Пока девушка пела, за ее спиной работали камеры, нацеленные на каждого из судей, которые во время исполнения песни показывали «ошеломленные» лица. Кельвин показал «Я просто не могу поверить в это», широко открыв глаза, а Родни самодовольно ухмылялся. У Берилл получилось лучше всех, и ей даже не нужно было стараться. Ее лицо выражало тупое изумление и непонимание, превосходную смесь презрения и сострадания, являвшуюся на самом деле следствием жестоких сеансов ботокса и перенесенных операций, которые сделали мышцы непослушными.
Когда песня наконец закончилась, Вики нервно посмотрела на судей, ожидая их реакции и по-прежнему не подозревая, что за роль была ей отпущена.
– Вики! – наконец сказал Кельвин. – Это было… – Он молчал, казалось, целую вечность, пока девушка тряслась от волнения. – Ужасно.
Вики, казалось, не совсем его поняла.
– Ч… ч… что вы хотите сказать?
– Что я хочу сказать? Что я хочу сказать? – спросил Кельвин. – Я хочу сказать, что это было кошмарно, убого, просто ужасно, безнадежно.
Девушка была в шоке, что было неудивительно. Она не получила даже намека на отрицательную реакцию, не говоря уже о столь резкой критике.
– «Hit Me Baby»? – сказал Родни, используя строчку, которую мысленно репетировал на протяжении всего выступления Вики. – Я хотел ударить тебя. Единственное, что я могу сказать хорошего о твоем пении, так это что благодаря ему я на время забыл о своем геморрое.
Берилл ударила рукой по столу.
– Эй, Родни, это выходит за все рамки. Ей шестнадцать лет!
– Да хоть шестьсот, мне плевать, она никогда не будет петь. Она просто посмешище, не позволяй ей зря надеяться. Ей нужно работать в магазине.
Кельвин был приятно удивлен. Во время предыдущих сезонов он так много работал над мягкостью Родни, что даже не догадывался о его способности быть ехидным. Возможно, все же стоит дать ему несколько гадких историй.
– Эй! – рявкнула Берилл. – Довольно! Да, это было немного… неадекватно, но ей шестнадцать лет!
– И она бездарность.
– Не слушай их, Вики! – сказала Берилл, включив наконец травмированную девушку в разговор. – У тебя есть мечта, и это отлично.
Вики молча таращилась на них, очевидно по-прежнему пытаясь понять, что с ней произошло, и изо всех сил стараясь не расплакаться.
– Если Вики мечтает, то ей пора вернуться к реальности, – сказал Родни с ухмылкой. – Потому что ее мечта – это наш кошмар.
Кельвин снова удивился природному таланту Родни.
– Довольно! – крикнула Берилл, тоже прекрасно играя свою роль. – Ей шестнадцать лет! Ты вышел за всякие рамки, Родни. Я на такое не подписывалась. Я протестую. Ты перешел черту, Родни. Не слушай его, девочка.
– Ладно, – вдруг очень решительно и профессионально заговорил Кельвин. – Каков вердикт? Родни?
– Ты шутишь? Нет. Нет. Нет. Шестнадцать раз нет. По одному разу за каждый год, который девочка не умела петь.
– Берилл?
Берилл вздохнула, помедлила и снова вздохнула. Затем поджала губы. Долго и пристально смотрела на Вики, широко открыв глаза, чтобы на них появилась влажная пленка. Опустила и снова подняла взгляд. Поиграла с карандашом. На ее лице отражалась вселенская грусть и сожаление. Вики тем временем стояла и дрожала.
– О боже… – сказала Берилл. – Я не могу сделать этого.
Кельвин повернулся к дрожащей девочке.
– Вики? – сказал он нежно, соблазнительно. – Скажи Берилл, насколько ты этого хочешь, как много ты работала, как ты на самом деле хорошо поешь. Это твоя последняя возможность, обратись к ней.
– Пожалуйста, Берилл, – ответила Вики. – Пожалуйста. Я так этого хочу. Я так много работала. Я хорошо пою, я знаю, что пою хорошо. Я тебя умоляю.
– О-о-о, Вики, не делай этого со мной, – жалобно ответила Берилл, явно готовая расплакаться.
– Мне нужен ответ, Берилл, – поторопил Кельвин.
– Я… я… я…
Ее губа дрожала, повисла нелепая долгая пауза.
– Я говорю «нет», Вики. Нет твоему таланту. Но не мечте! Я говорю огромное, огромное, огромное «да, да, да» – мечте. Но таланту – «нет». Мне очень, очень жаль, детка. Ты этого не заслуживаешь. Тебе шестнадцать лет.
– И я тоже говорю «нет», – жестоко сказал Кельвин. – До свидания.
Вики заплакала. Берилл вскочила, обежала стол и обняла ее.
