«Он принимает меня за германца - из-за фамилии, - догадался Лекс. - Потому и заговорил на немецком». Немцем был отдаленный предок Бланков, приехавший в Россию в петровские времена, однако семья давным-давно обрусела и своим родным языком Лекс почитал русский. Точно так же, без малейшего иностранного акцента, изъяснялся он на английском и французском. Его принимали за местного уроженца и в Англии, называя «мистером Блэнком», и во Франции, где он превращался в «мсье Блана», а в Германии «герр Бланк» или «герр барон» звучало тем более автохтонно - нет, по-русски это называется «автентично».
Услышав ответ на превосходном хохдойче, Эдуард Иванович, чей остзейский диалект звучал несколько провинциально, снова перешел на русский - и с «барона» на «Александра Денисовича». Этот господин явно не любил невыигрышно смотреться даже в мелочах.
Но небрежная ловкость, с которой генерал проэкзаменовал собеседника, вызывала уважение. Оставаясь в рамках светского разговора, как бы между делом, Тотлебен задал несколько вроде бы случайных, а на самом деле ключевых вопросов, дающих ясное представление о военно-инженерной опытности великокняжеского протеже. После девяти месяцев бастионно-окопной войны Лекс, конечно же, выдержал эту осторожную проверку без труда.
- Вот что значит настоящее германское образование! - воскликнул довольный Тотлебен. - Даже гражданскому инженеру дать столь капитальную подготовку в саперном деле! Теперь я буду еще более высокого мнения о Дрезденской академии.
Следующая фраза свидетельствовала о том, что Эдуард Иванович окончательно уверился в немецком происхождении молодого инженера:
- И они еще ворчат, что я со всех сторон окружил себя «немчурой»! Да что б я делал без моих Гарднера и Геннериха? Если б нашелся хоть один Иванов или Петров такого же уровня знаний, я взял бы русака с дорогою душой! Но ведь нету толковых, ни одного!
«Думает, что мне приятно это слышать, - подумал Лекс. - Собаке дворника, чтоб ласкова была… А насчет отсутствия толковых Петровых-Ивановых что-то сомнительно. Вероятно, герр генерал нарочно не дает выдвинуться инженеру с русской фамилией. На что Тотлебену конкурент? В славянофильской империи Петров или Иванов будет принят на ура и, пожалуй, затмит курляндского Эдуарда Ивановича. На немецкое засилье в Петербурге и Москве морщатся. Стало быть, очень кстати, что я - Бланк».
С инженерной темы генерал повернул на столичную. Подробно, всё с той же умильной улыбкой, принялся расспрашивать о Николае Николаевиче, о государе, о дворцовых новостях. Понятно: прощупывает, до какой степени молодой человек вхож в высшие сферы. К сожалению, рассказать было нечего, а признаваться в своей отдаленности от петербургского света вряд ли стоило. Поэтому Лекс отвечал скупо.
Оказалось - правильно сделал. Именно эта лаконичность произвела на Тотлебена самое сильное впечатление. Он привык к тому, что столичные гости хвастают связями и знакомствами, а коли человек с таким рекомендационным письмом уклончив в ответах, то значит, ему самоутверждаться не нужно.
Проницательно сощурившись, Эдуард Иванович умолк и про жизнь в эмпиреях более не спрашивал.
- Между нами говоря, - сказал он доверительно, после паузы, - все севастопольцы не устают благодарить великого князя за избавление от Меншикова.
- Его высочеству это известно, - обронил Лекс с непроницаемым лицом, однако развивать тему не стал.
Возможно, именно эта реплика окончательно разрешила сомнения генерала.
- Мой августейший начальник просит - а вернее, приказывает, ибо просьба его высочества равносильна распоряжению - приискать вам место, достойное вашего патриотического порыва…
Тотлебен значительно покашлял, а Лекс внутренне напрягся. Сейчас всё решится! Как бы получить назначение на Корабельную сторону, чтоб оказаться напротив английских позиций?
- Черт их всех подери! - Эдуард Иванович отчаянно махнул рукой - и поморщился, резкое движение отдалось болью. - Возьму к себе в штаб еще одного немца! Семь бед - один ответ. Не разбрасываться же выпускниками Саксонского политехникума! Сижу на этом чертовом хуторе слепец слепцом. Еще один грамотный поводырь, еще одна пара опытных глаз мне не помешает!
И сделал предложение, на какое ни Лансфорд, ни сам Лекс не рассчитывали: должность внештатного чиновника особых поручений, ответственного за связь между начальником инженерной части и участками обороны.
