111. «Калужское тесто» и управление обратным ходом вещей. СТАЛИН как гений изничтожения
— После ухода Маркса были две версии приземления того, к чему он подошел и что далее потерялось. Вариант Бернштейна: движение все, цель ничто — и русский вариант Ленина, подготовленный всем, что внутри России марксизму предшествовало.
Движение — Россия, где цель приземляется, сохраняя освободительную сверхзадачу. Для Германии «движение — все» означало пропитку общества социал-демократией, которая, будучи встроена в государство, постепенно переустраивает его самое. Исходя из государственной данности, но переустраивая данность, — такова цель движения по Бернштейну и по Плеханову также.
Тем, что в России капитализм уже есть, для Плеханова все исчерпывается. Раз есть капитализм, есть и предпосылки будущей социалистической революции. Она — дело рабочих, им для этого нужна социал-демократическая партия. На пути стоит абсолютизм, несовместимый с капитализмом? Что ж, эту политическую помеху однажды придется устранить. Но устранение архаики не дело пролетариата. Ему следует подсобить буржуазии, временно отдав ей буржуазные результаты — кому они и принадлежат по природе вещей. А самим изготовиться к своей будущей революции — по Бернштейну.
Для Ленина тоже в России есть капитализм. Но своим органическим ходом Россия капиталистической нацией не станет: народничеством он опознал затруднение. Русское народничество для него не «предрассудок», а проблема в ложной форме — государственная данность России не поддается переустройству, — перестроить несвободную данность нельзя. Цель социал-демократии — внести в жизнь миллионов, в их многоплеменную разноязыкую массу отсутствующую в ней мировую действительность. Для европейского процесса это уже пройденный путь, но для России это ее второе начало, послепетровское, и в неслыханно новом контексте.
У Ленина складывается концепция-утопия привнесенной историчности с обратной последовательностью действий. Привнося в Россию капитализм американского типа, мы привносим и классы в холопски неоформленное, сословно-бесструктурное образование. В калужское тесто кавелинское. Тем самым мы привносим в Россию и само общество. Но кому это по силам — кто субъект обратного хода вещей?
Партия — вот субъект всемирного начала. Партия Ленина возникает как субъект обратного хода вещей внутри России. Из этого проистекает ее траектория и развязка обратного хода. Раз она партия «переначатия мировых начал», надо решить ответственную задачу — кто внутри партии явится ее внутренним перводвигателем, субъектом субъекта? Хотя бы в одном человеке.
Весь эмбриогенезис Ленина — через брата, отца, через Веру Засулич — ведет его к принятию этой роли. Русское сознание оказывается готовым включиться в решение всеобщей задачи, даже против самого себя. Россия выдвигает субъекта, который умеет работать, обращаясь с ней самой как с поприщем.
Партийность начинается в одном человеке — в Ленине. Он отвергает идущее от разночинства этическое деление на «партию вешаемых» и «партию вешателей» — нет, жертвами мы не станем! А если надо для дела, то сами побудем и вешателями временно — пусть! Переступить через отца и брата — не проблема. Важно, что мы те, что могут позволить свободную перековку себя — из «калужского теста» в партию.
Кто этот субъект обратного хода вещей, который воспринимается вместе Лениным как отвечающий истинному мировому ходу вещей по Марксу? Еще Чернышевский учил, что «опередить» нельзя, однако можно особым способом поравняться с передовыми. Россия должна выйти в передовики проекта выравнивания с Западом, ушедшим далеко вперед.
Задача эта по Ленину — динамическая, нелинейная, но решаемая.
Только эта политика обратного хода вещей отвечает, как Ленин был убежден, мировому историческому процессу. В ней заложена единственная, но фантастическая возможность осуществить Маркса в России. И в этом таится опасность: что если он, единственный Человек Начала, обернется одиночкой к концу?
Моя центральная мысль, что к Октябрю можно было прийти только таким путем, но тот, кто все придумал, — субъект субъекта стал лишним. Нэп сделал излишней сперва партию как субъект обратного хода вещей, а далее и самого субъекта субъекта. И когда Ленин как субъект субъекта захотел было пересмотреть свое коммунистическое начало, он стал избыточным для партии, а для него самого партия — неуместной.
— И сам он понял это?
