Наконец оторвавшись от портрета, Бак прошел по короткому коридору в спальню. Странно, насколько пустым и безликим может стать помещение, если хозяин отлучается на какое-то время. Квартира казалась абсолютно пустой. В этих комнатах Карли провела три года, здесь она смеялась и плакала, играла с дочкой соседки. Встречалась с кем-то, принимала друзей, смотрела телевизор и делала рутинную работу по хозяйству.
Она жила здесь, а помещение казалось нежилым. Не чувствовалось ее присутствия, ее ауры.
Спальня была просто спальней, ничего необыкновенного: шкаф был наполовину пуст, и висящая в нем одежда полностью подходила под данное ей описание — простая одежда, джинсы, свитера и майки. Вещей из шелка и сатина не было. Не было элегантных платьев или юбок с разрезом вдоль бедра, блузок с глубоким вырезом и туфель на трехдюймовых каблуках.
Вернувшись в гостиную, Бак присел на кушетку и потянулся за телефоном. Он одновременно и желал, и боялся этого звонка. Жаждал услышать голос Карли, но в то же время не желал обсуждать с ней результаты дня. Ему не хотелось признаваться в том, что он озадачен еще сильнее, чем прежде, что вместо того, чтобы разрешиться, проблема еще более усложнилась.
И чертовски не хотелось говорить, что, несмотря на все известные им факты, невзирая на все свидетельства, в глубине души он не верит, что она Лора.
— Как странно, — сказала она после того, как они обменялись приветствиями, — что я здесь в твоем доме, а ты там — в моем. В этом есть что-то неправильное, шериф.
— Неправильно то, что твой дом находится в пятистах милях от моего, — ответил он. — С этим надо что-то делать.
На том конце воцарилась полная тишина. Наконец она спросила:
— Как прошел день? Узнал что-нибудь?
— Твоя начальница шлет тебе наилучшие пожелания и напоминает, что ты должна вернуться на работу к шестому числу.
Хотя это было не совсем то, что сказала Джанис Грэм. «Карли хорошая секретарша, — заметила она, провожая его к вестибюлю. — Она мне нравится, и я хочу удержать ее. Но у вас насчет нее другие планы, не так ли? Она нужна вам самому?»
— Хм. Ты не хочешь отвечать, шериф?
— Если ты спрашиваешь, узнал ли я что-нибудь новое о твоем прибытии в Сиэтл, то ответ будет отрицательный. Когда я вернусь, расскажу тебе все подробности, ладно?
Она рассмеялась, чего он и желал.
— Ты хочешь сказать, что я любопытна?
— Для человека, не являющегося полицейским, ты действительно любопытна. Но поскольку это касается твоей жизни, тебя можно извинить.
— Мне тебя не хватает, Бак.
Ее слова застали его врасплох и вызвали до боли сильное желание вернуться домой, к ней.
— Мне тебя тоже, дорогая, — тихо сказал он.
Один Бог знал, как ему не хватало ее.
Вечером он зашел к соседям и представился Хилари. Она была моложе, чем он ее себе представлял, года двадцать три, может, — двадцать четыре. Это означало, что Амелию она родила совсем юной. Хилари, как и ее дочь, была темноволоса и черноглаза, чуть более полутора метров ростом, разговорчива, дружелюбна и открыта.
Она рассказала, что познакомилась с Карли на третий день ее приезда в Сиэтл, когда та вселилась в соседнюю квартиру. Они быстро подружились, а Карли нуждалась в дружбе.
— Почему вы так подумали?
— Она была самым одиноким человеком из всех, которых я встречала, — ответила Хилари. — И поверьте мне, я знаю, что такое одиночество. Моя семья после развода отказалась от меня. Амелия и я живем только друг для друга. Но у Карли нет даже этого.
Они сидели возле обеденного стола и пили холодное пиво, а шестилетняя Амелия играла на бетонной площадке за раздвижными дверями. Квартира была такой же, как у Карли, может быть, немного попросторней. Зато, как сказала Хилари, у Карли не было Амелии, игрушки которой были раскиданы по всему дому.
— Какой она была до аварии? — спросил Бак, вновь сосредоточивая внимание на деле.
— Нервной. Знаете, мне кажется, что раньше она никогда не жила самостоятельно. Первое, что она сделала, так это установила замки на все двери и окна и никогда не выходила, не удостоверившись, что они все закрыты. Не выезжала, пока не установила телефон, и никогда не выходила по ночам. С работы шла прямо домой и не выходила до следующего утра.
— А вы не знаете, чего она боялась?
— Думаю, что мужчину. — Она рассмеялась. — Хотя, конечно, будучи недавно разведенной, я считала мужчин причиной всех женских бед.
— Но она никогда вам ничего не рассказывала, а вы не спрашивали?
Хилари допила пиво и запустила бутылку, как волчок.
— Карли была не тем человеком. Я всегда чувствовала, что некоторых вещей касаться нельзя. Не спрашивала ее о жизни в Техасе, не спрашивала, от кого она убегает и кого боится. Не то, чтобы когда-нибудь она просила меня не лезть не в свои дела. Просто она была такая. Замкнутая.
Бак поблагодарил ее и поднялся. Однако на полпути к двери обернулся.
— Упоминала ли она когда-нибудь при вас имя Лора?
Хилари подумала, потом покачала головой.
Поблагодарив ее еще раз, он вернулся в тихую и пустую квартиру Карли. Затем он приготовил себе суп из консервов, съел его в одиночестве за ее столом, посмотрел ее телевизор, помылся в ее ванной и залез в ее постель. За пятьсот миль отсюда она лежала в его постели, а он был здесь один.
Как она сказала, в этом было что-то неправильное.
И как только он вернется в Новер, ему придется это исправить.
Навсегда.
Отнюдь не все доктора являются седовласыми старцами, похожими на доктора Айболита. Время от времени Баку нужно было напоминать об этом, и доктор Джим Паркер сделал это. По оценке Бака, ему было немного за тридцать, у него были длинные светлые волосы, голубые глаза и загар яхтсмена. Он был обаятелен, под два метра ростом и мускулист. К тому же, если отсутствие обручального кольца на пальце что-либо означало, он был холост. Подарок для любой незамужней женщины Сиэтла. И, угрюмо подумал Бак, будучи доктором Карли три года назад, Паркер, возможно, лучше знаком с ее телом, чем он сам.
Ему не понравилась эта мысль.
Совсем не понравилась.
Когда Паркер прочитал письмо, которое подписала Карли, он искренне и открыто заговорил об аварии, полученных ею повреждениях и об оказанных ей медицинских услугах. Он рассказал о двух неделях сразу после инцидента, когда она подвергалась интенсивной терапии, и о следующих семи неделях, проведенных ею в отделении для тяжелобольных. Он не вставлял в разговор медицинскую терминологию, объясняя все ясно, но без снисхождения к собеседнику.
Как бы все сказанное ни было интересно — в конце концов они говорили о Карли, — пользы от этого было мало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
