— Подожди, — вдруг сообразил я. — Если все наши враги повержены, что мешает нам отправиться в Кхаджурахо, как мы это планировали?
— Каджурао, — поправила меня Маша. — Пишется Кхаджурахо, а произносится Каджурао. Конечно, мы можем туда поехать, только какой в этом смысл?
Мы с Машей говорили, естественно, по-русски.
— Возможно, никакого! Но мы ведь только что выкрутились из чужих проблем — в решении своих мы продвинулись не намного. Сколько у нас осталось дней до вторника?
Во вторник, напомню, мы должны были вернуться к почтенному Бабе из Джайпура.
— Сегодня суббота, — ответила Маша. — Три неполных дня.
— Все успеваем!
Мы объяснили изменение планов Барат Сыркару. Тот был очень горд тем, что за нас вступилось его любимое божество, и против продолжения путешествия не возражал.
— Хорошо, что мы еще не выехали на шоссе, — сказал он. — А то бы мы повернули направо, а нам теперь нужно налево.
Шоссе оказалось минутах в двадцати езды. Перед ним стоял большой придорожный щит. Стрелка направо указывала на Гвалиор и Агру, стрелка налево…
И тут меня словно ударило током! У меня есть извинение: я впервые видел это слово написанным. На панно были указаны три ближайших города: Датия, Джанси и… Орчха. Лина, Ромкина жена, напомню, звук «р» не выговаривала, поэтому она сказала мне «Оч-ха». «Р» она не произносила, а что «х» произносить не надо, она не знала.
Это была никакая не фирма! Главная наводка, которую Лина попыталась дать мне за несколько отведенных нам секунд, была названием города.
Часть шестая
Орчха
1
Орчха, по сути дела, совсем не город. Это крошечная деревня с главной улицей длиной едва ли с полкилометра, с еще одной перпендикулярной — метров под триста, и, собственно, все. Это если не считать огромного, даже для Индии, Царского дворца, затем роскошного действующего храма Рамы — единственного в стране, где он почитается и как бог, и как царь, затем внушительного, больше похожего на дворец, храма Четырехрукого Вишну, впрочем, заброшенного, а также нескольких десятков, мы бы сказали, часовен, сооруженных в тех местах, где были сожжены останки местных раджей и членов его семьи.
В сущности, они-то и составляют главную прелесть этого места. К безумным по размерам и архитектурному великолепию дворцам и храмам в Индии быстро привыкаешь. Не удивляемся же мы буйству тропической растительности? Так вот, монументальность — это из той же оперы. А здесь другое дело! Среди зелени деревьев вдоль берега узкой и мелкой реки здесь и там торчат островерхие шатровые купола с каменной резьбой. И это все! Но они вносят в вашу душу покой, какого я, например, не испытывал много-много лет. Я даже не помню, испытывал ли когда-нибудь вообще. Есть такие места, которые открывают новую дверь в вас самих.
Такие мысли лениво текли в моей голове, когда я сидел на небольшой террасе гостевого дома «Форт Вью». В его карточке даже не было адреса — просто «Форт Вью», Орчха. Терраса представляла собой газончик длиной метров двадцать и шириной метров десять, по обе стороны которого располагались одноэтажные флигели отеля. Но за невысокими перильцами справа высилась бело-желтая громада дворца, отделенная от нас рекой и соединенная с нами каменным мостом. Под нами играла солнечными зайчиками вода, из которой поднимали мокрые морды буйволы, задумчиво смотрели перед собой, роняя капли, и снова принимались пить. А слева, сколько видел глаз, под розовым предзакатным светом расстилался лес: утыканный ближе к нам куполами часовен, а дальше — к холмам — просто затягивающий все свободное пространство. Я мог бы сидеть так часами, как вот эта симпатичная, хотя уже не первой молодости европейка, уткнувшаяся подбородком в свои руки, положенные на перильца, и едва-едва переводящая взгляд с одного чуда на другое.
Мы встретились с нею взглядом, и я улыбнулся:
— Если пейзажи могут загипнотизировать, это один из таких, — сказал я.
Женщина улыбнулась в ответ. Впрочем, глаза ее оставались грустными.
— Я не могу оторваться от него уже много дней, — откликнулась она. По-английски она говорила с акцентом.
— Даже так?
Женщина только кивнула. Лет сорока, белокурая, очень загорелая, в легком белом пенджаби (это такой балахон и свободные брюки из-под него), с несколькими нитками простых бус на шее, с какими-то амулетами на запястье, болтающимися на ниточках и полосках кожи, со сделанной хной татуировкой на тыльной стороне ладони. Обычная европейская туристка, попавшая под обаяние этой страны и старающаяся слиться с нею, настолько это позволяют ей собственные верования, достаток, лимит времени и представления о гигиене.