— До самого финала, до немоты в финале не понимал. Но, ставший избыточным, он вынужден был заживо онеметь. Именно так — разом. Как некогда сразу Рахметов в нем победил Чернышевского с Тургеневым, так субъект субъекта в 1923 году разом стал избыточен.
Он хотел было открыть России начало начал заново — а Россия не захотела. Ни Россия мужика не хотела, ни Россия партфункционеров. Сталин объединил первых со вторыми, изничтожив по очереди тех и других. Надо сказать, и Ленина он изничтожил тоже. Буквально вытравив его из памяти — нивелировав, возвеличив, заполировав, — Сталин Ленина в России искоренил. Сталин очень глубокий человек изничтожения, но и он проговаривался. Мог сказать после расстрела металлургов, что руководители приходят и уходят, только народ бессмертен.
Сталинский монстр зла вырос из монстра европейской, естественно-исторической необходимости. Он взял от марксизма историческую теологию самодетерминации. Исторический процесс по Марксу не первично задан неким первотолчком, нет — исторический процесс детерминирует самое себя. Тем самым исторический процесс оказывается наиболее объективен в точках его интенсификации, они же персонификации детерминистского чудища.
Вот откуда Марксово «пролетариат либо революционен, либо он никто и ничто». Для Маркса пролетариат перестает существовать, если он не революционен. То, как снимает революцию Эйзенштейн в «Броненосце Потемкине», для Маркса просто не имело бы смысла: подумаешь — колясочка на лестнице! И из бесспорного факта, что Ленин был продолжатель Маркса, ничуть не следует, что Маркс предшественник Ленина, а не Сталина.
112. Лексическая история сталинизма. Пятая колонна, враги народа и народы-враги
— Как менялось в тридцатые представление о социализме? Шло речевое оформление нового коллективного бессознательного. Разбуди меня мальчиком в двадцатые ночью и спроси: что такое социализм? Я бы отрапортовал: три «без» — без денег, без классов, без государства. Как вдруг Сталин — «одни мелкобуржуазные уроды верят в труд без денег». Докладывая по Конституции, Сталин разъяснил, что при социализме классы есть, а уж государство — само собой. И нелегко сегодня представить наше потрясение от импортного клейма: пятая колонна внутри СССР.
— Какое значение имело сталинское управление словами? Как появился враг народа?
— Кажется, какое значение у слов, когда людей убивали, пытали в застенках? Нет, значение имеют. Бинарность «свое — чужое» по совершенно другим признакам. Сперва был термин белогвардеец. За ним в другую эпоху явился термин вредитель, функциональная характеристика. Вредитель — кто это? Это специалист буржуазной формации, связанный с каким-нибудь Торгпромом, бывал за границей. А кто враг народа?
На расстоянии это кажется тривиальным, но «враги народа» означали ментальный сдвиг. Это понятие и раньше мелькало, но не особо срабатывало. Оно не было функциональным. Один бывший работник НКВД, он еще в Ленинграде молодым работал, мне рассказывал — мы спросили Ежова, почему арестовали Медведя, а он и говорит: Медведь не понял, что враги Сталина — это враги народа. Терминологическая перемена делает террор резиновым: во враги народа можно вогнать любое число людей. А их вычеркивание из жизни «проясняет» само понятие народа: народ — все за минусом «врагов народа», кто их уличил и исторг.
Поздней это увяжут с идеологической глорификацией царских полководцев и патриотизма. Сужаясь, понятие своего укореняется заново. Десятилетиями складывалось понятие всемирного отечества всех трудящихся, и вдруг семантический переворот. Скажем, Бухарин в «Известиях» обмолвился, как социализм меняет людей, — пришли стахановцы, а нация обломовых ушла в прошлое. На другой день разгромная статья в «Правде» — никакой «нации обломовых» не бывало!
— Знаменитая история, когда это было?
— 1935-й или 1936-й. «Нация обломовых» — о старой России так выражаться стало уже нельзя. Потом все начнет увязываться в «свое-чужое» и в плане этно-национальном. В СССР появятся советские нации, появятся нации некоренные, а затем и народы-враги. Все это сперва еще по инерции работает на антифашизм, затем — на русское национальное чувство. А вместе является перековкой советских людей в советских государственных русских.
