Как бы там ни было, 19 июля – с момента ареста прошло немногим более года – Хосе по его же просьбе привели к Вильяде и Лопе, чтобы он мог сделать несколько дополнений к показаниям, «данным ранее» под присягой.
Он начал с адресованной к преподобным отцам просьбы простить его за уклонение от исчерпывающего признания, объявив о своем намерении исправить этот промах, и поставил условие: инквизиторы должны обещать Хосе и его отцу прощение.
Несомненно, что подобное требование предполагает обладание сведениями, до сей поры скрываемыми, и дерзкую уверенность, что за эти сведения будет обещана затребованная цена.
Инквизиторы милостиво ответили ему согласием, предвидя правдивость ожидаемых показаний, и обещали выполнить его требование, едва они убедятся в искренности его признания.
Обманутый обещанием, Хосе объяснил причину своего прежнего молчания тем, что был связан клятвой, соблюдая которую, он не мог что-либо предавать огласке, пока не истек годичный срок заключения в тюрьме.
По еврейским канонам он поклялся говорить только правду и всю правду без обмана, уклонения или сокрытия чего бы то ни было, что известно ему. С этого момента он приступил к исправлению ранее данных показаний и уточнению подробностей.
Его признание заключалось в том, что около трех лет назад он побывал в пещере, которая находится недалеко от дороги, ведущей из Ла-Гвардии в Досбарриос, – по правую руку от дороги, если идти в сторону последнего, на полпути между этими деревнями. Кроме него там были его отец Са Франко, его брат Мосе (ныне покойный), лекарь Иосиф Тазарт с неким Давидом Перехоном (оба ныне покойные), Бенито Гарсиа, Хуан д’Оканья и четверо Франко из Ла-Гвардии – Хуан, Алонсо, Лопе и Гарсиа.
Алонсо Франко показал ему сердце, по его словам, вырезанное у христианского мальчика, и освященную облатку. И то, и другое он положил в деревянную коробку, которую передал Тазарту. Тот принял ее, объяснив, что собирается совершить с этими предметами колдовство, в результате чего инквизиторы не смогут никому из них причинить вреда или, если попытаются это сделать, заболеют и умрут в течение года.
Здесь инквизиторы задали два вопроса:
1. Известно ли ему, когда похищена гостия?
2. Не знает ли он, был ли распят ребенок перед тем, как y него вырезали сердце?
На первый вопрос Хосе ответил отрицательно. На второй вопрос ответил, что, помнится, Алонсо Франко утверждал, что вместе со своими братьями сначала распял христианского мальчика.
В заключение своего заявления Хосе сказал, что около двух лет назад все вновь собрались в той же пещере и договорились отправить освященную облатку Мосе Абенамиусу из Саморы, для чего отдали ее Бенито Гарсии, завернув в пергамент и перевязав сверток красной шелковой лентой. Посланца снабдили также письмом, написанном на иврите, но затем, чтобы не возникало подозрений, если письмо случайно заметят, его заменили письмом на латыни.
Объяснить такое решение заговорщиков можно только сомнениями в эффективности колдовства Тазарта, из-за чего они и отправили освященную облатку известнейшему магу Абенамиусу из Саморы, чтобы он совершил желаемое колдовство.
Инквизиторы поинтересовались, передал ли Бенито освященную облатку колдуну из Саморы. Хосе не знал, что Бенито сделал с ней, но последний рассказывал во время их бесед в тюрьме Авилы, что собирался добраться до Сантьяго, но при проезде через Асторгу его схватили по приказу доктора Вильяды, в то время представлявшего там инквизицию.
Что касается сердца, то Хосе не было известно, что с ним случилось, но он полагал, что оно осталось у Тазарта, проводившего над ним колдовские обряды.
Когда его спросили, кто верховодил в этом деле, подсудимый ответил, что Тазарт пригласил его вместе с отцом и братом. Придя в пещеру, он узнал, что и христианин (а именно: д’Оканья, братьев Франко из Ла-Гвардии и Бенито Гарсию), и Давида Перехона собрал все тот же Тазарт.
В заключение инквизиторы спросили, не собирал ли Тазарт деньги за свое колдовство и не оплатили ли Бенито Гарсии поездку в Самору. Хосе ответил, что Тазарту деньги дал Алонсо Франко и что Бенито тоже заплатили бы за хлопоты.
На следующий день (20 июля) состоялось подтверждение показаний, данных восьмидесятилетним Са Франко; его привели в комнату допросов сразу после разоблачения Хосе.
