Время приобрело в моём сознании свой истинный смысл: казалось, вдова умерла тысячи лет тому назад, в эпоху эгейской культуры, а юные кудрявые девы Кносса погибли сегодня утром на берегу этого улыбающегося моря.
Сон овладел мной, как когда-нибудь - нет ничего более непреложного - это сделает смерть, и я мягко погрузился во мрак. Не знаю, когда возвратился Зорба и возвращался ли он вообще. Утром я нашёл его на горе, буйствующим с рабочими.
Чтобы они ни сделали, ему не нравилось. Зорба уволил троих рабочих, которые пытались настоять на своём, сам взял заступ и стал пробивать путь для столбов среди кустарника и скал. Взобравшись на гору, он нашёл дровосеков, которые рубили сосны, и разорался. Один из них засмеялся и что-то пробормотал. Зорба бросился на него.
Вечером он спустился, изнурённый, оборванный, и сел возле меня на берегу. Когда Зорба, наконец, заговорил, речь шла только о строительном лесе, тросах и лигните, будто он был завзятый предприниматель, спешащий опустошить всё кругом, получить свой барыш и убраться.
В какое-то мгновенье, немного утешившись, я готов был заговорить о вдове; Зорба протянул свою ручищу и закрыл мне рот:
- Помолчи! - сказал он глухо.
Пристыжённый, я замолчал. «Вот это настоящий мужчина, - подумал я, позавидовав его восприятию случившегося. - Только стойкий человек с горячей кровью, страдая, плачет настоящими слезами, а в счастье не обнаруживает своей радости».
Так прошли три или четыре дня. Зорба работал не покладая рук, без передышки, забывая о пище и воде. Он таял на глазах. Как-то вечером я сказал ему, что мадам Бубулина всё ещё больна, врач не приходил, и она бредила, шепча его имя.
- Это хорошо, - проговорил он, сжав кулаки. На следующий день он отправился в деревню и сейчас же вернулся.
- Ты её видел? - спросил я его. - Как она себя чувствует?
- С ней все в порядке, - сказал старый грек, - она умирает.
Широким шагом он направился в горы. В тот же вечер, не поужинав, Зорба взял палку и вышел.
- Куда ты идёшь, - спросил я его, - в деревню?
- Нет, я немного прогуляюсь и тут же вернусь.
Тем не менее, он решительно направился в сторону деревни.
Я устал и лёг спать. Мозг мой снова устроил смотр всего пережитого, воспоминания цеплялись одно за другое, меня вновь охватила печаль, мысли перескакивали с предмета на предмет и, наконец, снова вернулись к Зорбе.
«Если он встретится с Манолакасом на одной дорожке, - думал я, - этот сумасшедший критский великан сразу набросится на него. Похоже, что все эти дни он сидел взаперти и зализывал свои раны. Стыдясь показаться в деревне, Манолакас без конца уверял, что если ему попадётся Зорба, он разорвёт его на кусочки, как «кролика». Ещё вчера, в полночь, один из рабочих видел, как тот с ножом бродил вокруг нашего сарая. Если они встретятся сегодня вечером, произойдёт убийство».
Одним прыжком я поднялся, оделся и быстро направился по дороге в деревню. Тёплая влажная ночь благоухала диким левкоем. Вскоре я различил в темноте медленно шедшего Зорбу, похоже, он здорово устал. Останавливаясь время от времени, чтобы посмотреть на звёзды, прислушаться, он снова продолжал путь, чуть ускорив шаг; слышался стук его палки о камни.
Он подошёл к саду вдовы. Воздух был напоен ароматом цветов, лимона и жимолости. В эту минуту среди апельсиновых деревьев зазвучала умопомрачительная душераздирающая трель соловья. Он пел во мраке, и у нас перехватывало дыхание. Зорба резко остановился, у него, видно, тоже перехватило дыхание от этих нежных звуков.
Вдруг тростниковая изгородь шевельнулась, острые стебли зашумели, как стальные лезвия.
- Эй, приятель! - произнёс низкий грубый голос. - Эй, старикашка, наконец-то ты мне попался!
Я похолодел. Голос был мне знаком. Зорба сделал шаг, поднял свою палку и снова замер. При свете звёзд я видел каждое его движение. Одним прыжком громадный верзила выскочил из тростника.
- Кто здесь? - крикнул Зорба вытянув шею.
- Это я, Манолакас.
- Иди своей дорогой, убирайся отсюда!
- Ты меня обесчестил, Зорба!
- Это не я тебя обесчестил, Манолакас, убирайся, говорят тебе. Ты крепкий парень, но удача от тебя отвернулась, она слепа, разве ты не знаешь этого?
- Удача или неудача, слепая или нет, - сказал Манолакас (я слышал, как скрипнули его зубы), - а я хочу смыть свой позор. И именно сегодня. У тебя есть нож?
- Нет, - ответил Зорба, - у меня только палка.
- Так сходи за ножом. Я тебя подожду здесь. Иди же! Зорба не шевелился.
- Ты что, боишься? - прохрипел, насмехаясь Манолакас. - Иди же, я жду тебя!
