— Оно на подходе… — прошептал Джеррик.
Его кожа казалась полупрозрачной, но уже несколько тварей подбирались к ним. Могвид схватился за кинжал.
Одно чудище, часто перебирая лапками, рванулось к элв’ину, цепляясь когтями за стену. Оборотень закусил губу от страха и нерешительности, глядя на ядовитую тварь, стремящуюся к ним, как бабочка на пламя свечи. Решив, что настал нужный миг, он прянул вперед, сжимая кинжал.
— Вниз! — рявкнул Джеррик.
Могвида прямо-таки сбило с ног и ослепило магией, рванувшейся наружу. Он ударился о стену и безвольно сполз по ней. Стараясь прозреть, он отчаянно мигал, но видел лишь потоки потрескивающих молний, вылетающих из рук элв’ина. Существо, мгновение назад пытавшееся атаковать его, лежало на спине, обуглившись, с подергивающимися ногами.
Приподнявшись, Могвид наблюдал, как стихийная магия элв’ина упорно прощупывает оба ответвления прохода, отыскивая трещины, бойницы, сторожевые выходы. Она лишь на первый взгляд казалась неуправляемой, а на самом деле вела себя как живое существо, отправленное найти и уничтожить любое порождение тьмы.
Сражающиеся чуть дальше огры заметили волшебство и припали к полу. Убийственная волна пронеслась над ними, даже не задев. А потом, будто кратковременная вспышка молнии в грозу, магия исчезла. Пока глаза Могвида не приспособились, проходы казались черными как смоль. Огни факелов выглядели тусклыми и едва заметными по сравнению с мощью стихийной магии.
— У тебя получилось, — сказал Магнам, вставая.
Джеррик еще какое-то время стоял, а потом резко осел, будто из него выдернули сразу все кости. Болотник подхватил его, не дав удариться головой о пол.
— Капитан! — позвал Джастон.
— Я иссяк… — прошептал элв’ин, его закрытые веки едва трепетали. — Фреда…
Охотник продолжал поддерживать его. Бледная кожа Джеррика по-прежнему казалась прозрачной, дыхание оставалось неровным.
— Надеюсь, он оправится? — подошел к ним Могвид.
— Не уверен, — нахмурился Джастон. — Не думаю, что для атаки на демонов он использовал одну лишь мощь грозы. Он отдал и все свои силы тоже.
Могвид не мог не поверить. Насколько он помнил, такую мощь не мог вызвать даже Мерик.
Капитан-элв’ин глубоко вздохнул, произнеся на выдохе:
— Любовь моя…
На миг Могвиду показалось, что он слышит ответные слова, пришедшие издалека. Но, наверное, это было всего-навсего эхо. Джеррик замер без движения.
— Он ушел, — сказал болотник.
Стоявший рядом с ними Магнам поглядывал в проход, где пять или шесть огров поднимались на ноги, потрясенные случившимся.
— Что-то не вижу я Тол’чака.
Д’варф не ошибся. От кучки огров отделился вождь клана — Хун’шва. Перебравшись через завалы трупов, он приблизился к мертвому телу Джеррика. Прижал кулак ко лбу, на мгновение склонил голову в знак уважения.
— Он умер как воин. Его подвиг будут помнить и чтить.
— Это если мы выживем, чтобы кому-нибудь рассказать, — заметил Магнам. — А где Тол’чак?
— Он пошел, чтобы сразиться с ведьмой-паучихой один на один, — Хун’шва опустил руку.
— Что? — охнул д’варф. — И ты ему позволил?
— Он приказал мне, — если огр мог выглядеть раздосадованным, то это был Хун’шва.
— И ты подчинился? — Магнам закатил глаза. — Что у вас вышло?
Вождь коротко поведал о встрече с Вира’ни, которая затаилась в пещере.
— Еще больше тварей, — вздохнул Магнам. Он оглядел маленький отряд, и его брови сошлись на переносице. — Топор, меч, кинжал и кулаки огров против королевы пауков и ее бессчетного воинства… Не то соотношение, что сулит победу.
— Тогда что же нам делать? — Могвид стоял, обхватив себя руками за плечи.
— Есть один способ… — Д’варф пристально посмотрел на него.
— И какой же? — спросил Джастон, опуская на камни тело капитана.
Но Магнам не глядел на него, по-прежнему буравя взором оборотня.
— Это зависит от кое-кого из присутствующих здесь.
— От меня? — отшатнулся Могвид.
Тол’чак, спускавшийся ко дну пещеры, оглянулся на Глаз Дракона. Вдали грохотал гром. Мгновение тому назад молния вырвалась из округлого входа, напоминая раздвоенный змеиный язык, а затем исчезла.
Не понимая, что же произошло, он обернулся, сжимая Сердце в кулаке. Смрад горелой серы и копоть жгли легкие.
Вира’ни, стоя на две ступени ниже и по ту сторону от провала, все еще смотрела на Глаз с испуганным выражением лица. Ее черные волосы бросали тень на бледную кожу, покрытую капельками влаги от густого тумана. Ниже талии ее тело переходило в туловище огромного паука.
Мокрый панцирь сверкал, переливаясь алыми бусинками воды.
Чудовищные отродья, повисшие на своде пещеры, замерли и казались теперь неровностями скалы.
Воспользовавшись тем, что ведьма отвлеклась, Тол’чак попытался найти оружие. Вокруг него раскинулись неподвижные, еле дышащие тела огров разных кланов, опутанные прочными нитями паутины. И никакого оружия! Никто не осмелился осквернить священное место, принеся с собой каменный топор или дубину.
Тол’чак растерялся. Но он точно знал, что в этот миг двое малышей огров находятся в опасности — паучиха удерживала их над огненной ямой. Он крепче стиснул сердце-камень. Осколок Сердца племени огров являлся ключом к Вратам Духов. Потерять его означало подвергнуть угрозе весь мир. Но прямо сейчас мир Тол’чака сузился до этих двух детей.
Вира’ни застонала.
— Мои малыши! — выкрикнула она. — Кто-то убил моих малышей.
Ее лапы дрожали от ярости. Маленькие огры, едва не свалившись, заплакали.
Тол’чак стремительно преодолел оставшиеся ступени и встал перед Вира’ни. Лицом к лицу. Их разделяла лишь трещина в полу пещеры. Здесь жар, вырывающийся из раскаленных недр горы, стал невыносимым. Вместе с горячим паром из Глотки Дракона вырывалось громкое шипение.
Чтобы привлечь внимание ведьмы, Тол’чак поднял над головой сердце-камень. В туманной мгле пещеры кристалл горел собственным светом.
— Вира’ни! У меня есть то, что тебе нужно! То, что нужно твоему Властелину! Не заставляй детей страдать!
Он умолял ее голосом и взглядом.
Ведьма прищурилась. Ее глаза горели яростью. Очень долго они сверлили друг друга взглядами.
Тол’чак начал опасаться, что она все же бросит детей в раскаленную лаву. Ведь она запасла их достаточно.
— Пожалуйста… Я ведь знаю, ты — мать. Прояви милосердие.
Один глаз паучьей королевы дернулся.
— Мать… — пробормотала она.
— Все матери жалеют не только своих детей, но и чужих, — упорствовал Тол’чак. Ее брови беспокойно зашевелились, она кивнула, услыхав последние слова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
