Дело было вечером. Кажется, в воскресенье. Парни с таким завидным воодушевлением и энергией передвигали мебель в гостиной и циклевали пол, что нам с Эбби ничего другого не оставалось, как предоставить их самим себе. Уединившись в свободной комнате, соседней с моей, мы с ней взялись за разборку завалов, оставшихся после старика Саймона. Я сидела на полу посреди обрезков ткани, выбирая те, что еще не успела побить моль. Эбби разгребала кучу жутких штор, то и дело приговаривая: «Хлам, хлам… выкинуть… или постирать? Господи, кто мог такое купить?» Внизу гудела циклевочная машинка, и вся эта атмосфера деловитости и относительного покоя напоминала мне убойный отдел в тихий денек.
— Ух! — Эбби подалась вдруг назад. — Ты только взгляни.
Она держала платье — зеленовато-голубое в белый горошек, с белым воротничком и поясом, рукавчики фонариком и пышная, солнце-клеш, юбка — такая взлетает, если в ней закружиться.
— Вот это да. — Я выбралась из груды тряпок и подошла поближе. — Оно чье, дядюшки Саймона?
— Вряд ли ему оно было бы впору, но можно проверить по снимкам в альбоме. — Эбби осмотрела находку со всех сторон. — Не хочешь примерить? Моль его вроде бы не тронула.
— Примерь сама. Ты же его нашла.
— Мне не подойдет. Посмотри… — Она поднялась, прикинула платье на себя. — Тут нужен кто-то повыше. А у меня талия будет на попе.
Эбби была ростом метр пятьдесят семь, о чем я постоянно забывала.
— И похудее меня, — добавила я, примеривая талию. — На мне оно точно лопнет.
— Или не лопнет. Ты вон как похудела, пока болела. — Эбби бросила платье мне на плечо. — Давай.
Я направилась к себе, чувствуя ее удивленный взгляд — Лекси наверняка тут же напялила бы платье. Увы, этого я позволить себе не могла. Оставалось надеяться, что нехарактерная застенчивость будет списана на нежелание демонстрировать бинты. Платье и впрямь оказалось впору. Я проверила, не высовываются ли где проводки, и встала перед зеркалом — разрумянившаяся, озорная, рисковая, готовая на что угодно.
— Что я тебе говорила, — сказала Эбби, когда я вошла в комнату, и, критически оглядев меня, перевязала пояс большим бантом. — Пойдем покажемся парням.
С криками: «Посмотрите, что мы нашли!» — мы сбежали по лестнице. Шум машинки смолк, ребята уже ждали нас.
— О, ты только посмотри! — воскликнул Джастин. — Какова малышка, а!
— Превосходно, — с улыбкой произнес Дэниел. — Превосходно!
Раф перекинул ногу через круглый табурет и, пробежавшись пальцами по клавишам, заиграл — что-то медленное, томительное, в ритме свинга. Эбби рассмеялась, затянула пояс потуже и, отойдя к пианино, запела.
Знавала я парней немало,Но одинокая была.Пока тебя не повстречала я…
Я и раньше слышала, как поет Эбби, но тогда она пела для себя, когда ей казалось, что ее никто не слышит. И вот теперь — голос, какой в наши дни услышишь редко: прекрасное глубокое контральто, как будто из старого фильма; голос для прокуренных ночных клубов и завитых горячими щипцами локонов, огненно-алых губ и хриплого, печального саксофона. Джастин лихо щелкнул каблуками и поклонился.
— Позвольте пригласить на танец? — Он протянул мне руку.
Я колебалась ровно секунду. Что, если Лекси медведь на ухо наступил или, наоборот, она прекрасно танцевала и моя неуклюжесть меня выдаст? Что, если он прижмет меня и почувствует батарейки под повязкой? Что, если… Но мне всегда нравилось танцевать, а когда я танцевала в последний раз, про то уже забыла. Эбби подмигнула, продолжая петь, Раф добавил рифов, и я, схватив Джастина за руку, позволила втащить себя в комнату.
Он плавно и медленно повел меня в танце. И ноги мои двигались сами по себе по теплым мягким пыльным половицам. Оказывается, навык никуда не делся — я не наступала ему на ноги, не путалась, и тело не утратило подвижности и гибкости. Полоски яркого солнечного света мелькали перед глазами, и Дэниел, прислонившись к стене с зажатым в руке комком наждачной бумаги, улыбался и качал головой, и юбка раздувалась колоколом, когда Джастин отпускал меня от себя.
Ну что ты делаешь со мной?Ищу ответа и не нахожу…
В столбах света лениво плавали мириады пылинок, в воздухе стоял запах мастики. Эбби стояла, воздев руку и слегка запрокинув голову, и песня разлеталась по пустым комнатам, воспаряла к пыльному, в трещинках, потолку, чтобы потом устремиться еще выше, к сияющему закатному небу.
