Судя по усмешке, вполне достаточно.
Трина была какой-то жутковатой: не то чтобы злой, не вполне торжествующей, но, без сомнения, малоприятной.
— Итак… — В голосе Трины слышалась скрываемая злоба. — Кузина Лора наконец-то вернулась домой.
Карли, осторожно ступая, дошла до верха лестницы.
— Привет, Трина, — спокойно сказала она.
— Мы идем на чердак взглянуть на кое-какие вещи Лоры, — не останавливаясь, сказала Морин. — Идем, Карли.
Она послушно последовала за Морин через холл к другой лестнице. Ненависть Трины как будто следовала за ней по пятам, и ощущение ее вызывало у Карли внутреннюю дрожь. Она была слишком оптимистична, когда подумала, что может объясниться с этой женщиной. Трина зашла слишком далеко, была слишком сильно отравлена ядом горечи и ненависти, чтобы когда-нибудь простить Лоре ее грехи.
На чердаке они вместе с Морин начали осматривать коробку за коробкой, наполненные письмами, сувенирами и всякими мелочами. Тут были фотографии Норы, красивой, темноволосой женщины, и Лоры в младенчестве, раннем детстве, школьного возраста.
Хотя между маленькой Лорой и девочкой на фотографиях Карли было сходство, этим все и ограничивалось. Сходством.
Они были разными детьми.
Спустя некоторое время, почувствовав груз усталости, Карли сказала Морин, что должна идти.
Ей нужно было побыть одной.
Ей нужно было время, чтобы проститься с женщиной, которой, как ей казалось, она была, женщиной, существующей только в ее воображении.
Время оплакать ту женщину, которой она теперь станет.
Она уже вышла из дома и наполовину спустилась по лестнице к машине, когда заметила облокотившуюся на капот Трину. Женщина удовлетворенно улыбалась, и когда Карли подошла поближе, то поняла почему.
Во всю длину автомобиля была видна глубокая царапина. Сам по себе поступок был глупым, каким-то ребяческим выражением ненависти, однако у Карли похолодело внутри. Вид Трины не оставлял сомнений в том, что та считает машину недостаточной мишенью для вымещения кипящей в ней ненависти.
Стараясь успокоиться, Карли напомнила себе, что, если верить словам Бака, Трина безобидна. Так ли уж безобидна?
— Вот так штука, неприятно, — заметила Трина, подбросив вверх связку ключей и поймав их на ладонь. — Кому-то, кажется, не понравилось, как ты припарковалась.
Карли больше не смотрела на царапину.
— Ты что-нибудь имеешь против моего автомобиля, Трина? — спросила она спокойным и ровным голосом, несмотря на страх, вызывающий в ней внутреннюю дрожь.
— Я кое-что имею против тебя.
— Что? — От ее вопроса Трина на мгновение замерла, и за это время Карли успела собраться с силами. — Что я такого тебе сделала, чтобы ты так возненавидела меня?
— Ты… сука, — прошептала та.
Ее лицо побелело, взгляд потемнел, на лице появилось выражение бессильной ярости.
— Что ты сделала?! Ты разрушила мою жизнь! Украла у меня все — материнскую любовь, друзей, ухажеров! Украла мое будущее!
— Я забрала Бака, не правда ли? — мягко спросила Карли. Ее страх улетучился, и его место заняло сострадание, сострадание к этой жалкой, несчастной женщине, которой всегда чего-то недоставало — красоты, популярности, ума, сексуальности, — чтобы почувствовать удовлетворение от жизни.
— Он был бы счастлив со мной, если бы ты оставила его в покое! — выкрикнула она. — Я могла бы дать ему все, что ты не смогла — любовь, дом, детей! Он любил бы меня! Если бы ты не вернулась, он полюбил бы меня!
— У тебя было три года, пока Бак был один, три долгих года, чтобы дать ему все это. — Тихо вздохнув, Карли протянула руку, чтобы успокоить ее. — Это не моя вина, Трина. Ты не можешь обвинять меня. — Та отвернулась от ее прикосновения и разразилась рыданиями.
— Я ненавижу тебя! — всхлипывала она. — Хочу, чтобы ты наконец умерла!
Потрясенная и крайне утомленная, Карли смотрела, как та убегает, не по ступенькам в дом, а вдоль каменной стены в лес. Когда звук ее шагов замолк, Карли забралась в автомобиль и поехала вниз, с холма. Бак был прав. Трина тосковала и чувствовала себя неудовлетворенной, была полна желаний, которые никогда не исполнятся, мечтами, разбившимися годы тому назад. Все это было правдой и даже более того. Но она была не опасна.
Бак вошел в квартиру Карли, на мгновение остановившись в дверях.
Маленькая прихожая вела в гостиную. По левую руку был платяной шкаф, по правую — маленькая кухня. Закрыв за собой дверь, Бак поставил чемодан и открыл дверь шкафа. Там висело теплое пальто, плащ, две кофты и дождевик. Полка наверху была заполнена зонтами и разными мелочами, в углу стоял пылесос.
Кухня была такой же маленькой и ничем не примечательной. В шкафах стояли горшки и кастрюли, много консервов, четыре тарелки, набор дорогих рюмок, с полдюжины разномастных стаканов и штук десять пластиковых стаканчиков из соседней пиццерии. На полках холодильника не было ничего, кроме бутылки содовой, пачки маргарина и ополовиненной бутылочки кетчупа. Полки на дверце содержали обычный набор — майонез, горчица, приправы и целый ряд солений и маринадов. Укроп для гамбургеров, маринованные икра, овощи и лук, даже горшочек с маринованным перцем. Бак слегка улыбнулся. Как же он, не употребляющий маринады со времен первой попытки тридцать лет тому назад, умудрился влюбиться в знатока маринадов?
Оставив кухню, он прошел в гостиную. Обстановка — софа, кресло, стол, сервировочный столик — была элегантной. Может быть, элегантней, чем это позволяли заработки секретарши. Конечно, Лора взяла с собой из Новера тысячу долларов, немало стоила и ее машина.
Или все это было взято напрокат? А возможно, Карли просто очень экономна?
В углу комнаты, отведенном для приема пищи, стоял маленький столик из стекла и гранита, и два кресла. Карли рассказывала, что ее соседка Хилари забирает ее почту. Должно быть, у нее был ключ от квартиры, потому что на столике лежала куча писем и газет. Бак просмотрел их, но не нашел никакой личной переписки — пресса, несколько счетов, устарелые рекламные проспекты.
Он удивился висящим по стенам фотографиям. Это были не семейные портреты, а прекрасные кадры гор и океанов, водопадов, цветов и детей, родео, сломанной сосны, выветренной скалы и уличного рынка. Там висел очаровательный портрет Амелии и маленькая черно-белая фотография самой Карли. Влекуще красивая, она смотрела в камеру спокойно, немигающими и необыкновенно грустными глазами. Бак долго смотрел на нее, думая о том, была она снята до или после аварии, о чем она думала, глядя в камеру, поняла ли, что эта фотография передает саму ее суть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
