На иврите «mita» означает «убийство», «nahar» – «мальчик», а «Otohays» – буквально «тот человек»; последнее используется подобно выражениям из Евангелия от Луки (глава XXIII, 4) и из Деяний святых Апостолов (глава V, 28) для указания на Христа.
Хосе попросил лжераввина сходить к главному раввину синагоги Сеговии – человеку уважаемому и влиятельному – и сообщить ему об этом факте, но сохранить в тайне от остальных.
Доминиканец направился с отчетом к инквизиторам, пославшим его для сбора новых сведений, и его рассказ был подтвержден лекарем, который подслушивал разговор Альфонсо Энрике с Хосе.
По приказу инквизиторов фра Альфонсо Энрике вернулся в тюрьму к Хосе через несколько дней, чтобы попытаться вытянуть из юного еврея дополнительные подробности. Но юноша – возможно, после выздоровления к нему возвратилась определенная настороженность – проявил величайшую недоверчивость к лекарю, крутившемуся возле него, и ни словом не обмолвился о деле» (Это видно не только из показаний лекаря и монаха-доминиканца, но и из признаний самого Хосе Франко, сделанных на допросе 16 сентябре 1491 года)
Дело оказалось столь серьезным, что мы уверены в непосредственном участии в нем Торквемады, который находился в то время в своем монастыре в Сеговии, куда и переместилось расследование.
Обнаружилось, что именно по приказу Торквемады Хосе Франко и других обвиняемых перевели в тюрьму Святой палаты города Сеговии, забрав их из тюрьмы инквизиции города Толедо, под чьей юрисдикцией они находились. Мы не можем привести достоверного объяснения этому. Но вполне вероятно, что допросы Са Франко, д'Оканья или самого Бенито, наговорившего «больше, чем знал», привели к разоблачениям такого характера, что, ознакомившись с ними, Великий инквизитор пожелал немедленно забрать дело себе.
Монархи, находившиеся с мая этого года в Андалузии из-за войны в Гранаде, написали Торквемаде, повелевая ему присоединиться к ним.
Из Сеговии Великий инквизитор отвечал, что расследует весьма срочное дело, которое предполагает представить их вниманию, в связи с чем просил позволить ему отложить приезд по их вызову. Можно предположить, что неотложное дело заключалось в расследовании преступлений, совершенных упомянутой группой евреев.
Он покинул Сеговию, чтобы на некоторое время отправиться в Авилу, где успешно разворачивалась работа церкви и монастыря Святого Фомы – настолько успешно, что он решил устроить в монастыре свою резиденцию.
Торквемада поручил завершить процесс уполномоченным им представителям: доминиканскому монаху Фернандо де Санто-Доминго и представителю инквизиции в Асторге, доктору богословия Педро де Вильяда, которому – как он сам утверждал – были оставлены подробнейшие инструкции.
Великий инквизитор распорядился в письме от 27 августа забрать из Сеговии заключенных и переправить их в Авилу, что предписывалось сделать в интересах скорейшего расследования. Вот что он писал:
«Мы, фра Томас де Торквемада, настоятель монастыря Санта-Крус в Сеговии от Ордена проповедников, духовный наставник Короля и Королевы – наших монарших повелителей, Великий Инквизитор по делам ереси и вероотступничества Королевств Кастильского и Арагонского и прочих доминионов Их Величеств, от лица Свитой Апостольской Церкви
извещаем вас,
Преподобных и Благочестивых отцов – Педро де Вильяда, доктора канонического права…, Хуана Лопе де Кигалеса, лиценциата Священной Теологии…, и вас, брат Фернандо де Санто-Доминго…- инквизиторов по делам ереси означенного города и епископства Авильского, что мы, ознакомившись с неопровержимой, полученной в соответствии с требованиями закона информацией, повелели взять под стражу нижеперечисленных людей или тела их: Алонсо Франко, Лоне Франко, Гарсию Франко и Хуана Франко из поселка Ла-Гвардиа архиепископства Темблеке; Мосе Абенамиуса, иудея из города Самора; Хуана д'Оканья и Бенито Гарсию из упомянутого поселка Ла-Гвардиа, – а также конфисковать все их имущество за ересь и вероотступничество и совершение ряда деяний, преступлений и проступков, направленных против нашей Священной Католической Веры.
Мы повелели схватить их и содержать в тюрьме Священной Инквизиции города Сеговии до окончательного расследования и принятия решения нами, нашими уполномоченными или теми, кому мы сочтем необходимым их передать.