- Что я буду делать с ножом, старина? - сказал Зорба, начиная злиться. - Скажи, что мне с ним делать? Вспомни, в церкви у тебя был нож, у меня его не было, не так ли? И всё равно, мне кажется, я ловко выкрутился. Манолакас взревел:
- Так ты ещё и издеваешься надо мной? Удачный момент ты выбрал, у меня нож, а у тебя его нет. Неси свой нож, грязный македонец, и мы померяемся силой.
- Брось свой нож, а я брошу свою палку, и тогда померяемся силой, - ответил Зорба, дрожащим от гнева голосом. - Ну же, давай, грязный критянин. Зорба поднял руку и бросил свою палку, я услышал, как она стукнула в камыше.
- Брось свой нож! - снова крикнул Зорба.
Совсем тихо, на цыпочках, я приблизился и в свете звёзд успел увидеть блеснувший в камышах нож. Зорба поплевал на ладони.
- Смелее! - крикнул он, собрав все силы. Но прежде, чем молодцы успели накинуться друг на друга, я бросился между ними.
- Остановитесь! - крикнул я. - Подойди ко мне, Манолакас, и ты тоже, Зорба. Вам не стыдно? Противники медленно сближались.
- Пожмите друг другу руки! - сказал я. - Вы оба отличные парни, помиритесь.
- Он меня оскорбил… - сказал Манолакас, пытаясь высвободить руку.
- Тебя нельзя так легко оскорбить, капитан Манолакас! - возразил я. - Вся деревня знает тебя как смелого человека. Забудь о том, что произошло у церкви. То был злополучный день. Теперь это в прошлом, всё кончилось! И потом, не забывай, что Зорба нездешний, он македонец и для нас, критян, будет бесчестьем поднять руку на гостя. Ну, дай же твою руку, вот это настоящая смелость, и пойдём к нам в хижину, выпьем по стаканчику и нажарим колбасы, чтобы скрепить дружбу, капитан Манолакас! Я полуобнял Манолакаса, подтолкнул его немного в сторону.
- Он уже стар, бедняга, - прошептал я ему на ухо, если такой молодой и сильный парень, как ты, одержит над ним верх - это не принесёт славы! Манолакас смягчился.
- Ладно, - ответил он, - чтобы доставить тебе удовольствие.
Он сделал шаг к Зорбе, протянув огромную тяжёлую лапу.
- Что же, дружище Зорба, - сказал он, - дело прошлое, давай свою руку!
- Ты мне ухо отгрыз, - сказал Зорба, - будь же здоров, держи, вот моя рука!
Они долго жали друг другу руки, сжимая их все сильнее. Я испугался, что они снова схватятся.
- У тебя крепкая рука, - произнёс Зорба, - ну и силен ты, Манолакас.
- И ты тоже сильно сжал мне руку, сожми сильнее, если можешь!
- Остановитесь! - воскликнул я. - Пойдёмте, отпразднуем нашу дружбу. Я встал между ними. Наконец мы вернулись на наш берег.
- Урожай в этом году должен быть неплохим… - сказал я, чтобы сменить тему, - было много дождей. Но никто не поддержал меня. У них всё ещё перехватывало дыхание. Вся моя надежда теперь была на вино.
Мы подошли к нашей хибаре.
- Добро пожаловать к нам в дом, капитан Манолакас! - сказал я. - Зорба, поджарь-ка колбасы и приготовь выпить. Манолакас сел перед домом на камень. Зорба взял пучок ароматной травы, пожарил колбасы и наполнил стаканы.
- За ваше здоровье! - сказал я, подняв свой стакан. - За твоё здоровье, капитан Манолакас! За твоё здоровье, Зорба! Чокнемся! Мы чокнулись, Манолакас плеснул несколько капель вина на землю.
- Пусть моя кровь потечёт, как это вино, - торжественно произнёс он, - пусть моя кровь потечёт, как это вино, если я подниму на тебя руку, Зорба.
- Пусть и моя кровь потечёт, как это вино, - произнёс Зорба, тоже немного плеснув на землю, - если я вспомню про ухо, которое ты мне отгрыз, Манолакас!
23
Едва рассвело, Зорба сел на постели и разбудил меня.
- Ты не спишь, хозяин?
- Что случилось, Зорба?
- Мне приснился какой-то странный сон. Похоже, нам скоро отправляться в путь. Послушай, ты станешь смеяться. Будто в нашем порту появилось судно, громадное, как город. Оно прогудело, готовое к отплытию. Я с попугаем в руках прибежал в деревню, чтобы успеть на него. Прибегаю, взбираюсь на судно, а капитан тут как тут: «Ваш билет», - кричит он мне. «Сколько он стоит?» - спрашиваю я, вытаскивая из кармана пачку банкнот. «Тысячу драхм». - «Надо же, будьте милостивы, а нельзя ли за восемьсот?» - прошу его я. «Нет, только за тысячу». - «У меня лишь восемьсот, возьмите их». - «Тысячу и ни на грош меньше! Иначе убирайся и побыстрее!» Мне стало очень досадно. «Послушай, капитан, - говорю я ему, - в твоих же интересах, возьми восемьсот, которые я тебе даю, иначе я проснусь, старина, и ты потеряешь все!»
