у кого из них не было автомобиля.
Ну, у Бонни был, но она не использовала его для поездок на работу и обратно. Она ездила на велосипеде. И Эллен тоже ездила на велосипеде, когда не ездила на автобусе. А у Пита Стайнмана был скейтборд.
Лежа в темноте и сложив руки на животе, Холли задает себе вопрос, который вызывают эти два сходства. Он и раньше приходил ей в голову, но только как гипотетическое предположение. Теперь он начинает казаться более практичным. Бонни, Пит, Эллен — это лишь те, о которых она знает, или есть еще?
12 февраля 2021 года
1
Барбара стоит у дома на Ридж-роуд, 70, одного из небольших викторианских домов на плавно спускающейся улице. Температура упала на тридцать градусов с того дня, как она увидела профессора Харриса, моющего то, что он (весьма высокопарно) называл своей колесницей, и сегодня её красная зимняя экипировка — пальто, шарф, шапка — является необходимостью, а не криком моды. Она вновь держит в руках папку со стихами и до смерти боится.
Женщина в том доме — её кумир, по мнению Барбары, величайший американский поэт последних шестидесяти лет. Она даже была знакома с Т.С. Элиотом[77]. Переписывалась с Эзрой Паундом[78], когда тот находился в больнице Святой Елизаветы для душевнобольных преступников. Барбара Робинсон — просто ребёнок, который ничего не опубликовал, кроме нескольких скучных (и, без сомнения, банальных) редакционных статей в школьной газете.
Что она здесь делает? Как она посмела?
По словам Эмили Харрис, стихотворение Барбары, которое она прочла, было очень сильным: мощная смесь страха и ненависти в девятнадцати строках. Она даже предложила пару правок, которые показались удачными, но Эмили Харрис не написала "Встык" или "Сердечную улицу". Эмили Харрис написала две книги литературной критики, опубликованные в университетской прессе. Барбара проверила в Интернете.
Сегодня утром, когда она уже потеряла надежду, что получит ответ, ей пришло электронное письмо от Оливии Кингсбери.
"Я прочитала ваше стихотворение. Если ваш график позволяет, пожалуйста, зайдите ко мне в гости сегодня в 14:00. Если ваш график не позволяет, пожалуйста, ответьте на мой электронный адрес. Прошу прощения за столь короткое уведомление".
Письмо было подписано Оливией.
Барбара напоминает себе, что её пригласили, и это что-то значит, но вдруг она выставит себя на посмешище? Вдруг она не сможет даже рта раскрыть, а будет только таращиться, как полная тупица? Слава Богу, она не сказала ни родителям, ни Джерому, куда идет сегодня днем. Слава Богу, она не сказала нико...
Дверь дома на Ридж-роуд, 70, открывается, и из него выходит невероятно старая женщина, закутанная в меховую шубу до щиколоток и опирающаяся на две трости.
— Девушка, вы так и будете там стоять? Проходите, проходите. Я не переношу холода.
Не чувствуя своего тела и словно наблюдая за собой со стороны, Барбара подходит к крыльцу и поднимается по ступенькам. Оливия Кингсбери протягивает хрупкую руку.
— Осторожнее, девушка, осторожнее. Не сжимайте.
Барбара едва касается пальцев старой поэтессы, думая одновременно о чем-то абсурдно грандиозном и очень простом: «Я прикасаюсь к величию».
Они заходят в дом и идут по короткому, отделанному деревом коридору. По пути Оливия поглаживает свою огромную меховую шубу.
— Фейк, фейк.
— Фейк? — говорит Барбара, чувствуя себя глупо.
— Искусственный мех, — говорит Оливия. — Подарок от моего внука. Поможете мне снять ее?
Барбара снимает шубу с плеч старой поэтессы и перекидывает ее через руку. Она крепко держит ее, не желая, чтобы она соскользнула и упала на пол.
Гостиная небольшая, обставлена стульями с прямыми спинками и диваном, стоящим перед телевизором с самым большим экраном, который Барбара когда-либо видела в жизни. Она как-то не ожидала увидеть телевизор в доме поэтессы.
— Положите ее на стул, пожалуйста, — говорит Оливия. — Ваши вещи тоже. Мари их уберет. Она — моя девочка Пятница[79]. Что вполне уместно, ведь сегодня пятница. Садитесь на диван, пожалуйста. Со стульев мне легче вставать. Вы — Барбара. Та, о которой мне написала Эмили. Рада познакомиться с вами. Вы привиты?
— Эм, да. Джонсон и Джонсон.
— Хорошо. У меня — Модерна. Садитесь, садитесь.
Всё еще не чувствуя своего тела, Барбара снимает верхнюю одежду и кладет её на стул, который уже почти весь поглощен невероятной шубой. Ей трудно поверить, как такая миниатюрная женщина может носить ее, не сломившись под ее весом.
— Большое спасибо за то, что уделили мне свое время, миссис Кингсбери. Я обожаю ваше творчество, оно...
Оливия поднимает одну из своих рук.
— Не надо восторженных реплик, Барбара. В этой комнате мы равны.
«Ага, можно подумать», — думает Барбара и улыбается абсурдности этой идеи.
— Да, — говорит Оливия. — Да. В этой комнате мы можем вести плодотворные дискуссии, а можем и не вести, но если мы их ведем, то только как равные. Ты будешь называть меня Оливией. Возможно, поначалу тебе будет трудно, но ты привыкнешь. И можешь снять маску. Если я подхвачу эту ужасную болезнь, несмотря на все прививки, и умру, я доживу до глубокой старости.
Барбара поступает так, как ей сказали. На столике рядом со стулом Оливии находится кнопка. Она нажимает её, и в глубине дома раздается звуковой сигнал.
— Мы выпьем чая и познакомимся поближе.
При мысли о том, что придется пить чай, сердце Барбары замирает.
Входит молодая подтянутая женщина в бежевых брюках и простой белой блузке. В руках у нее серебряный поднос с чайным сервизом и тарелкой с печеньем "Орео".
— Мари Дюшан, это Барбара Робинсон.
— Очень приятно познакомиться, Барбара, — говорит Мари. Затем, обращаясь к старой поэтессе, — У вас девяносто минут, Ливви. Потом время для сна.
Оливия высовывает язык. Мари отвечает ей тем же. Барбара хохочет, и когда обе женщины смеются вместе с ней, у Барбары пропадает чувство, что она чужая в этом доме. Она думает, что всё будет хорошо. Она даже попьет чай. На счастье, чашки маленькие, не то, что бездонная кружка, которую ей предложили в доме Харрисов.
Когда Мари уходит, Оливия говорит:
— Она — мой начальник, но хороший начальник. Без неё я была бы в доме престарелых. У меня больше никого нет.
Барбара знает об этом из своих онлайн-исследований. У Оливии Кингсбери было двое детей от двух разных любовников, внук от одного из этих детей, и