– Знаешь что, детка? – прошептала она, нежно провожая ее из комнаты, чтобы спасти от дальнейшего унижения. – Тебе не нужно петь, ты не должна делать это. Наслаждайся своей мечтой, детка. Она ведь у тебя осталась. У тебя есть твоя мечта.
Дойдя до двери, Берилл повернулась и злобно взглянула на Кельвина и Родни, словно мать-наседка с распушившимся оперением, обороняющая беззащитное дитя.
– Ей шестнадцать лет!
У комнаты прослушивания Вики поджидали Кили, мама и съемочная бригада.
– Как все прошло? Как все прошло? – взволнованно спросила Кили, умудрившись убедить даже саму себя, что она не знала ответа.
Ответ был написан на лице Берилл.
– Присмотрите за ней, ее обидели, – сказала Берилл, после чего оставила Кили играть второй акт драмы с участием девушки и ее матери.
– Детка, – спросила Кили. – Что случилось?
– Они смеялись надо мной! – выдохнула Вики в камеру, зависшую всего в двух дюймах от ее лица. – Они сказали, что я посмешище, что мне нужно работать в магазине.
Ее мама была искренне потрясена. Она всегда знала о возможности отказа, но мысль о том, что ее дочь могли так жестоко унизить и выгнать, ей даже в голову не приходила.
– Иди сюда, детка, – сказала Кили, обнимая Вики. – Не волнуйся. Не думай о том, что они сказали. Забудь. Ну так что они сказали?
– Родни сказал, что я как геморрой и что я не буду петь, даже если доживу до шестисот лет.
– Не может быть! Что за ужасный человек! Ну ничего, детка. Все закончилось.
Челси, которая стояла рядом и ожидала возможности умыкнуть Вики и ее маму в «Комнату гнева» для следующей порции мучений, знала, что ничего еще не закончилось. Сцены, которые снимали сейчас, будут снова и снова прогонять в грядущие месяцы. В рекламных роликах, на шоу, на повторах, на вспомогательных каналах и, наконец, на раскруточных DVD. Абсолютно все знакомые Вики и ее мамы смогут наблюдать ее унижение снова и снова. Их смехотворные заблуждения в конце концов станут дословно известны всем в школе актерского мастерства Вики, а также на работе у ее мамы.
Берилл была права. Вики нужно было наслаждаться своей мечтой. Скоро она заплатит за нее очень высокую цену.
Пока Челси вела Вики в «Комнату гнева», в зале для прослушиваний Трент и съемочная бригада записывали возвращение Берилл.
– И… Мотор! – крикнул Трент.
Берилл ворвалась в комнату, ее глаза метали молнии.
– Родни, ей шестнадцать лет!
– Она достаточно взрослая, чтобы соображать.
– Ты издевался над ней! Ты унизил ее! Я на такое не соглашалась. Я на это не подписывалась! Мы говорим о мечте ребенка!
– Да, и, я повторюсь, нашем кошмаре.
Ссора вышла не очень убедительная, на самом деле просто деревянная, но после монтажа и с музыкой должно было прокатить.
– Берилл, попробуй выглядеть немного более сердитой, – распорядился Кельвин. – Скажи Родни, чтобы он извинился.
– Я считаю, ты должен пойти и извиниться перед ней и перед ее матерью! – послушно заорала Берилл. – Обними ее и скажи, что тебе жаль.
– Мне не за что извиняться. Ты говоришь глупости, – ответил Родни.
– Родни, будь пожестче, – вмешался Кельвин. – Повтори то же самое, но скажи, что она нелепая и глупая.
– Ладно… – собрался с силами Родни. – Берилл, ты можешь повторить свои слова?
– Пошел на хер! Тебе здесь что, «Гамлет»? Моя строчка была идеальная, а теперь валяй, говори свою.
– Если я услышу твою строчку, мне будет легче войти в роль.
– А мне плевать!
– Берилл, прекрати, – рявкнул Кельвин. – Скажи свою чертову строчку.
Почти не скрывая презрения, Берилл повторила свои слова:
– Извинись! Обними ее и скажи, что тебе жаль.
– Мне не за что извиняться! – крикнул Родни довольно неубедительно. – Ты ведешь себя нелепо и глупо!
– Отлично, – сказала Берилл, подскочив с места, – на вот, получи!
Она схватила стакан.
– Стоп! – крикнул Трент. – Не надо! Не надо!
Берилл поставила стакан.
– Сегодня еще полно дел, – сказал Трент. – Нельзя пока что обливать Родни. Мы снимем эпизод с кофе перед первым перерывом. Отлично. Следующие «сморчки».
Еще трое «сморчков»
Челси вернулась из «Комнаты гнева», где с переменным успехом общалась с Вики и ее матерью. Вики, слишком расстроенная и смущенная, чтобы говорить, ничего не добавила, но ее мать с минимальной подачи продемонстрировала классический гнев.
– Подожди, Кельвин Симмс, – прошипела она в камеру. – Моя Вики станет звездой, и тогда ты сдохнешь от зависти!
