Письмо было воспроизведено факсимиле. Чикуров задумался. Имя видного советского ученого Левицкого было известно очень широко. Две Звезды Героя он получил за фундаментальные открытия в области теоретической физики. Игорь Андреевич знал его не только по газетам и журналам, выступлениям по телевидению. Один из знакомых Чикурова работал в институте академика. По его словам, „дедушка Афанасий“, как любовно и, конечно, за глаза именовали Левицкого сотрудники института, был скептическим человеком, весьма скупым на похвалу. И если уж он расщедрился в письме Баулину на такие восторженные слова, то это стоило многого. Светило современной физики целиком и полностью поддерживал и признавал метод Баулина.
Город, где жила Жанна Велемировна Кленова, находился в десяти часах езды поездом от Москвы. Капитан Латынис выехал из столицы в ночь. Утром он первым делом зашел в горотдел внутренних дел, чтобы отметить командировочное удостоверение и выяснить, как ему поскорее найти нужный адрес (координаты исчезнувшей Ян Арнольдович взял из ее истории болезни).
Дом Кленовой находился на улице Садовой. Пятиэтажный, из силикатного кирпича, он был окружен высокими тополями.
Открыла оперуполномоченному угрозыска женщина лет семидесяти в чистеньком выцветшем халатике; лицо ее было измождено и покрыто бесчисленными морщинами. За подол женщины цеплялся мальчонка лет трех с большими печальными глазами.
— Софья Андреевна Урусова? — спросил Латынис,
— Я буду, а что? — откликнулась старушка тихим, усталым голосом.
— Я из уголовного розыска. Латынис Ян Арнольдович. — Капитан показал свое удостоверение.
— Проходите, — сказала Урусова без особых эмоций.
Латынис двинулся за хозяйкой. Она провела его тесной маленькой прихожей в просторную, почти без мебели комнату, усадила на диван в белом полотняном чехле. По тому как под ним заскрипели пружины, Ян Арнольдович понял, что диван старый.
Урусова пристроилась на другом его конце, положив на колени сморщенные, все в узлах и шишках руки. Мальчик прямо прилип к ней, прислонившись головой к ее локтю и не спуская глаз с гостя.
— Внук? — полюбопытствовал Ян Арнольдович.
— Внучек. — Урусова ласково погладила мальчика по волосам. — Левушка.
— А где Жанна Велемировна, его мама?
— Кабы знать, — тяжко вздохнула старуха. — Отвезла в клинику к знаменитому профессору Баулину… Была уверена, что она там. А вчера приходили из нашей милиции, интересовались, не приезжала ли она домой. Сбежала, говорят, из больницы… Неужто? — Она внимательно посмотрела на Латыниса.
— Да, ваша сноха действительно исчезла, — подтвердил капитан. — Вот ищем…
— Ой, горюшко-горе! — запричитала Урусова, качая головой. — И что же она такое натворила, что ее милиция разыскивает? — В глазах старухи появилась неподдельная тревога.
— Боимся, чтоб не натворила еще больше, — ответил Ян Арнольдович.
Урусова понимающе кивнула.
Ян Арнольдович почувствовал, что в душе его появилась какая-то неуютность, тоска, что ли. Наверное, оттого, что он знал, кто такая Кленова, и от обстановки в комнате, говорящей, нет, даже вопящей о крайней бедности, которую тщетно пытались скрыть.
— А папа Левушки… — осторожно спросил Латынис. — На работе?
Старуху этот вопрос словно еще больше сгорбил.
— Тоже в больнице, — еле слышно ответила она. — Одни мы с внуком…
— Неудобно говорить при нем, — тихо сказал капитан, показав на мальчика.
— А он плохо слышит, — вяло махнула рукой хозяйка. — С рождения. Да и речь…
Латынис понимающе кивнул и продолжил:
— Так что же с вашим сыном?
— Лечится. — Она незаметно для внука щелкнула себя пальцем по шее. — Сколько же бед от этой проклятой водки! Господи, до чего люди неразумны!.. Ну, война когда, это понятно — горе незваное… А тут сами на себя лихо кликают. Матерей, жен, детей несчастными делают…
— Давно?
— Что? — не поняла старуха.
— Лежит в больнице?
— Третий месяц, — грустно призналась Урусова. — А знаете, кто виноват, что сын пристрастился к этому проклятому зелью? Мой муж, покойник. Я всеми силами противилась, а он мне: ты что, хочешь из Славки бабу сделать? Мужчина, мол, должен пить и драться. У нас, говорит, в роду крепкие мужики были. Дед и отец — богатыри-кузнецы, на всю округу славились… А сам в сорок пять лет в одночасье помер, сердце не выдержало. Оставил меня со Славиком на руках…
— Ваш сын кто по специальности?
