– Эмма, я думаю о нем каждый день. Это будет трудно, но я спасу будущего короля от него самого.
– Я поверить не могу, настолько ты уверен в этом… Уверенность очень привлекательна.
– Я люблю тебя, Эмма.
– Мне пора идти.
– А ты меня любишь?
– Я… я стараюсь не торопиться. Сдерживать свои чувства.
– Я много лет контролировал абсолютно все стороны моей жизни. Но я не смог сдержаться и не влюбиться в тебя, и это единственное, что делает меня счастливым и заставляет волноваться. Ты должна попробовать потерять контроль над ситуацией.
– Кельвин, я не такая, как ты. У меня все наоборот. Тебе нужно ослабить контроль, а мне нет. Моей проблемой всегда было полное отсутствие контроля. Теперь мне нужно все контролировать.
– Но почему?
– Потому что, Кельвин, в тот день, когда ты уволил меня и пытался меня трахнуть…
– О, только не это.
– Да, это.
– Я же раскаялся.
– Я в этом не сомневаюсь, но в тот день ты показал мне свою сущность, и я не сомневаюсь, что, если бы я переспала с тобой тогда и ты взял бы меня обратно на работу, сейчас ты не был бы в меня влюблен. Тебя очень волнует то, что ты не можешь заполучить меня. Тебе нравятся трудные задачи, Кельвин. Ты не можешь от них отказаться.
– Ты когда-нибудь полюбишь меня?
– Когда смогу доверять тебе. Слушай, мне пора, я в «Сейнзбериз». Ты позвонишь мне попозже?
– Конечно.
– Пока.
Кельвин выключил телефон, разочарованный и взволнованный одновременно. Он знал, что Эмма права. Он очень любил трудные задачи. Он должен получить эту девушку.
Трой учится читать
Челси вернулась в холл, где ее ждал следующий сюжет. Сценарий к нему написал сам Кельвин, но лично присутствовать на съемках не хотел.
– Э-э-э, ваше королевское высочество? – сказала Челси.
Принц Уэльский оторвался от книги и посмотрел на нее.
– Э-э-э, что? О, привет. Как дела? Зубрю севооборот. Небольшие земельные участки – это просто кошмар для ферм, вы согласны? По крайней мере, я всегда так думал. Возможно, я с ума сошел, многие люди именно так и думают, но я постоянно талдычу одно и то же. Конечно, никто особенно не слушает, но я серьезно полагаю, что это важно, а вы?
– Это Трой.
Съемочная бригада, которую Челси привела с собой, нацелила камеры на шестнадцатилетнего молодого человека, который шагнул вперед, сжимая в руке комикс.
– Привет. Привет. Трой, да? – сказал принц, вскочив с места. – Как дела? Что это? Комикс, понятно. Молодец. Интересный? Я знаю, что некоторые из них ужасно забавные. Как дела?
– Я читаю только комиксы, потому что не очень хорошо читаю, – ответил Трой деревянным голосом, словно ему кто-то велел сказать именно эти слова.
– Боже мой! Правда? Знаешь, моя благотворительная организация ужасно много внимания уделяет проблемам грамотности. Я серьезно верю, очень верю, что мы не можем оставить молодежь позади. Мы должны найти способ увлечь ее. Конечно, я твержу об этом постоянно, но я не думаю, что кто-нибудь особенно слушает.
В кадре показалась стоящая неподалеку Кили, которая зашептала в камеру, словно присутствуя при самой настоящей случайной встрече.
– А тем временем в холле, – сказала она, – Трой разговорился с принцем Уэльским. Как и многие из присутствующих, Трой еще не понял, что говорит с наследником престола. Все остальные думают, что он двойник, но мне не кажется, что Трой догадался даже об этом. Королевская семья совершенно не входит в область его интересов.
Принц по-прежнему вежливо болтал с Троем, который присел рядом и показывал ему свой комикс.
– Боже мой, «Бэтмен», – говорил принц. – Интересно?
– Не знаю, – ответил Трой. – Я не умею читать.
– Понятно, – сказал принц. – Для тебя это словно греческие письмена, верно?
Принц рассмеялся, как будто сказал что-то смешное, но Трой, очевидно, не понял юмора.
– Очень жаль, – сказал Трой, протягивая принцу комикс.
Двое мужчин с суровыми лицами, стоявшие неподалеку, внезапно дернулись вперед.
– Ой, не надо так суетиться! – предостерег их принц, взяв комикс у Троя. – Боже мой! «Глубоко в пещере летучих мышей сидит в задумчивости Черный рыцарь», – волнующе!
Какое-то время принц и молодой человек сидели вместе и листали «Бэтмена».
Вдалеке незаметно работала камера.
