочь моего… – она замешкалась, – …бывшего друга.
– Азарцева, что ли? – удивился Аркадий.
– По-моему, это она.
– Друзья не могут быть бывшими, – с кавказским акцентом простонал с койки Ашот.
– Еще как могут, – заметил Барашков.
– Аркадий, – Тина встала, беспокойно заходила от двери к окну палаты и обратно, – что теперь делать? – Она зачем-то выглянула в коридор. – Насколько я знала, это была спокойная, домашняя девочка. Я никогда не слышала, чтобы она пила, или кололась, или что-то еще в таком же роде.
– Послушай, тебя это до сих пор касается? – Барашков сердито уставился на нее сквозь очки. – У этой девушки должны быть родители. Пусть они разбираются. – Он тоже выглянул в коридор. Оба брата о чем-то тихо переговаривались в углу.
– Эй! Ну вы там, позвонили в милицию?
– Да.
– У нас теперь полицейские, – вяло заметила Тина.
– Какое счастье… – эхом отозвался со своей койки Ашот. – Наверное, те, кто меня лупил, об этом еще не знали…
Тина спохватилась, подошла к нему, проверила все показатели, высвечивающиеся на приборах.
– Знаешь, Ашотик, давай-ка все-таки попробуем открыть твой здоровый глаз. – Тина осторожно одной рукой сдвинула верхнее веко и выставила два пальца перед открывшимся глазом.
– Сколько ты видишь пальцев, Ашот?
– Хорошо, что ты показала мне только два, – прохрипел Ашот, – больше я бы не смог сосчитать.
– Умница! – Она повернулась к Барашкову: – Аркадий, включай отсос, опять накопилась мокрота в бронхах.
– Ой, как свистит, аж до прямой кишки, – сморщил этот самый глаз Ашот, когда отсос выключили.
– Терпи. Главное, чтоб из башки ничего не высвистилось, – сказал Барашков и заорал в коридор: – Слушайте, ну уберите же отсюда девушку! Я же не могу через нее каждый раз переступать!
Оба Дорна вошли в палату:
– Куда убрать?
– Откуда я знаю? Положите на каталку, вывезите пока в коридор, закатите в угол…
Братья молча выполнили приказ. На их похожих лицах застыло одинаково напряженное выражение.
– Когда приедет милиция? – спросила Тина.
– Не знаю, – старший Дорн говорил тихо, как никогда. – Они сказали, что нет сейчас свободной машины.
Все промолчали, и братья вывезли тело Оли из палаты.
– Ашот, ты как? – наклонилась Тина.
– В порядке.
– Аркадий, – Тина посмотрела на часы. – Сейчас уже ночь. Пробки, наверное, рассосались. Поезжай все-таки домой. Завтра утром меня сменишь. А мы тут с Ашотом вместе переночуем.
– Жалко, что нет двуспальной кровати, – высказался Ашот. – Только не бейте по лицу. Меня уже били. Я ни на что не претендую. Просто заметил единственным пока своим открывшимся глазом, что Валентина Николаевна такая же красивая, как и раньше. Только очень бледная.
– Взбледнулось, наверное, – буркнул Аркадий.
– Сейчас получишь, – Тина сказала это очень строго, но все-таки не утерпела – незаметно отошла и посмотрела на себя в зеркало, висевшее над раковиной. Однако славно, что Ашот сказал, что она – красивая. Только действительно бледная. Наверное, это кажется, потому что нет веснушек. Интересно все-таки, куда они девались?
– Ладно, я пошел, если меня тут никто не любит. – Барашков стянул с себя халат.
– Приезжай к девяти. Завтра праздник.
– Праздник! – насколько мог, всколыхнулся Ашот. – Тина, а у меня твой подарок, наверное, украли.
– Ничего. Ты сам у нас самый лучший подарок. А Аркадий свой подарок мне уже вручил. – Тина вспомнила о компьютере. Прямо руки у нее чесались скорее сесть за него.
– Ладно, пока! – Аркадий махнул от дверей.
– Послушай, а милиция приедет?
– Сами пусть разбираются, – Аркадий вышел. Тина села к постели Ашота, и они помолчали.
– А вы еще поете? – вдруг спросил Ашот. Тина сначала даже не поняла вопроса. – Вы раньше хорошо пели.
– Теперь я скорее вою. Впрочем, и этого уже давно не случалось.
– Жаль.
Они еще помолчали. Потом Тина сказала:
– Ты поспи. Я тут посижу. Посмотрю за тобой. Не волнуйся. – Ашот замолчал так надолго, что она подумала, что он правда заснул. Она отвалилась на спинку его кровати и тоже прикрыла глаза. Под веками началась какая-то сонная мельтешня. И вдруг до нее донеслось:
– А знаете, я не очень-то и волновался, когда меня убивали.
Она вздрогнула, открыла глаза, наклонилась к нему:
– Тебе что, было в Америке очень плохо?