- Полковник Гарднер замещает меня в Городском секторе, полковник Геннерих - в Корабельном, а вы будете моим адъютантом или, если хотите, помощником. Я желал бы получать от вас каждодневные подробные сведения без «партийности» и перекоса в интересы того или иного фланга. Ваше цивильное состояние и неопределенный статус окажутся здесь очень полезны. К штатскому меньше ревности.
Разумеется, Бланк немедленно согласился и поблагодарил за прекрасное назначение - совершенно искренне.
Своей идеей Тотлебен был очень доволен.
- Вы поселитесь на Северной стороне, как раз посередке между передовой и местом моего заточения. Я распоряжусь, чтоб вам выдали хорошую палатку из моих личных запасов. Общую картину и стратегию я изложу вам сам, подробности выясните у Гарднера и Геннериха. Сейчас и приступим. Попрошу сосредоточить внимание вот здесь…
Он жестом поманил Лекса к карте.
- Итак. Севастопольская оборона представляет собою семиверстную дугу, протянувшуюся вот отсюда, от Килен-бухты Большого рейда до Карантинной бухты открытого моря. Сплошная линия земляных укреплений в стратегически важных точках усилена бастионами и редутами. Общее количество орудий на сегодняшний день приближается к тысяче стволов. Около двадцати тысяч артиллеристов, пехотинцев и саперов постоянно находятся на передовой. Ближние резервы на случай внезапной атаки оттянуты в тыл в среднем на пятьсот саженей, основная масса войск размещена на Северной стороне рейда, вне досягаемости вражеского огня. А еще севернее расположена армия князя Горчакова, которая не позволяет неприятелю блокировать город или вторгнуться вглубь Крымского полуострова…
Без этой вводной лекции Бланк отлично бы обошелся, однако в ожидании момента, когда генерал перейдет к более интересным деталям, старательно изображал сосредоточенное внимание.
До интересного, однако, не дошло. Через четверть часа генерал был вынужден остановиться. Из госпиталя приехала милосердная сестра производить физиотерапевтическую процедуру, специально разработанную для Эдуарда Ивановича знаменитым профессором Гюббенетом.
* * *
Тотлебен попросил молодого человека остаться, сказав, что будет продолжать объяснение, пускай и без карты. Это поможет легче переносить довольно мучительный сеанс, призванный ускорить восстановление нормального кровообращения и нервной чувствительности в раненой ноге. «Нервная чувствительность, впрочем, и так уже восстановилась сверх всякой меры, - пошутил Эдуард Иванович. - Прошу извинить, если стану издавать жалобные звуки, недостойные спартанца».
Он действительно иногда стонал и охал, но всякий раз после этого просил извинения у молодой женщины в коричнево-белом платье и накрахмаленном чепце, с золотым наперсным крестом на голубой ленте. Милосердную сестру генерал представил, но Лекс пропустил ненужную подробность мимо ушей, раздосадованный помехой. Имя у дамы (кажется, миловидной, хотя Бланк специально не приглядывался) было какое-то простонародное, фамилия обыкновенная, не из запоминающихся. Молча поклонившись, сестра сразу приступила к делу. Очень ловко разбинтовала ногу, чем-то ее смазала и легкими движениями начала растирать края уродливого багрового шрама. Издали прикосновения тонких пальцев казались ласкающими, но генералу, видно, приходилось несладко. Он то и дело вытирал испарину, а голос сделался сдавленным.
Проку от такого инструктажа выходило мало.
- …Более всего тревожит меня в инженерном смысле британская Ланкастерская батарея, перед которой в наши позиции некстати вклинивается Доковая балка, - начал рассказывать про интересное Эдуард Иванович, да вскрикнул. - Ой! Милая Агриппина Львовна, дайте передышку!
И после паузы к Ланкастерской батарее уже не вернулся.
- У госпожи Иноземцовой волшебно легкие пальцы, - смущенно сказал генерал, - но иногда мне кажется, что они из раскаленной стали…
Дама (Агриппина Львовна Иноземцова - вот как ее звали) бережно обтерла страдальцу лоб, участливо молвила:
- Вы поражаете меня терпеливостью, ваше превосходительство. Напрасно вы сдерживаетесь. Стоны облегчают страдание. А что больно - это хорошо. Ваши нервы отходят от онемения, вызванного оперативным вмешательством… Отдохните, сколько вам нужно. Я подожду.
