Хорошо, если не сменятся таможенники. Все челноки, работающие на линии Ильичевск – Стамбул, знали, что местные – берут немного, просто потому, что знают – им еще тут работать, все равно положенное отработают. Гораздо хуже, если опять провели ротацию. Подонки с Захiда – жадные, злые, отмороженные, они не знали никаких краев и рвали так жадно, как будто жили последний день. На пароме сюда она наслушалась… да чего там слушать – сама как-то раз видела, как таможенник выкинул за борт огромную сумку со шмурдяком[91], просто потому, что что-то не понравилось. И попробуй потом продай залитое грязной, соленой водой…
Женщина, выглядевшая лет на тридцать с чем-то, с усталым лицом, одетая в дешевый турецкий ширпотреб, сидела на верхней паромной палубе и смотрела вдаль, на чаек. И море.
Дождя не было, но было прохладно, и потому в предвкушении набега на вещевые рынки Стамбула челночницы сидели внизу, грелись чаем, водкой, супом из бомж-пакетов. Помимо нее на палубе было несколько наштукатуренных девиц, они громко хохотали, пили дешевый румынский ликер и рассуждали о своем житье-бытье. Солировала в этой партии здоровенная, толстомясая, фигуристая девица, штукатурка с которой буквально отваливалась…
– …так вот я и говорю, девки, эти бородатые, у них просто так нельзя, это харам называется. Если они неверную трахают, у них там… ну, что-то не то делается с душой, представляешь…
– Карма…
Девки завизжали – именно завизжали, не засмеялись, этот хохот напоминал визг шакалов и гиен.
– Сама ты карма… А если они мусульманку трахают, это можно, им там за это ничего не будет…
– Где там… В полиции?
– У жены…
– Ага… Им же можно несколько жен, да…
– Дуры вы. Я дело говорю. Ислам приняла – и супер все. Заселяешься в отель, с хозяином договариваешься, он сам тебе клиентов находит. На красивых девок-мусульманок спрос там – ого-го. Не надо стоять, стрематься…
– Круто…
– А как этот… ислам принимать. Там чо…
– Да просто пришла в мечеть, говоришь – хочу ислам принять. Сказала дважды фигню какую-то, мол, там типа бог Аллах и Мухаммед его посланник. И все.
– Че-то странно как-то.
– Да нормально. Они вообще не тупят, как наши.
– А ты где принимала?
– Да в Киеве договорилась.
– Дорого дала?
– Нормалек. Пять штук сразу, и потом еще надо отстегивать. Но немного.
– А бумагу дадут?
– А как же.
– Пять штук баксов… ее еще отработать надо.
– Дура ты, это почти даром. Сколько можно у турок на базаре сосать? Они же жадюги. Двадцатник – больше не снимешь. А в Дубае в рот минимум сотка, а за всю ночь и пятьсот можно взять…
– Круто…
– Они там все на этом деле повернутые. И бабок куры не клюют. У них там знаете как купаются? В одежде. Девки, я увидела это – в осадок выпала. Какой-то костюм черный, трико, ну и верх весь.
– И чо, сиськи не видно?
– Не, ничо не видно, ни ноги, ни сиськи. Даже лицо закрыто…
– Круто…
– Они там без нормальных баб озверели, но им как раз мусульманок надо, они там на этом джихаде все повернутые. Перед тем как трахать, чо-то говорят – вроде как ты замуж вышла за него, и это не разврат. А утром сказал чего-то – вы в разводе. Так что я говорю – надо ислам принимать. Хрен с ней с паранджой, за такие бабки и в мешке походишь…
– Круто…
– Галка, говорят, замуж вышла.
– Да ты шо… За кого?
– За грызуна какого-то.
– Во дура. Там они нищие все. И нарики…
– На нее уже не клевал никто…
– Тридцатник… пора уже.
– А чо, говорят, Салимчика замочили.
– Да ты шо… Кто?
– Говорят, то ли чехи, то ли румыны.
– Гонят. Какие в Турции румыны.
– Ко мне один румын тогда приставал. Только в карманах пусто.
– Молдаван, наверное. Мамалыжники х…ы.
– Девки, на обратный путь надо золота купить.
– Таможенники снимут.
– Не, не снимут. Купила пару хороших цепочек, от киндер-сюрприза яйцо – и в… Наталка так делала…
– Она же ушла…
– Да, теперь торгует.
– У нее всегда башка варила…
– Кой варила… Думаешь, они как зарабатывают? Я как-то раз с Салимчиком договаривалась, он ругался сильно, разобраться хотел. На рынке турки бордели устраивают – в задней комнате матрац кинули – и готово. Рабочее место, б…. Наши приезжают, два дня отрабатывают передком, потом турок им вместо лавэ товар набирает. Думаешь, они с бабками туда закупаться едут? Эй, подруга!
Она не сразу поняла, что обращаются к ней.