Но ввиду того, что мы заняты другими важными делами и потому не можем лично вести эти расследования или хотя бы часть их, полагаясь на ваши познания, опыт, юридическую осведомленность и здравый смысл каждого из вас и видя ваше рвение и истовое служение вере, мы вверяем вам, вышеперечисленным Преподобным Отцам-Инквизиторам, произвести указанные расследования и разбирательства по делам вышеупомянутых лиц, были ли они непосредственными участниками или помощниками до или после свершения этих преступлений и поступков, тем или иным образом вредящих делу нашей Священной Католической Веры, либо подстрекателями, советчиками, сторонниками или укрывателями, знавшими в той или иной степени об этих событиях и их участниках. Для этого дозволяется вам использовать любые сведения, полученные в указанных Королевствах, задерживать и допрашивать всякого свидетеля, а также учинять расследования и изучения, заключать в тюрьму, выносить приговоры и передавать в руки гражданских властей тех, кого вы сочтете виновными, прощать и освобождать невиновных или применять всякие другие меры, как если бы это делалось по нашему приказу…
В силу перечисленного мы повелеваем всем Отцам-Инквизиторам города Сеговии и каждому из них в отдельности немедленно переслать вам имеющихся у них заключенных из числа указанных здесь, обеспечив надежную охрану.
Написано в монастыре Святого Фомы упомянутого Ордена проповедников, что у стен города Авилы».
Нам неизвестно, на каком этапе процесса четыре брата Франко из Ла-Гвардии – Алонсо, Лопе, Гарсиа и Хуан – были привлечены к делу, на основании каких подозрений были арестованы. Однако известно из досье по делу Хосе, что он их не выдавал.
Факт оглашения их имен подтверждает догадку, что допросы Хуана д'Оканья, или Са Франко, или того же Бенито Гарсии уже дали дополнительную информацию о происшествии в Ла-Гвардии.
Понятно, что протоколы допросов других заключенных, в которых не было упомянуто имя Хосе Франко, не вносились в досье последнего.
Четверо Франко из Ла-Гвардии были, как мы уже говорили, братьями. Но они не состояли в родственных отношениях с Са и Хосе Франко из Темблеке. Они по роду занятий были связаны с зерноводством – возможно, были мельниками – и имели много телег и повозок, зарабатывая еще и извозом. В смысле вероисповедания они были крещеными евреями, что ясно уже из письма Торквемады, ибо он не причислял их (как сделал по отношению к некоторым другим) к иудеям.
Все замешанные в это дело, за исключением одного Риберы, которого мы пока не затрагиваем, принадлежали к простому люду, имели скромный достаток и в силу своего невежества были весьма легковерными и склонными признавать действенность колдовства.
Поручив ведение следствия своим подчиненным, Великий инквизитор отправился к монархам.
Заключенных же вскоре переправили в Авилу, причем их так изолировали, что ни один из них не знал об аресте своих сообщников. Но еще до отъезда из Сеговии – 27 и 28 октября – Хосе Франко дважды предстал перед трибуналом Святой палаты этого города. И из существа вопросов – как следует из данных под присягой показаний – мы можем сделать вывод, что инквизиторы намеревались выдвинуть против него новые обвинения, получив дополнительные сведения от других узников или, по крайней мере, от одного из них.
Отвечая на заданные ему вопросы, Хосе Франко показал, что около трех лет назад он ездил в Ла-Гвардию закупить пшеницу у Алонсо Франко для просфоры76 на еврейскую пасху, ибо говорили, что он торгует пшеницей хорошего качества. Он застал Алонсо в лавке, откуда тот проводил его в дом. Разговаривая по дороге, Алонсо поинтересовался, зачем они готовят пресный хлеб, и Хосе ответил, что они делают это в честь освобождения, дарованного Богом сынам израилевым в Египте.
Вопрос определенно мог показаться странным для человека, родившегося евреем. Но следует помнить об изоляции от национальных корней и недостатке образования, чем и можно объяснить эту странность.
Далее Хосе признался, что в ходе беседы Алонсо не только обнаружил ностальгическую склонность к своей исходной вере, но и рассказал, что вместе с братьями распял мальчика на страстную пятницу подобно тому, как в свое время иудеи распяли Христа.
Он сообщил также, что Алонсо спросил его, действительно ли пасхальный ягненок, которого у евреев было принято съедать во время пребывания в Египте, обязательно был «torefa» (зарезанный и обескровленный по иудейскому обряду), на что Хосе ответствовал, что такого быть не могло, ибо тогда еще не существовало Закона Божьего.