Поздравляю, вы в следующем туре: Квазар и «Четверка-Х»
После обеденного перерыва, во время которого Кельвин и Берилл висели на телефоне, а Родни делал вид, что тоже кому-то звонит, началась монотонная работа по прослушиванию персонажей, которых было решено держать до части конкурса под названием «поп-школа», а в некоторых случаях до самого финала.
Квазар был первым и делал именно то, чего от него и ждали. Войдя в зал в обтягивающей сетчатой майке, он объявил, что уже и так является суперзвездой и что трем судьям просто нужно известить об этом мир.
Кельвин сделал вид, что Квазар ему жутко не понравился, как и планировалось.
Берилл спросила, настоящие ли у него мышцы, тоже как планировалось.
Квазар играл великолепно, в соответствии с ожиданиями команды по отбору. Они предполагали, что он предложит Берилл потискать его мускулы, чтобы она сама все поняла, и он так и сделал. Они не ожидали, что он также предложит ей потискать его любовную мышцу и посмотреть, настоящая ли она, но, к сожалению (поскольку это был редкий момент на шоу «Номер один», момент истинной комедии), ему не суждено было войти в итоговый монтаж.
Квазар прошел в следующий тур. Кельвин уже давно решил, что Квазар (хоть и не певец, но по-настоящему забавный и характерный «выскочка») дойдет до самого финала.
За ним пришла «Четверка-Х», и ребята в четыре голоса неплохо спели а капелла «Three Times A Lady», причем не меньше трех голосов почти постоянно попадали в тон. Их допустили до следующего тура единогласно и с таким воодушевлением, словно на прослушивание пришли сами участники «The Commodores».
– Знаете что? – сказал Кельвин, вдруг посерьезнев. – Редко встретишь врожденный музыкальный талант. Вы сделали эту песню. Ребята, вы настоящие звезды, и у вас впереди большая карьера.
– Знаете что? – сказала Берилл голосом матери и сексуальной кошечки одновременно. – Вы просто поразили меня. Я старая рокерша и знаю, что это трудная для исполнения песня, но вы, ребята, ее сделали.
– Знаете что? – сказал Родни. – Я серьезно думаю, что вы спели ее лучше, чем Лайонел Ричи, вы взяли эту песню, и вы ее сделали.
Парни вышли из комнаты, рыдая от счастья.
– Знаете что? – язвительно сказал Кельвин, когда они ушли. – Мы не можем все говорить «знаете что», поэтому будьте так любезны, заглядывайте в список фраз, который содержится в записях каждого дня.
Кельвин говорил о системе, разработанной целой чередой конкурсных шоу, появившихся со времен «Поп-идола» и «Х-фактора». Фразы, родившиеся в те ранние дни, – «знаете что?», «вы сделали эту песню», «вы продадите много записей», «вы просто класс», «мечте конец», «эта песня слишком сложная для вас», «вы мне очень понравились, но я говорю «нет» – вскоре стали стандартным языком прослушиваний для всех судейских команд, и судьям оставалось просто чередовать их.
За дверями зала для прослушиваний «Четверке-Х» было наплевать, с помощью каких слов их пропустили, они были слишком заняты тем, что скакали вместе с Кили и все вместе благодарили Бога за то, что он позволил им сделать огромный скачок прочь от их адского существования.
Поздравляю, вы в следующем туре: Грэм и Миллисент
Следующими на прослушивание пришли Грэм и Миллисент.
– Привет, я Миллисент, – сказала Миллисент, проведя в комнату Грэма.
– А я Грэм, – сказал Грэм.
– А вместе мы Грэм и Миллисент.
Миллисент объявила, что они хотели бы спеть песню «Bright Eyes» (которую им посоветовала Челси, хотя идея исходила от Кельвина).
– Хорошая песня, – сказал Кельвин с серьезным видом. – Хороший выбор.
Берилл незаметно выдергивала из носа волоски и, когда они запели, заплакала настоящими слезами.
Миллисент пела хорошо, а Грэм плохо. Однако только не для Кельвина, который, как обычно, не собирался позволить действительности встать на пути хорошей истории, особенно придуманной им истории.
– Знаете что? – сказал Кельвин, снова играя роль прямолинейного идеалиста. – Для дуэта это было отличное исполнение соло.
Молодая пара молча стояла в замешательстве, ожидая разъяснений.
– Миллисент? – спросил Кельвин. – В чем, по-твоему, заключается твой вклад в дуэт?
– Ну, я…
– Я тебе скажу, – сказал Кельвин. – Пока что ни в чем. У Грэма есть голос, а у тебя нет, вот и все. Он певец, а ты пассажир, Миллисент, и я думаю, что ты тоже это знаешь. Он ведет тебя за собой, Миллисент. Нет, он не ведет тебя, ты недостаточно хороша для этого. Он тебя тянет. Сейчас Грэм тянет тебя за собой. Что ты чувствуешь, Миллисент? Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы тебя тянули? Ты не можешь не понимать, что тормозишь его.