– Ты чо. Не въезжаешь, с тобой говорят? Кобыла педальная!
Она повернулась, увидела черные, злобные паучьи глаза из-под ресниц с комками туши.
– Чо, как заработок на маркете? Подрабатываешь?
Она встала, пошла. В спину полетело бранное слово.
– Ты шо, она, кажись, не в теме. Чистая.
– Ага, шас. Все они в теме. У хозяина в подсобке сосет, а чуть что – я не такая, я жду трамвая. С..а.
До обратного парома было еще двадцать девять часов.
Она уже закупила товар – немного получше, чем обычный шмурдяк, она уже поднялась от трикотажа до кожаных курток. Теперь – она выбирала золотые украшения… можно ввезти как свои и потом продать. Хоть небольшая, но прибавка. Она первый раз была в золотых рядах – это был ее небольшой приработок. Копила деньги на то, чтобы что-то здесь купить. Это было не так просто – рос сын, тянулся вверх, ему обновки постоянно надо, – хорошо, тем, кто на рынке работает, свои с большой скидкой продадут, а то и вовсе можно что-то из неликвида отхватить, потом перешить. Еще старенькие родители – хорошо, у них остался дом на Полтавщине, сейчас на земле, по крайней мере, с голода не умрешь.
Она шла мимо золотых рядов старого Истамбульского базара и вспоминала. Еще несколько лет назад – все было просто и понятно. Они стояли на Майдане плечом к плечу, а напротив, в черепахе щитов – стоял Беркут. И казалось, что вот именно там, в этом Беркуте, в тех зданиях, что они охраняли, в тех кабинетах, в тех домах с золотыми унитазами – и скрывалось все зло этого проклятого мира. И как только они опрокинут строй Беркута и ворвутся в кабинеты, в дворцы, построенные на наворованное у народа, – с видеокамерой ворвутся, не с факелом, как только они покажут, как жили те, кто грабил и издевался над ними, – все будет по-другому. Все будет лучше… правильнее будет. Никто из них не мог выразить словами, как это должно было быть, но – удивительно – все это понимали. Власть – это не то, когда сынок президента за год становится миллиардером. Власть – это не золотые унитазы и дачи в Межигорье, не коллекции подарков. Власть – это не кортежи с мигалками. Во власти должны быть те, и только те, кто «вболивает за витчизну», кто работает ради народа для того, чтобы лучше жили все без исключения. Тот, кто сражается за интересы нации, чтобы никто не посмел поднять на нее руку, чтобы слово «Украина» звучало гордо в любом уголке земного шара. Власть – это люди, которые живут одной жизнью с теми, кто их избрал, ездят так же, как они, по киевским улицам без мигалок, питается тем же, чем они, отдыхает так же, как они. Во власти не должно быть тех, кто каждую минуту и каждую секунду своего пребывания на посту думает – как хапнуть, как урвать, куда вывезти – и когда сдриснуть за рубеж самому. Власть должна быть единым целым с народом – а не замкнутой кастой подонков и воров, в критический момент встающей против народа единой стеной для того, чтобы защитить свое право и дальше воровать. Власть должна самоочищаться, делать это публично, изгонять из своих рядов тех, кто предпочел служению народу собственный карман.
Все это… то, что они хотели, сложно было описать, почти невозможно. Их было слишком много на Майдане, и каждый был личностью. Но все они знали, чего не хотели. Все были в этом едины – они не хотели того, что видели перед глазами, видели ежедневно и ежечасно, с чем могли столкнуться в любое время, в любом месте – на дороге, в больнице, в любом учреждении. Все они хотели другого… и получили. Сполна.
На много у нее не хватит. Но на пару колечек и браслетиков – должно хватить. В Киеве – цены уже наполовину выше. Можно будет сделать подарок Макару, о котором он мечтает…
– Наташа… э… Наташа…
Коренастый, с проседью в волосах турок цепко схватил за рукав.
– Покупать, э…
Как и все продавцы на Стамбульском базаре, этот знал русский. Украинского здесь – не знал никто.
– Наташа, сматри… хороший товар. Скидка, э?
– Кач пара? – машинально спросила она. Турецким она владела на уровне, достаточном для торговли на рынках и самой минимальной ориентации в городе и на базаре.
– Уджюс. Уджюс. Тебе скидка, Наташа…
– Фияты люфтен янаыз.
Глаза турка маслено блестели.
– Зачем пара[92], э? Работа хочешь?
Она заподозрила неладное.
– Хаыр. Хаыр.
– Зачем говоришь, Наташа. Паром завтра, да. Хочешь это. Хочешь это. Ты красивый, много работа.
Стоявший у ларька напротив мужик – в короткой, по пояс кожаной куртке – повернулся на шум. Потом – стремительно шагнул в их сторону. Раздался сдавленный крик, турок отпустил свою добычу.