Теперь у инквизиторов появились сведения о присутствии Са Франко в пещере, когда Алонсо Франко предъявил сообщникам сердце мальчика. Используя этот и другие факты, сообщенные Хосе, инквизиторы могли (под видом умышленной сдержанности в отношении остального) убедительно продемонстрировать другим узникам свою полнейшую осведомленность в деле. Именно так и предписывает вести расследование автор «Directorium».
Поверив в предательство и решив, что дальнейшее запирательство бесполезно, Са в конце концов разговорился. Он не только подтвердил все показания своего сына, но и существенно дополнил их. Старик признался, что он сам, два его сына и другие упоминавшиеся иудеи и христиане собрались в пещере, расположенной справа от дороги из Ла-Гвардии в Досбарриос. Он также сказал, что кто-то из них привел туда христианского мальчика, которого они распяли, использовав два сбитых в виде креста бруска. Перед этим христиане раздели мальчика, браня его и учиняя побои.
Са Франко заявил, что сам он не принимал участия во всем том, при чем присутствовал и чему был свидетелем. Когда его спросили о поведении сына Хосе, старик сообщил, что тот лишь молча наносил мальчику слабые тычки.
По-видимому, именно из-за упоминания о Хосе эти показания и попали в его досье (разумеется, после подтверждения его отцом своих признаний), что соответствует известным нам правилам инквизиторского трибунала.
Са Франко увели и вновь взялись за его сына. Снова посыпались вопросы с целью получить новые сведения, потому что имеющиеся данные позволяли заставить Хосе дополнить признание.
Несомненно, теперь можно было задавать прямо вопрос о распятии мальчика и требовать подробного рассказа, чтобы открыть еще неизвестные обстоятельства этого дела.
Видя хорошую информированность инквизиторов, Хосе не мог далее настаивать на своей версии и признал, что три-четыре года назад присутствовал при самом распятии в пещере. Он утверждал (как и отец), что именно христиане распяли мальчика и что они бичевали его, били, оплевывали и водрузили ему на голову терновый венок.
До сих пор он только подтверждал уже известное. Но теперь Хосе дает новые сведения. Он утверждает, что Алонсо Франко вскрыл вены на руках мальчика и оставил его истекать кровью в течение получаса, собирая кровь в котелок и в кувшин; что Хуан Франко достал цыганский нож (то есть нож с искривленным лезвием) и вонзил его мальчику в бок, а Гарсия Франко извлек сердце и посыпал его солью.
Он признал, что все присутствовавшие принимали участие в происходившем, и изъявил готовность точно описать действия каждого, за исключением своего отца: он не мог припомнить, чтобы тот оказался в гуще событий, и напомнил инквизиторам, что отец очень стар – ему за восемьдесят – и мог лишь со стороны наблюдать за происходящим.
По словам Хосе, когда ребенок умер, они сняли его с креста («отвязали», – сказал он). Хуан Франко связал ему руки, а Гарсия Франко – ноги, и так вынесли его из пещеры. Хосе не видел, куда они его унесли, но слышал, как Хуан и Гарсия Франко сказали Тазарту, что бросили тело мальчика в стремительные воды реки Эскорон.
Сердце оставалось у Алонсо до их следующей встречи в пещере, где его вместе с освященной облаткой отдали Тазарту.
– Все происходило днем или ночью? – спросили его инквизиторы.
– Ночью, – ответил Хосе, – при свете свечей из белого воска. На вход пещеры навесили плащ, чтобы свет не был виден снаружи.
От него хотели узнать, когда именно это произошло. Но в ответ Хосе смог лишь сказать, что, как ему кажется, дело происходило на Великий пост, непосредственно перед Пасхой.
Они спросили его, слышал ли он что-нибудь о пропавшем в то время в этих местах ребенке. Хосе признался, что слышал молву о детях, пропавших в Лильо и Ла-Гвардии. О последнем пропавшем говорили, будто он пошел на виноградник со своим дядей, и больше его никто не видел. Хосе добавил, что братья Франко частенько ездили в Мурсию и запросто могли найти и похитить ребенка во время одной из поездок. На телегах они возили бочки для сардин, среди которых бывали и пустые – как он полагал, братья могли спрятать ребенка в одну из них.
Принуждаемый к дальнейшим признаниям, Хосе заявил, что больше не может сейчас ничего сказать, но обещал немедленно сообщить суду любые подробности, какие ему удастся вспомнить.
На этом Вильяда распорядился его увести, наказав поразмышлять и признаться во всем, что могло заинтересовать Святую палату как в отношении самого Хосе, так и в отношении других преступников.