В какой-то миг я вспомнила, когда танцевала в последний раз — на крыше пристройки под моей квартирой, вечером накануне того дня, когда все в моей жизни пошло наперекосяк. Странно, но воспоминание не отдалось болью. Как давно это было! В голубом платье, застегнутая на все пуговицы, я была я, а та история, такая грустная и романтичная, что от нее щемило сердце, случилась с другой девушкой, не со мной. Раф все добавлял темпа, и Эбби раскачивалась быстрее и щелкала в такт пальцами.
Скажу я «bella, bella».Скажу я «wunderbar»,Любой язык подскажетНежные слова…
Джастин подхватил меня и, оторвав от пола, описал полный круг — лицо его сияло и смеялось. Голые стены швыряли голос Эбби туда и сюда, как будто кто-то вторил ей из каждого угла, и наши шаги звенели и отдавались эхом, и казалось, будто огромный зал заполнен танцующими. Словно это дом позвал сюда всех, кто когда-то танцевал здесь весенними вечерами: милых девушек, что провожали на войну галантных парней, мужчин и женщин, наблюдавших крушение старого мира, слыша, как в двери уже стучится мир новый. И вот теперь — все, как один, со своими душевными ранами и все, как один, смеющиеся — они приглашают нас занять место в их долгой череде…
Глава 9
— Так, так, так, — начал Фрэнк. — Ты ведь знаешь, какой сегодня день, а?
Какой день? Я понятия не имела, так как мысленно оставалась в Уайтторн-Хаусе. После ужина Раф вытащил из-под сиденья круглого табурета пожелтевший потрепанный песенник и уселся за пианино, Эбби вернулась к прерванному занятию, и из свободной комнаты доносилось негромкое «О, Джонни, как ты мог…», Джастин с Дэниелом мыли посуду. Мелодичный, живой, пленительный ритм сопровождал меня, пока я шла через лужайку к задней калитке, и в какой-то момент даже подумала, а не остаться ли мне сегодня дома, а Фрэнк, Сэм и пара таинственных глаз пусть подождут.
Вечер выдался пасмурный, моросящий дождь монотонно шлепал по дежурной куртке. Включать свет, разговаривая по телефону, не хотелось, темнота же была такая, что я не видела собственных пальцев. При желании маньяки могли устроить у сторожки шабаш и отплясывать макарену, а я бы и не заметила.
— Если у тебя день рождения, то подарка придется подождать.
— Очень смешно. Сегодня воскресенье, киска. И если я не ошибаюсь, ты все еще в Уайтторн-Хаусе, как птичка в гнездышке. А значит, первый бой мы выиграли: ты продержалась неделю. Поздравляю, детектив. Раунд за тобой.
— Вроде бы.
Я уже давно перестала считать дни — добрый знак.
— Итак… — Фрэнк заворочался, устраиваясь удобнее, и приглушил орущее где-то на заднем фоне радио. Похоже, он был дома или по крайней мере там, где обитал с тех пор, как дражайшая половина его выставила. — Подведем итоги первой недели.
Прежде чем ответить, я вскарабкалась на стену и попыталась собраться с мыслями. У Фрэнка при любом раскладе дело на первом месте: как и любому боссу, ему нужен отчет, четкий, подробный и лаконичный.
— Первая неделя, — начала я. — Внедрение по месту проживания и учебы Александры Мэдисон прошло успешно — похоже, никто ничего не заподозрил. Я обыскала Уайтторн-Хаус, но пока ничего важного не обнаружила. Несмотря на предпринятые меры, никаких шагов по установлению более плотного контакта как со стороны известных нам лиц, так и со стороны неизвестных, не отмечено, но на данной стадии это еще не исключает варианта с неизвестным, поскольку он мог на время затаиться. Интерес, проявленный студентами и профессорами, объясняется исключительно заботой о моем здоровье. Избыточное внимание к деталям со стороны Бренды Грили я отношу на счет ее нездоровой склонности ко всему омерзительному. Реакция как на само происшествие, так и на возвращение Лекси вполне естественная. То, что эти четверо не слишком откровенничали со следователями, вряд ли должно вызвать подозрения. Они вообще чрезвычайно скрытны в отношениях с посторонними.
— Это мы и без тебя знаем. А что подсказывает профессиональное чутье?
Я поерзала по стене, пытаясь сесть так, чтобы ничто не упиралось в мягкое место. Хороший вопрос, только как на него ответить? Ведь в мои планы не входило распространяться ни про дневник, ни про мои подозрения.
— Думается, мы что-то упускаем. Что-то важное. Может, твоего загадочного незнакомца. Может быть, мотив. Может… Не знаю. У меня такое чувство… есть что-то, что пока еще не всплыло. Похоже, вот-вот появится, но…
