— И настойку пей, не позабудь. Поняла? — продолжал наставлять мужчина.
— Да, — буркнула в ответ послушница. Тут человек умер, а его какие-то настойки волнуют!
— Вот что, девка, — нечего мне тут упырем смотреть, — не выдержал крефф. — Думаешь, теперь все тебе виноватые? Хватит сопли по лицу размазывать. А ну утрись.
Лесана, услышав в его голосе не напускной гнев, быстро обтерла лицо подолом рубахи.
— Вот так. Нечего реветь по тому, кто без ума и с дури сгинул.
— Она подругой моей была! — выкрикнула выученица. — А теперь ее даже не похоронить по-людски!
Крефф покачал головой.
— Так смотритель распорядился. Другим наука. Да не вой ты. Жалко девку, да назад не поворотишь.
Он поднялся.
— Ни ты, ни она по сей день главного не поняли: покуда для вас Цитадель — острог, будете вы здесь полонянами. А примете ее, как дом — все разом переменится. И не забудь: хочешь до моего приезда невредимой дожить, учись у Дарена, как сказано было. Он от тебя подвигов не ждет. Так что сиди мышью.
С этими словами он ушел.
Клесх не знал, что через пол-оборота Лесана будет приплясывать у конюшен, раскрасневшаяся от мороза, ожидая его. Он увидит ее, удивится и спросит: «А ты тут чего прыгаешь? На радостях что ли?» А она в ответ, не глядя на мрачного Фебра, скажет: «Мира в Пути, наставник». И он ответит: «Мира в дому». Но про себя удивится — зачем она вышла? И не поймет, что на холодный двор девушку привела горечь предстоящей разлуки. Ведь Лесана уже ощущала Цитадель своим домом. И этот дом ныне покидал тот, на ком он для нее держался.
Всего этого Клесх покуда не знал. Он поднимался на третий ярус Цитадели, когда его окликнули.
Майрико была бледнее обычного, и это бросалось в глаза даже в темноте каменного перехода.
— Не уехал еще, — обрадовано и вместе с тем как-то виновато сказала она, приближаясь.
— Нет.
Он стоял у каменного всхода и яркий солнечный свет из узкой бойницы падал на лицо. И глаза у него были такие же серые, как камни, из которых была сложена Цитадель. Майрико шагнула к креффу Лесаны и вдруг устало уткнулась лицом ему в плечо.
Мужчина замер, явно недоумевая над тем, что ему теперь делать со своими руками. Но через пару мгновений раздумий, неловко обнял целительницу. Та глухо проговорила:
— Ты был прав. Ты с самого первого дня был прав. Помнишь, когда мы шли на совет? Помнишь, что я говорила?
— Да.
— Я ошиблась, — она слегка отстранилась и заглянула ему в лицо. — Опекала ее, тряслась, как над писаной торбой, а…
Она досадливо махнула рукой и тут же зябко поежилась. В мрачном коридоре было холодно, да и в бойницу задувало.
— Ты уже уезжаешь?
— Да.
— Клесх!
Он смотрел выжидающе. Майрико вцепилась в широкие плечи и встряхнула мага:
— За что ты так со мной? — яростно спросила она. — За что?!
Он мягко освободился, развернулся и стал подниматься.
Женщина поспешила следом.
Они шли в молчании и остановились только один раз — когда крефф снимал заклинание с двери в свой покой.
Майрико зашла, не дожидаясь приглашения. Она знала — приглашения не последует.
Лекарка огляделась. В этой комнате она ни разу не была. Впрочем, и смотреть тут оказалось не на что — лавка, стол, сундук, окно. Клесх, не обращая внимания на самовольную гостью, стаскивал через голову рубаху. Целительница впилась глазами в твердое, перевитое жилами тело. Она понимала, своим равнодушием маг гонит ее, принуждает обидеться и уйти. Но уйти она не могла. Отчего-то именно сегодня не могла.
Не мешала даже его всегдашняя резкость. А еще женщина видела следы безобразных ран по телу и одну, особенно страшную на боку — словно что-то смяло ребра, продавливая их внутрь. Она знала, что в непогоду или, если сильно перетрудиться, такая рана будет дергать как гнилой зуб и не давать покоя. Но Клесх никогда не приходил в лекарскую.
— Болит? — спросила майрико, кивая на его изуродованный бок.
— Нет.
— Я могла бы… — она протянула ладонь, собираясь коснуться.
Мужчина отстранился.
— Обойдусь.
Она поджала губы, понимая, что вот-вот, и расплачется. А ведь когда он говорил с ней о выученицах он был… была почти таким, как прежде, и она даже решила… А сегодня, он единственный, кто встал на ее сторону. И теперь его тоже вышвыривают из Цитадели, как щенка. Из-за нее. Опять. Что мешало ему промолчать! Ведь знает, Глава не упустит случая лишний раз его наказать.
— Клесх… — она вырвала у него из рук плотную рубаху, которую он собирался вздеть, и отшвырнула в сторону.
Мужчина проводил одеяние мрачным взглядом и перевел глаза на целительницу. А та, ничего не объясняя снова, шагнула к нему и прижалась всем телом.
Жестокий и подлый поступок.
— Прости меня, меня, прости! — она шептала это в его твердое голое плечо. — Прости.
— Я простил. Давно, — как хорошо, что она не знает, каких усилий ему стоит говорить так спокойно!
Лекарка вскинула полные отчаяния глаза на мужчину и, не увидев в его взгляде даже тени ответной теплоты, отступила.
Он никогда ее не простит. А она никогда не сможет рассказать, почему однажды предала его. Почему отвернулась тогда, вместе со всей Цитаделью.
Какими глупыми они оба были! Она считала себя мудрее… как же! Старше на целых три года, а он кто — мальчишка! Она хотела отвести от него опасность, спасти. А получилось, убила то единственно ценное, что между ними было.
И она до сих пор помнила его глаза. Кажется, именно тогда они безнадежно опустели и стали похожи на мертвую пустошь. Когда она сказала, что от его любви слишком много беды и глупости. А Цитадель не прощает ни того, ни другого.
Клесх поднял с пола рубаху, и стал одеваться. Он не смотрел в сторону Майрико.
А она стояла, опустив глаза, словно он надавал ей пощечин.
Тихо хлопнула дверь. Хозяин покоев не обернулся. Но, когда он открыл крышку сундука и потянулся за лежащим в его недрах тулом со стрелами, то даже не удивился тому, как заметно подрагивают пальцы. И воздух в комнате казался горьким.
* * *
Проводив Клесха, Лесана вернулась к себе. Девушкой овладело скорбное оцепенение. Она забралась с ногами на лавку и сидела, уткнувшись подбородком в острые коленки. Ее крефф уехал. Идти завтра на урок к великану Дарену было страшно, аж под ложечкой сосало. Про него говорили, будто наставник он лютый. А даже если и врали… все одно душа не лежала. Чужой он. Пока присмотришься, пока понимать начнешь… Тошно.
А еще, пуще прежнего стискивала горло тоска. Вот она сидит здесь и печалится о завтрашнем дне, об уехавшем Клсехе, а Айлиша лежит в холодном мраке мертвецкой на столе…