— Хорошая у него специальность, хорошая! Художник. С такого вот возраста, — она снова погладила внука, — тянулся к карандашам… Детишки играют, озоруют, а его от стола не оторвешь… Рисовал. Какой клочок бумаги найдет — весь измалюет… Уже в школе в конкурсах участвовал. Потом поехал в Москву, поступил в Суриковский институт. Знаете, чего мне это стоило! Я работала на фабрике учетчицей, а после работы стирку брала на дом. — Старуха горестно махнула рукой. — Не жалко. Только бы впрок пошло… Как я радовалась, когда он вернулся с дипломом! Думала, вздохну спокойно. Женится, пойдут дети… Зарабатывать-то он сразу стал прилично. Это, наверное, его и погубило… Посудите сами: поедет в район оформлять стенды, писать портреты передовиков-колхозников — через месяц привозит тысячу, а то и поболее. А парню-то всего двадцать три года! Положит деньги в буфет, — она показала на старомодное сооружение, сработанное лет тридцать назад, — а потом давай таскать десятку за десяткой… Душа нараспашку! Глядишь, через неделю уж ничего нет. Прокутил с дружками-приятелями… Начинает у меня трешки клянчить. Я ему говорю: образумься, Славик, что же ты свое здоровье, как в печку головешки, бросаешь? Он смеется. Говорит, пока молодой — погуляю, а потом, в старости, и самому не захочется. А за деньги, мол, не бойся — будут!.. И опять по районам с бригадой…
— Он был членом Союза художников?
— Нет, числился членом какого-то худфонда. Способный был… У нас один художник живет, так он приходил и часами Славины картины рассматривал, которые сын еще в студенчестве написал. Говорил: ой губит свой талант Славка! Халтурой да водкой… Пыталась я образумить сына — какой там! Характером в отца… Даже как-то руку на меня поднял. По пьянке, конечно… В один прекрасный день его сломали…
Урусова тяжело вздохнула и замолчала.
— Как это — сломали? — не понял Латынис.
— Получил сразу пять тысяч… На радостях пошел в ресторан. Шампанского понабрал, коньяка, водки, и пошло-поехало. Рюмка за рюмкой, без закуски… Привычка у него такая: когда пьет, то, считай, ничего не ест… Ну, захмелел, стал оркестру деньги швырять. Потом ходил от стола к столу и клал на каждый сторублевку. Знай, мол, наших. Как купчик… Ну, заприметили его двое. Усадили рядом, стали успокаивать. Мол, прекрати дурить, небось дома жена ждет, дети… Это так официанты после рассказывали… Взялись якобы отвести домой… Короче, нашли Славу на следующий день утром в подвале… Избитый, без денег, без шапки и пальто. А на дворе февраль, мороз под тридцать градусов!..
— Тех двух нашли?
— Да-а, ищи ветра в поле, — протянула старуха. — Думала, потеряю сына. Воспаление легких, менингит… Полгода валялся в больнице. Последнее, что было в доме, продала… Вышел он — еще одна беда: работу в худфонде не дают. Потому как пьяница… Еле-еле устроился на фирму „Заря“, квартиры оформлять. Лепку стал делать, мода такая пошла — потолки, плафоны… Врачи его здорово напугали: будет пить — конец… Держался, наверное, год. Женился. Хорошая девушка попалась. Правда, с дитем у них ничего не получилось… Через эту лепку снова у Славы жизнь наперекосяк пошла. Все приглашают, очередь образовалась… Ну, раз заявился под хмельком, другой… Говорит, заказчики угостили… И покатился… Аня, первая сноха моя, не выдержала, ушла. После этого сын еще больше запил…
Левушка вдруг боднул бабушку головой.
— Чего тебе? — нежно спросила та.
Мальчик, топчась на месте, потянул Урусову за рукав.
— Извините, — сказала хозяйка, — у нас свои маленькие дела…
— Понимаю, — улыбнулся Ян Арнольдович. — Что поделаешь, раз надо…
Старуха с внуком вышла. Капитан стал разглядывать комнату. Его внимание привлекла небольшая картина на стене. Собственно, это было единственное украшение в квартире. На картине была изображена обнаженная до пояса женщина. Она вырастала из цветов и трав уходящего за горизонт луга. Откуда-то сверху, с лазурно-чистых небес, протянулся к ней луч от далекой звезды. Картина была выполнена в условной манере, Поражало сочетание красок. Тело женщины словно светилось. А лицо ее было Латынису знакомо. Откуда?
„Да ведь это Кленова!“ — вспомнил он фотографию Жанны Велемировны, которую разослали вместе с ориентировкой для поисков беглянки.
— Нравится картина? — спросила незаметно вошедшая хозяйка.
