— Договорились, — не слишком уверенно ответила я и подала ему руку.
Мы сели в лимузин и поехали на торжественный приём, посвящённый юбилею его компании.
Когда мы показались в зале, все притихли, а я впервые в жизни почувствовала себя золушкой на балу. Я ещё никогда так сильно не волновалась: ноги дрожали, руки дрожали
— со мной творилось что-то невообразимое, в то время как Алексей вёл себя абсолютно естественно, я бы даже сказала — раскованно. Еще бы, ведь он был здесь главным! А кем в глазах этих людей была я?.. Мне едва удавалось справляться со своими переживаниями, и
я всё время боялась наступить на платье или ещё как-нибудь "проколоться".
С особым презрением глазели на меня молодые девушки. Они любезно мне улыбались, но я чувствовала, что любая из них готова была меня задушить, если бы представилась такая возможность. Вместе с тем, большинство из этих гостей (не только женщины, но и мужчины) не воспринимали меня всерьёз: я читала это по их глазам. Они считали меня очередной игрушкой Дёмина, которая "…и не дотянет до следующего приёма…". Так сказала одна барышня своей подруге в дамской комнате, не подозревая, что я тоже нахожусь там и слышу это. Думаю, что если бы они даже знали о моём присутствии, не только не постеснялись бы обсуждать меня во всеуслышание, а наоборот, делали бы это с ещё большим энтузиазмом.
"Мда… Нелегко быть девушкой Алексея Дёмина… И всё же — оно того стоит!" В тот вечер среди приглашённых я заметила и господина Майера. Честно говоря, мне
было неприятно снова его увидеть: сразу вспомнились Глеб и Линда в том отеле на окраине Берлина. Я спросила у Алексея, почему он не предупредил меня, что этот человек будет здесь присутствовать. Алексей ответил, что не хотел добавлять мне лишних переживаний и попросил, чтобы я не обращала на это внимания. Я бы может так и сделала, если бы господин Майер не смотрел на меня так, словно я перед ним в чём-то виновата: его поведение показалось мне весьма странным.
"Ну и ладно! — думала я. — Что мне до него? Что мне вообще до всех этих людей?" Я с нетерпением ждала момента, когда приём закончится и мы, наконец, поедем
домой. Алексей видел, что я чувствую себя не совсем в своей тарелке и как мог меня поддерживал. Когда этот благословенный момент наступил и мы покинули ресторан, я вздохнула с облегчением. Мы снова сели в лимузин и поехали по шоссе, освещённому огнями ночного Майами.
— Можешь расслабиться, принцесса! Всё уже позади! — обнял меня Алексей. — Должен сказать — ты была на высоте! Я ни на секунду не сомневался, что так и будет!
— Это было довольно сложно… — призналась я.
— Не волнуйся! Скоро привыкнешь! — улыбнулся он. "Неужели к такому можно привыкнуть?.." — подумала я.
— А знаешь, я тоже хочу поздравить тебя с юбилеем твоей компании. У меня есть для тебя маленький подарок, — сказала я Дёмину.
— Правда? — не ожидал он.
— Да. Вот посмотри, — я открыла сумочку, достала оттуда синюю коробочку и протянула её ему: — Это тебе.
Алексей взял коробочку и открыл её. Мне было интересно наблюдать за ним в этот момент.
— Какая красивая вещь! — с восхищением произнёс он, разглядывая довольно крупную, мастерски сделанную брошь в виде собаки, декорированную россыпью драгоценных камешков, изумительно переливающихся даже при освещении лимузина.
— Но почему собака? В этом скрыт какой-то намек? А, понял: ты хочешь пожелать мне настоящих, преданных друзей. Я прав?
— Конечно, же, я желаю тебе много друзей! Но мой подарок содержит несколько иной подтекст… — озадачила его я. — Тебе никого не напоминает эта милая болонка?
Дёмин с изумлением посмотрел на меня, затем снова перевёл взгляд на брошь. Он стал трогать её пальцами и в какой-то момент перевернул: с обратной стороны была гравировка красивыми прописными буквами: "Герда". Эта надпись заставила Алексея в буквальном смысле слова замереть на несколько секунд.
— Не может быть… Откуда тебе известно о Герде? — спросил он, когда опомнился, — Мама рассказала?
Я кивнула и добавила:
— Она говорила, что верит, что где-то в глубине твоей души всё ещё живёт тот искренний, отзывчивый мальчик с добрым сердцем и открытой душой…
Алексей сжал брошь в ладони и задумчиво посмотрел в окно. Конечно, же, в этот момент он думал о своей матери: мне было неловко, что мои слова заставили его загрустить, но это не могло быть иначе. Спустя мгновение я продолжила:
— Так вот, я хочу, чтобы ты прицепил эту брошь где-нибудь на видном месте в своём автомобиле или на рабочем месте и время от времени, поглядывая на неё, вспоминал кто ты на самом деле и какова твоя истинная сущность… Сбрось с себя этот стальной панцирь, за которым в последние годы ты прячешь свою настоящую натуру: он стал для тебя тяжёлым грузом, — и не скупись на добро! Быть самим собой — не так уж и плохо!
Некоторое время Дёмин молчал. Он продолжал смотреть в окно, не выпуская брошь из своей руки.
— Прости, что расстроила тебя своим подарком, — продолжила я. Мне было невыносимо смотреть, как он страдает.
— Ну что ты? Не говори так! — наконец перевёл он взгляд на меня. — Это самый лучший подарок из всех, которые мне когда-нибудь приходилось получать! Я говорю правду. Спасибо тебе, принцесса!
Алексей придвинулся ко мне ближе и поцеловал в губы. От его поцелуя у меня, как всегда, заложило уши, и закружилась голова.
"Какое же удивительное чувство — любовь! Ты ощущаешь, что можешь дотянуться до звёзд, а ступать по облакам — обычное дело…"
Мы так и целовались до самого дома, не могли остановиться ни на мгновенье и едва сдержали себя от большего. Нам обоим очень хотелось скорее очутиться в спальне и, наверное, каждый из нас считал минутки до этого желанного момента.
На следующий день мой подарок уже красовался в автомобиле Дёмина. Я сразу заметила его, как только села в машину, и мне стало очень приятно.
…Со времени первого моего выхода в свет с Алексеем прошло ещё три месяца и состоялся уже не один такой приём. Каково же было удивление всех тех девиц, которые с таким удовольствием сплетничали обо мне, когда на следующем торжестве они снова увидели меня рядом с Дёминым! Затем последовали другие мероприятия, а я неизменно оставалась его верной спутницей, на которую он не стеснялся смотреть при всех с невероятной нежностью и любовью. Вот тогда я заметила, что меня стали уважать и даже бояться.
Тёплым июльским вечером мы сидели за празднично накрытым столиком на яхте Алексея и праздновали только вдвоем мой день рождения. Мне едва удалось уговорить его не устраивать по этому поводу торжеств, ведь, как ни крути, мне исполнилось двадцать пять и он хотел отпраздновать эту дату с размахом. А я была против этого и хотела, чтобы это был праздник только для нас двоих. В конце концов он согласился.
