— На меня смотри.
Он повел шалыми глазами, не понимая, кто к нему обращается, не зная, зачем его слушаться.
— Смотри на меня.
Парень глядел слепыми зрачками. Крефф боевых магов крепко держал его за плечи.
— Вот так. Слышишь меня?
Тамир тяжело кивнул, медленно возвращаясь в тело, в разум.
— Ты сейчас к ней подойдешь. Сам. Никто тебя не будет держать…
— …Клесх! — кто-то вознегодовал его самоуправством, но маг не обратил внимания.
— Я сказал, никто тебя не будет держать. Ты сам к ней подойдешь. Спокойно. И не будешь орать и биться. Ты подойдешь, посмотришь и уйдешь. Понял?
Тяжелый трудный кивок.
— Если примешься блажить, я сам тебя вырублю. Понял?
Снова кивок.
Каменная тяжесть распалась. Оцепенение ушло.
— Иди.
Кто-то попытался осторожно взять Тамира за руку. Он не заметил, кто. Не глядя, отшвырнул от себя руку и пошел туда, где…
Опустился на колени, боясь коснуться этого воскового неподвижного, искореженного смертью тела.
Как страшно она лежит. Как вывернута шея, как раскинуты ноги в коричневых холщовых штанах. Прямо на снегу. Ей же холодно. И сугроб напитался кровью. Еще парящей, еще дымящейся. И карий глаз, повернутого в профиль бледного лица, смотрит в пустоту, только веко с изогнутыми черными ресницами слегка подергивает.
— Она жива!
Он вскинулся, думая, что вот сейчас-то все точно кинутся, все эти люди, взявшие их в плотное кольцо. Никто не шевельнулся.
— Она умерла, Тамир. Это называется агония, — Донатос присел на корточки рядом. — Видишь, — будничным голосом продолжил он, — пальцы слегка дрожат. Но она мертва.
Выученик обвел креффов расширившимися глазами.
Лицо Майрико казалось белее обычного. Белее даже Айлишиного. И каменным.
Ихтор смотрел единственным глазом куда-то в пустоту. Губы плотно сжаты. Бьерга глядела с понимающей грустью. Клесх. Спокойный. В глазах мелькнуло было что-то похожее на понимание и погасло. И только Нэд возвышается среди них всех, словно утес. А лицо, как грозовая туча.
— Она расшибла голову о камень, Тамир, — негромко сказал Ихтор.
Послушник снова обвел всех полубезумным взглядом, а потом, поняв, что никто — никто! — не поможет, стал медленно стаскивать с себя куртку.
Парень укрывал тонкое остывающее тело, чтобы никто больше не глазел, каким безобразным сделала его смерть. Куртка была коротка. Он укрывал голову, но ноги оставались на виду. Наконец, поняв всю тщету своих стараний, юноша замер, прикрыв глаза.
На плечо мягко легла чья-то теплая ладонь.
И черная куртка боевого мага прикрыла разбросанные тонкие ноги в стоптанных валенных сапожках.
— Идем… — Лесана мягко потянула его за руку. — Не сиди на снегу. Застудишься.
Он посмотрел на нее, не узнавая.
Ничего не изменилось. Просто не стало на свете застенчивой девушки с кудряшками. И по-прежнему в мире зима, по-прежнему холод, и можно застудиться, если долго сидеть в сугробе. Можно заболеть. Можно даже сгибнуть… Да! Ведь этого права никто у него не отнимет, ведь…
— Ныне же ее в мертвецкую, — раздался ледяной голос Нэда откуда-то сбоку. — Не упокаивать, не хоронить. На ней будут учиться. Раз уж ума не хватило жить, значит, хоть после смерти послужит Цитадели.
— Смотритель, — возразил Ихтор. — Она — маг. Душу надо отпустить. Не по-людски это, да и знали ее многие…
— ЗНАЛИ? — Нэд обвел креффов таким испепеляющим взглядом, что казалось, воспламениться должен каждый. — Стало быть, многие тут знали, что послушница с башни сигануть хочет, и молчали?! А коли нет таких, значит, все вы ей были чужими. А она вам. Каждому. Никто не ведал, что в голове ее бродит. И в душу не лез. Стало быть, не знали вы ее. В мертвецкую.
С этими словами он развернулся и ушел, оставив Тамира горбиться под тяжестью упавших обвинений.
— Идем. Идем, холодно… — мягко уговаривала его Лесана, увлекая обратно к воротам Цитадели.
Он шел следом, как стреноженный конь — куда ведут, туда идет. И думал об одном лишь: неужели завтра он ее не видит? И послезавтра? И через седмицу? И через месяц? И через год. Никогда? Он будет мужать, а потом стариться, а она навсегда останется юной девушкой. И с годами ее образ сотрется из памяти, останется только имя, и горечь, наверное, тоже притупится. Ведь все забывается. Все, что невозможно увидеть ни завтра, ни послезавтра, ни через седмицу…
Парень остановился, уткнулся лбом в щербатую холодную стену Цитадели и глухо закричал.
Лесана никогда прежде не слышала, чтобы человек кричал так надрывно и тихо. Он не то стонал, не то хрипел, и трясся с головы до пят, сминаемый горем. Хотелось подойти, обнять, но… она знала, он ни от кого сейчас не примет объятий, слишком памятны еще были те — другие, которые дороже всех прочих, и в которые уже не пасть. Никогда.
Мало-помалу, отчаяние выплеснулось из парня, подруга снова подхватила его под руку и медленно повела в Цитадель. Хотелось сказать что-то ласковое, утешающее, но она не знала таких слов, какими можно утешить в потере любимого человека, поэтому молчала, безмолвно глотая слезы и всхлипы. Жалко было обоих. Но отчего-то именно по живому Тамиру, а не по умершей Айлише горше всего страдало сердце.
— Нельзя так, чтобы ее — раздетую, в мертвецкой… ножами резали…
Голос его охрип до свистящего шепота:
— Нельзя.
Лесана кивнула, соглашаясь, и робко напомнила:
— Смотритель Нэд…
— ПЛЕВАЛ я на этого смотрителя! — яростно проорал молодой некромант.
Ученица Клесха испуганно повисла у него не плече:
— Тише, тише!!!
— Плевал я на него, — уже спокойнее повторил парень. — Ее похоронить надо, чтобы все по-людски. А он, ежели хочет, так, когда сам загнется, себя может целителям на вразумление завещать. Себя. Ее не дам.
— Так что делать-то станем? — жалобно спросила Лесана, и только тут парень заметил, какое у нее заплаканное, опухшее от слез лицо, и сколько боли в глазах.
— Не знаю. Буду думать. Вечером приду, скажу.
Девушка кивнула и направилась к выходу.
— Лесан…
— А? — она поспешно обернулась.
— Я так и не понял… почему? — его голос дрожал.
Послушница подавила рвущееся из груди рыдание, подошла к нему — такому потерянному, такому взрослому, опустилась рядом на колени и ответила:
— Тамир, иногда нам кажется, будто мир вокруг нас мертв. А на самом деле мертвы мы сами. Все вокруг живое. Только у нас в душе что-то замирает и может никогда не пробудиться. Что-то умерло в ней. Наверняка тому было много причин. Но все они жили только в ее сердце. Ты ни в чем не виноват…
