– Я за святым отцом сбегаю, атамане, – выскочила неизвестно откуда Устинья, сверкнула очами… обычными, синими, без всякого-то там сияния серебристого, колдовского. – Я знаю, где он, мы видели.
– Беги, беги, дева!
– Хэк!!! – двинул дубинищей Ослоп.
Нападавшие на него казаки разлетелись, словно снопы в бурю, но тут же поднялись с прежней остервенелостью. Хотя… кто-то уже и не поднялся, стонал.
– Да что ж такое делается-то?!
Иван едва успел остановить Силантия, иначе бы тот изрубил дерущихся дев в капусту. Атамана Силантий не узнал, сверкнул злобно сиреневым взглядом, не говоря ни слова, склонил по-бычьи голову и бросился, подняв клинок.
Без особого труда отразив натиск, Еремеев все же попятился – с такой неистовой силою пер на него обезумевший десятник! Махал саблей, словно молотильным цепом, но так неутомимо и быстро, что Ивану пришлось немало попотеть, прежде чем удалость выбить клинок из рук Андреева, убить которого, к слову, атаман давно уже мог, да вот не хотел – рука на доброго казака не поднималась! Дев защитил, и ладно…
– Да куда ж вы лезете-то, Господи!
Девушки, поднявшись из травы, бросились на него – окровавленные, растрепанные, нагие…
Пришлось бежать – не убивать же!
– Да уймитесь вы! – бегая меж кострами, увещевал Иван. – Кому сказал, а?
Девы в ответ лишь рычали – страшные голые фурии со сверкающими сиреневым блеском глазами – и тянули к атаману растопыренные пальцы, словно драконы – когти. И страшно, не по-людски, выли:
– У-у-у-у!!!
– Господи Иисусе Христе-е-е!!!! И ныне, и присно, и во веки веков, аминь, аминь, аминь!!!
На поляне вдруг появился отец Амвросий с крестом в руках и поспешавшим позади бледным, как снег, Афоней.
– Господи, Святый Боже, уймитеся! Заклинаю именем святым!
Остановившись меж горящими кострами, священник принялся громко читать молитвы: медленно, важно, нараспев.
То же самое, стуча в дедовский бубен, делал сейчас и Маюни. Только молитвы читал другие.
– О, великий Нум-Торум, защити нас! А ты, мать – сыра земля Колташ-эква, и ты, злобный и коварный Куль-Отыр, заберите себе колдовскую силу, пусть она уйдет изо всех этих людей, провалится в сыру-землю и ниже – в обиталище твое, Куль-Отыр!
– Пресвятая дева Тихвинская…
– Великий Мир-Суснэ-хум…
– Святые столпники…
– Старик-филин Йыпыг-ойка, повелитель леса…
– Господи Иисусе Христе, спаси, сохрани и помилуй!
Мерно рокотал бубен. Плыл над поляною, над догорающими кострами звучный голос священника. Сверкал в лучах заходящего солнышка животворящий святой крест!
И что-то вдруг случилось! Первыми почему-то пришли в себя девы: тряхнув головами, огляделись вокруг, на себя посмотрели…
– Господи ты, Боже! Да что тут такое-то? И почему мы… такие… ой, девы, срам-то какой! Срамище!
Завизжав, девушки побежали к озеру – смывать кровь и грязь. А кто-то из подопечных Аючей уже и не побежал, не поднялся… Так же, как некоторые казаки, остались лежать в траве, устремив недвижные очи в быстро темнеющее небо. А те, кто отошел от дьявольского безумия, те встали на колени – и дружно молились.
Голос священника звучал средь костров, сверкал золотом крест. Рокотал бубен.
– Господи Иисусе…
– Великий Нум-Торум…
Успокоенные молитвами буяны дружно полегли спать – засыпали везде: у костров, в траве, на песке, возле вернувшихся к берегу стругов.
– Спаси, Господи, ни до пищалей не добрались, ни до пушек, – крестился Афоня. – А то натворили бы дел. Итак вона с полдюжины убитых.
– Да. – Еремеев сдвинул брови и тяжко вздохнул. – Повеселились. Что скажешь, отче?
– Подумать надо: отчего все? – спокойно отозвался отец Амвросий. – Язычник наш говорит: колдовство, чары! И язм, грешный, к тому же склоняюсь. Иначе что ж – съели чего? Грибами ядовитыми аль рыбою отравились?
– Так может быть, – подал голос Михейко Ослоп. – Вот я во прошлое лето яблоками зелеными объелся, так…
Маюни, подойдя, слушал всех с интересом, но тут не выдержал, возразил:
– Колдовство это, да-а! Сир-тя. Недаром их соглядатай на драконе летал рядом.
– Да спокойно могли и отравиться чем-нибудь! – упрямо стоял на своем Ослоп. – Места-то незнаемые! Рыбина какая не та в сети попалась, вот и…
– Ага! Ядовитый налим! – поддел Кольша Огнев, кормщик.
Не поддавшиеся чарам девчонки – Настя, рыженькая Авраама, Олена с Онисьею, Устинья – уселись у костерка, рядом, но в разговор не вмешивались – слушали, покуда сам атаман не спросил, обернувшись:
– А вы-то что скажете, девы?
