— Разрешите доложить, ваше превосходительство? — задыхающимся шепотом спросили сзади. — Командир Донской батареи полковник Власов. Позиции выбраны, орудия растаскивают по номерам. Желаете лично осмотреть?
— Потом, полковник…
Туман начал рваться, оседать, расползаться по низинам, и Михаил Дмитриевич напряженно вглядывался туда, где по его расчетам должна была находиться Плевна. Но раньше, чем она показалась, в первых лучах пробившегося солнца ярко блеснули острия тысяч штыков.
— Господи, спаси нас и помилуй, — тихо вздохнул Кухаренко, торопливо осенив себя крестным знамением.
Плевна открылась сразу, будто подняли занавес. Не сам городишко — его прикрывала небольшая возвышенность, — а предместья, сады, виноградники. Но все уже смотрели не туда, а правее, где в походных колоннах стояло несколько десятков тысяч аскеров.
Завздыхали казаки, кто крестясь, а кто и ругаясь. Хорунжий Прищепа озадаченно свистнул, тут же получив добрую затрещину от хмурого полковника. А Скобелев смотрел и смотрел, но уже не на массы изготовившихся к сражению турецких резервов, а на далекие Гривицкие высоты, штурмовать которые по диспозиции надлежало первой колонне генерала Вельяминова; на чуть заметные войска Шаховского, изготовленные согласно той же диспозиции для удара между Гривицей и Плевной, и на саму Плевну, прикрытую предместьями на высотке, против которых стояли жалкие силы его собственного отряда. Конечно, Осман-паша не мог знать деталей плана второго штурма — подписанный приказ Скобелев и сам еще не получал, — но, прекрасно поняв тупое упрямство русского командующего, турецкий полководец дальновидно упреждал его главный удар, сосредоточив под Гривицами свои основные резервы. На этом направлении русские войска волей-неволей втягивались в затяжной бой и прорваться к Плевне никак не могли. Скобелев не просто понял это — он это увидел собственными глазами.
Увидел он и другое. Если бы Шаховскому в ходе сражения удалось изменить направление удара и наступать не на изготовившиеся к бою турецкие войска, а левее, за их спинами, он отсек бы резервы противника от города, заставил бы Османа-пашу на ходу поменять план обороны, тасовать и перемещать таборы во время боя, и тогда… Тогда Скобелев получал реальную возможность бросить свой малочисленный отряд на штурм Плевны по кратчайшему и практически незащищенному противником направлению.
— Пушкам молчать, пока не подтянутся остальные батареи, — сказал он. — Держись тут, Кухаренко, хоть зубами, и жди пехоту. Я — к Шаховскому.
Не оглядываясь, сбежал вниз, вскочил на коня и помчался по разведанной пластунами дороге. Скакал, смутно ощущая, как растет в душе его такое знакомое, радостное волнение: яростное, торжествующее предчувствие победы. Он понимал, что с теми силами, что были у него, ему не только не ворваться в Плевну, но и не удержаться на третьем гребне Зеленых гор, если турки бросят против него весь нацеленный туда резерв, но коли удалось бы — в нарушение боевого приказа! — ударить не там, где ожидал Осман-паша, а левее, левее, за спинами… »Конечно, попытаются смять меня, — думал он, нещадно гоня жеребца по крутой, извилистой дороге. — Обойти меня не могут, разве только еще левее… Значит, туда — осетин, пусть фланг держат. И навалятся они на меня в лоб… Эх, барон, барон, вот бы где тебе ударить: в Плевне бы в полдень обедали…»
За поворотом послышался шум, тяжкий скрип, хрипенье лошадей, людской говор. Генерал перевел коня на рысь, а за изгибом дороги и вовсе остановил его.
Навстречу двигалась четырехорудийная батарея. Заморенные кони с трудом брали крутой подъем. Артиллеристы, дружно наваливаясь, толкали тяжелые пушки, через каждый шаг подкладывая камни под колеса. Все были заняты тяжелой работой, и на генерала никто не обратил внимания. Он поискал глазами офицера: среди солдат виднелся кто-то в нижней рубахе.
— Навались, братцы! — хрипло кричал он, упираясь плечом в колесо. — Ну, еще. Еще чуть…
— Где командир? — спросил Скобелев.
— Камни под колеса! — Артиллерист в рубахе подошел к генералу, щелкнул каблуками грязных сапог. — Батарея с марша следует на огневые позиции, ваше превосходительство. Командир батареи штабс-капитан Васильков.
— Почему без мундира?
— Потому что он у меня один.
Офицер был худ, невысок, но плечист. Потное, в брызгах грязи лицо его было серьезным и спокойным, и Скобелев невольно подумал, что так выглядят уверенные в себе мастера.
— Тебя ко мне отрядили?
— Так точно. — Командир вдруг улыбнулся, и некрасивое лицо его точно осветилось изнутри. — По правде если, так я сам ушел. Как узнал, что мне в резерве торчать, так самовольно и пошел. Им все едино, кого посылать.
— А тебе не все едино?
— Я — солдат, ваше превосходительство.
— Спешишь со званием, — усмехнулся Скобелев. — Займешь позиции правее донцов. Задача не только перед собой турок громить, но и бить их фланговым огнем.
— Задачу понял, цели уточню на месте.
Скобелев тронул коня. Позади опять завозились артиллеристы, захрипели лошади. А Скобелев улыбался, словно внезапная встреча с усталым, замурзанным артиллерийским офицером была Бог весть каким приятным знамением перед встречей с князем Шаховским.
К тому времени русские войска все еще неспешно выдвигались на исходные позиции. Все шло пока в соответствии с диспозицией, и Алексей Иванович пребывал в состоянии скорее равнодушном, нежели спокойном.
— Топчемся, — сказал он, пожав руку Скобелеву. — А Пахитонов сказал, у них стальные орудия Круппа. Во! Ты завтракать ко мне? Так опоздал, я с зарею фриштык принимаю.
Под фриштыком понималась добрая чарка анисовой, с которой Шаховской непременно начинал каждый боевой день еще со времен Кавказской войны.
— Я к Плевне вышел, Алексей Иванович.
— Как ты сказал, Михаил Дмитриевич? Извини старика, могу и недослышать.
— Я вышел к Плевне без боя, ваше сиятельство, — резко повторил Скобелев: в тоне князя ему почудилась насмешка. — Стою на последнем гребне Зеленых гор, передо мною — низина с ручьем и горушка, которую турки укрепить не удосужились.
Шаховской продолжал в упор смотреть на Скобелева, но в глазах его уже таяло размягченное «фриштыком» добродушие. Они сейчас глядели зорко, напряженно и пытливо. Скобелев еще говорил о турецких резервах, но князь, казалось, уж и не слышал его.
— Бискупского! — гаркнул он. — С картой и полным расписанием частей!
Ему уже некогда было расчищать стол, на котором стояли тарелки с закусками, графины, бокалы, приборы — он просто собрал скатерть за все четыре угла и швырнул в сторону. Глухо звякнула посуда, и тотчас же появился Бискупский с толстой папкой под мышкой, на ходу разворачивающий карту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