К нам приближалась Маша — она принимала душ в нашей на удивление чистой для 12 долларов в сутки, прямо-таки уютной комнатке. И даже колючая сущность моей спутницы отозвалась на безмятежность и покой этого места.
— Да-а! — только и вымолвила Маша, усаживаясь на свободный стул за незнакомкой.
— И что здесь можно делать много дней? — продолжил я прерванный разговор.
— Чтобы все посетить, достаточно трех часов, — отозвалась женщина. — Вот дворец, там сзади два храма, правее такой песчаный плес, где кремировали останки в менее отдаленные эпохи. А дальше вы просто сидите здесь и смотрите. Ну, это мы так говорим: «смотреть» — и так это выглядит со стороны. А там, кто знает, что в этот момент в нашей душе происходит.
К нам подходил официант.
— Вы разрешите, заказать вам выпить? — предложил я незнакомке.
— Спасибо, я уже пойду.
Она встала.
— Мы вас согнали, — сказала Маша.
— Нет! Но здесь действительно лучше сидеть в одиночестве. Я этим уже насладилась — не хочу вам мешать сделать то же самое.
Она стянула с перил свою кофту и улыбнулась нам, прощаясь. Глаза у нее оставались грустными.
Маша заказала яблочный сок, я для разнообразия — джин с тоником. И то и другое в ассортименте гостевого дома имелось.
— Вот такую бы мне хотелось иметь внешность! — призналась Маша. — Неброская, но когда вглядишься, глаз не отвести.
— Ты в своем роде не хуже, — вежливо запротестовал я.
— Да ладно! — отмахнулась моя напарница.
— А что, у тебя на этот счет есть какие-то сомнения?
— У меня на любой счет есть сомнения.
Мы замолчали. Свет быстро падал, и лес вдали из зеленого становился синим с легким розовым ореолом в местах, куда падали последние лучи солнца. Над низинками поднималась легкая дымка, и только серые, потемневшие от времени шатры храмов продолжали светиться теплым вечерним светом.
— Нет, правда? — вдруг спросила Маша. — Тебе кажется, я привлекательная?
И тут же пресекла себя:
— Странный вопрос — можешь не отвечать.
— Ты отвлеченно спрашиваешь или хочешь испытать свою привлекательность на мне? — засмеялся я.
— Я хочу, чтобы ты мне честно сказал. Ну, вот Деби привлекательная?
— Деби в своем роде очень привлекательная, — честно признал я. Честно по отношению к Деби, к Маше и к самому себе.
— Я намного хуже? Ну, менее привлекательная?
Чего она хотела? Вернее, что на нее нашло?
— Ты ничуть не менее привлекательная, только в другом роде, — осторожно сказал я.
— Да что ты заладил: в своем роде, в другом роде!
— Ты меня спрашиваешь — я пытаюсь сформулировать свои ответы как можно точнее. Вот и все!
— Хорошо! Вот кого бы ты выбрал: Деби, меня, эту незнакомку или свою жену?
— Я выбрал свою жену, как ты, вероятно, догадываешься.
— Не вообще в жизни, а сейчас. На сегодняшнюю ночь!
Я залпом допил свой джин-тоник и приподнял пустой стакан, чтобы официант принес мне добавку. Неужели мой только что приобретенный внутренний покой можно было разрушить парой простых вопросов?
— Маша, к чему ты клонишь?
Маша прилегла на перила и положила подбородок на руки — точно так же, как до ее прихода сидела здесь та женщина. Потом она повернула голову и внимательно посмотрела мне в глаза.
— Ни к чему! И поверь, я не пытаюсь тебя соблазнить. В моем случае это все равно невозможно. Я задаю этот вопрос тебе, но пытаюсь понять не тебя, а себя. Так кого бы ты выбрал?
Если честно, Машу я бы выбрал последней. Но вы бы могли сказать такое женщине?
— Ты считаешь меня в некотором роде эталоном мужчины?
Опять у меня вырвалось это «в некотором роде»! Но Маша за слово цепляться не стала.
— Нет, просто мужчиной! Но не грубым, не глупым, не злым, не трусливым, не скучным — таким, какого хотели бы многие женщины.
Меня выручил официант, принесший мне на подносе новый запотевший стакан.
— Ты же понимаешь, что в ответ на столь лестный портрет я не могу сказать тебе в лицо всю правду, — попробовал отшутиться я.
— То есть?
— Ну, что ты упрямая, несговорчивая, капризная маленькая заноза! Маша все это время не спускала с меня глаз. И на мой выпад не отреагировала никак.
