лично оплачу вам оба переноса живыми деньгами сразу же после того, как вот эта женщина, — он указал на моё тело, — покинет Тауэрс с вот этой душой внутри, — и он указал на меня.
— Значит, выйдет, — флегматично сказал Черенсфилд. — Оставьте нас.
Мы остались в камере втроём. Вся моя вера куда-то сразу улетучилась. Ноги ослабели, и я прижалась спиной к стене, чтобы не повиснуть на руках. Стало страшно, шо пипец! А маг бормотал какие-то непонятные слова, как тогда, когда я болталась в чёрной дыре обморока, притянутая из своего мира…
Латынь, заклинание!
Он начал!
Голос графини вспорол воздух, который словно сгустился до состояния киселя:
— Маг, не делайте этого! Вы пожалеете!
— Интересно, как, — пробормотал он и снова принялся за заклинание.
— Я убью вас!
— Вы закованы в кандалы и приговорены к казни.
— У меня длинные руки, поверьте мне! Я смогу достать вас отовсюду!
— А… — отмахнулся маг. — Вы мне не заплатили и уже не заплатите. А благородный лорд сделает это за вас. Так что замолчите, если не хотите, чтобы ваша душа вылетела из тела и вселилась в тауэрскую ворону.
— Раз так…
Она усмехнулась совсем страшно и принялась выворачиваться из кандалов. Я даже вскрикнула от ужаса: ведь она хочет изуродовать моё тело! Сейчас руки переломает и за ноги примется!
— Маг, быстрее! — выдохнула я. — Не давайте ей!
— Ох, зачем я только согласился на все эти эксперименты…
Маг вынул из мешочка прозрачный ясно-жёлтый круглый камень и, подойдя к графине, безо всяких церемоний засунул его ей за корсаж. Моё тело замерло и обмякло в цепях. У меня даже от сердца отлегло — разве можно представить себя переломанной?
А за манжету платья засунули ещё один камешек — явно парный, как будто половинку целого. Он был голубой в белую крапинку. Со второй половинкой Черенсфилд шагнул ко мне. Я спросила со страхом:
— Будет больно?
— Расскажете потом, — усмехнулся он и сунул камешек мне за манжету. Потом вернулся к запискам и принялся громко читать свою абракадабру на латыни. Я трусливо зажмурилась при первых разрядах статического электричества — теперь я знала, что это оно, а не мошки, потому что мошек никаких в камере не было. И взрыв изнутри восприняла уже как должное — так надо. Так было, значит, всё идёт как надо!
И встряску, которая последовала потом, я пережила.
И вспышки в черноте глаз.
И с благостным ощущением конца погрузилась в спасительный обморок.
…— И как мы узнаем, что перенос состоялся?
— Надо, чтобы хоть одна из леди очнулась.
— Так сделайте что-нибудь, маг! В конце концов, это ваша магия!
— Плесните водой в лицо…
— Поосторожнее! Разве так обращаются с леди? У вас есть нюхательные соли?
— Я вам не барышня! Будите сами.
Я почувствовала лёгкие шлепки на щеке и застонала, пытаясь уйти от них. Руки вспыхнули болью, которая тут же угасла. Запястья ныли. Во всём теле была ломота, но не злая, а почти приятная. Боже… Что произошло? Состоялся чёртов перенос или нет?
С трудом разлепив веки, я увидела прямо перед собой лицо Нокса. Он смотрел напряжённо и вопросительно. Я очень постаралась улыбнуться ему и сказала едва слышно:
— Это я…
— Кто вы? — спросил он.
— Я… Антонина.
— Господь всемогущий, спасибо!
Он выдохнул эти слова с таким облегчением, что я чуть не расплакалась от счастья. Всё получилось? Скосила взгляд на грудь-троечку и произнесла с чувством:
— Это и правда я! Божечки, как прекрасно снова обрести своё тело!
— Удалось?
Это инспектор Уильямс. Волнуется! Я ответила ему уже бодрее:
— Да! Освободите же меня!
— Подождите! А кто я? — спросил Нокс.
— Вы? Лорд Фелтон МакТавиш, — фыркнула я. — Давайте же, Нокс, это правда я!
— Как зовут вашу собаку? — не отставал он. Я вздохнула:
— Санта-Клаус ЛабМос, по-домашнему Клаус.
— В какую школу вы собрались отправить Тимоти?
— Да вы издеваетесь? — возмутилась я. — Долго ещё собираетесь меня допрашивать? Я хотела оставить Тимоти на домашнем обучении! Всё? Допрос окончен?
— Милая моя, — тихо ответил Нокс, расстёгивая мои кандалы, — я должен был убедиться, что это именно вы, а не хитрость леди Маргарет!
Я опустила освобождённые руки и ахнула — плечи заныли, как будто я вывернула суставы. Нокс подхватил меня и принялся массировать:
— Сейчас всё пройдёт, Антонина. Когда вернёмся в Уирчистер-холл, я приложу азаниты, и уже к вечеру вы почувствуете себя гораздо лучше!
Хотелось ответить: приложи ко мне всего себя, Нокс! Но я промолчала. Статус наших отношений пока ещё слишком зыбкий. Теперь я даже не графиня. Я просто… никто.
С поддержкой Нокса я доковыляла до двери, потому что ноги совершенно затекли, а потом оглянулась на графиню. Она как раз очнулась и издала вопль раненой гиены. В её исполнении, с её голосом вопль вышел визгом. Я тихо порадовалась, что обрела снова свой голос и могу кричать, как белый человек, а графиня, забыв о своём титуле леди, истерила нам в спину:
— Ненавижу! Ненавижу вас всех! Вы просто идиоты! Такой план, такой прекрасный план ко всем чертям!
— Ну-ну, леди Берти, не стоит так убиваться, — усмехнулся Уильямс. — К вам скоро придут с визитом, королевский следователь жаждет познакомиться с благородной леди!
Мы быстро вышли в коридор, а из камеры неслось нам вслед:
— Ублюдки, все вы проклятые ублюдки! Я вас уничтожу…
— Господи, она действительно может, — вздохнула я. — Как-то страшновато даже.
— Не извольте беспокоиться, мисс Мелроуз, — ответил инспектор. — Улики, собранные МакТавишем в поместье графини, настолько весомы, что из Тауэрса она выйдет лишь в том случае, если суд вынесет смертный приговор. Да и то выйдет на виселицу.
Кашлянув в кулак, он добавил с сожалением:
— Ибо аристократов не приговаривают к каторге.
У ворот тюрьмы мы распрощались с инспектором, поймали кэб и поехали в банк. Нокс отдал Черенсфилду какую-то