– Чародейство! – тут же закивала Авраама, а вслед за ней – и Устинья с Онисьей.
– Да нет, – возразила Олена. – Думаю, съели чего-нибудь.
Лишь синеглазая опозоренная Устинья ничью сторону не взяла и, видно было, стеснялась говорить, но все ж здравую мысль высказала:
– Одно ведь другому не мешает! Наговоры да чары могли ведь на что угодно навести – хоть и на рыбу, на дичь.
– Подумать надо: почему на нас ничего не подействовало?! – волнуясь, воскликнул Михейко. – Потому что у костров не сидели да ничего там не кушали! Я вот в роще дубину новую вырубал… не успел даже – крик услыхал, прибежал, а тут такое! Ты, Кольша, где был?
– Да так… – замялся кормщик. – С Авраамою-девой гуляли.
– А мы слова новые учили, – поспешно пояснила Устинья. – С Маюни.
– И мы гуляли, – переглянулся Мокеев с Оленою.
Ганс Штраубе почесал нос:
– И мы!
Скосив глаза на Настю, атаман подавил улыбку:
– Мы тоже перекусить не успели. Как, впрочем, и дозорные.
– Да что ж теперь делать-то? – всплеснула руками смуглолицая красавица Олена. – Совсем, что ль, не есть?
– Что-то ведь можно есть. – Атаман погладил пальцами шрам. – А что-то нельзя. Точно – наговор это был, колдовство злое, силою молитвы Христовой прекращенное!
– Да-да-да, – охотно поддакнул священник. – Силою святого слова!
– И – бубна, – прошептал себе под нос, едва слышно, остяк, а уже громче высказался по поводу пищи: – Не могли они на рыбу заговор наслать – мы ведь ее не только в озере этом ловили, но и по пути, да-а.
– На что-то такое, чего у нас раньше не было, а потом вдруг появилось, – тихо промолвила Настя… и тут же сверкнула глазами: – Соль!
– Соль?
– А ведь правда и есть! – ахнул отрок. – Как же я сразу-то не приметил: корзины-то менквы делать не умеют! Значит, не их корзины-то, да-а. И вокруг хижины слишком уж чисто – ни костей, ни… эгм… того, что люди из себя выделяют. Жили бы там менквы – все вокруг загажено было б, да-а! И череп – слишком уж он был поцарапанный, пыльный, а менквы мертвым головам поклоняются, берегут.
– Я тоже об этом подумал. – Почесав бороду, Олисей передернул плечом. – Да как-то в голову не взял.
Выслушав всех, Еремеев протянул руку к березовому туеску с серой крупною солью, той самой, что недавно взяли в становище людоедов:
– Говорите – соль?
– Соль, соль! – неожиданно выкрикнул Маюни. – Мы ведь все о ней говорили, думали – как раз тогда соглядатай на драконе летал, Силантий-десятник его видел. Тот колдун мысли наши и подслушал, да-а! А потому уж сир-тя подсунули соль. А мы и взяли, да-а. И вот что вышло!
– Значит, соль… Испытаем на ком-нибудь?
– На мне испытайте! – без колебаний вскочила на ноги Устинья. – Только свяжите сперва крепко-накрепко.
Ослоп ухмыльнулся:
– Не боись, девица, свяжем как надо.
– Стойте, стойте! – поспешно замахал руками юный остяк. – Меня лучше берите, я не такой сильный, как… меня легче связать, да-а… Вот! – Подскочив к Михейке, отрок протянул руки. – Вяжи!
– Нет! – неожиданно возразил отец Амвросий. – Ты, парень, внук волхва и сам волхв – вдруг да не подействует на тебя или подействует, да не так? Рисковать не будем. Устинья, дщерь моя, ты хорошо подумала?
– Да, батюшка.
– Ну, подойди…
Подойдя к священнику, девушка опустилась на колени и наклонила стриженую голову. Священник тихо благословил, прочел молитву… Михейко Ослоп взял веревку…
– Нет! – подскочил Маюни. – Я сам свяжу. О, великий Нум-Торум… Не сильно туго, Ус-Нэ?
– Нет, – неожиданно улыбнулась девчонка. – Не сильно.
– Ну… – Вновь потрогав шрам, Еремеев подхватил туес. – Вот те соль…
– Да что голу-то соль есть? – ахнул Михейко. – Дайте вон рыбину…
– Не надо рыбы, – тряхнула темною челкой Устинья. – И одной соли хватит. Маюни, давай-ко, положи… на язык.
Отрок живенько насыпал соль – чуть-чуть, щепоточку; девушка улыбнулась, проглотила, прикрыла глаза…
– Эй, эй! – осторожно потрогал ее за плечо отец Амвросий. – Ты, дщерь моя, просто так не сиди – рассказывай: что да как. Голова не кружится ли… да что тебе видится?
– Не, не кружится. – Устинья подняла веки. – Только пить хочется, с соли-то.
– Сейчас, сейчас, принесу водицы! – Схватив пустой котелок, Маюни бросился к озеру.
Священник ласково погладил девчонку по голове:
– Так что ты видишь-то, дщерь?
