— А кто вы такой? Я что-то сразу не расслышала.
— Я председатель городского комитета СЕПГ.-И он повторил своё имя.
— Зачем же вам талоны? Возьмите их у своей жены. Или, может, вы, как начальство, получаете по карточкам, все?
— Боюсь, что в том-то и беда. Кое-кому выдают всю норму, а у других норовят отнять самое необходимое. Обкрадывают рабочего да ещё на магистрат и на комендатуру сваливают. А ведь лавочникам отпускают продукты полностью на всех.
Гертруда прониклась доверием к своему собеседнику, но всё-таки попросила у него листок бумаги и на всякий случай, прежде чем отдать карточки, переписала оставшиеся на них талоны.
Макс поблагодарил её и распрощался. Гертруда тоже встала со скамейки и, испытывая беспокойство, смешанное с удивлением и даже восторгом, пошла домой.
А Макс Дальгов прямо из шахтёрского посёлка направился в магистрат. Он влетел в кабинет бургомистра столь стремительно, что Михаэлис попросил сидевшего у него сотрудника зайти через полчаса и испуганно уставился на Макса.
— Ты знаешь, что мы с тобой преступники, Лекс? — начал Дальгов.
— Нет, не знаю, — недоуменно ответил Михаэлис.
— Скажи, пожалуйста, Матильда исправно получает продукты в магазинах?
— Конечно.
— Ну да, жену бургомистра никто не осмелится обмануть! А тебе известно, как обкрадывают лавочники рабочих? Ничего-то ты не знаешь, Лекс! И я сам об этом лишь смутно догадывался, пока сегодня, не постоял в очереди у магазина Фридриха Линде. И понял, что наши торговцы, ссылаясь на распоряжения магистрата и комендатуры, беззастенчиво грабят население. Понимаешь?
— Не может быть, — недоверчиво сказал Лекс. — Ведь это солидная торговая фирма.
— Так вот, твои солидные фирмы крадут продукты, словно на них никакой управы нет. А это наша вина. Тут мы с тобой проглядели, и если бы не полковник Чайка, кто знает, сколько бы ещё продолжались подобные безобразия. Ведь это он меня надоумил проверить, как осуществляется снабжение рабочих. «А то, говорит, хвалитесь, что у вас всё в порядке…» Словом, надо принять решительные меры.
Михаэлис вызвал начальника полиции. Тот не заставил себя ждать. По его тону, по выправке, даже по тому, как ладно теперь сидел на нём мундир, было видно, что он привыкает к своей беспокойной должности.
— Тут и я виноват, — сокрушённо признался начальник полиции. — Говорили мне что-то об этом, но прямых улик не было, всё основывалось на подозрениях.
Они потратили целый день на то, чтобы вскрыть умело разработанную систему обжуливания. Судя по всему, здесь существовал сговор и лавочники орудовали достаточно дружно, уже не думая о конкуренции.
Через неделю, когда начальник полиции представил Михаэлису исчерпывающие результаты расследования, они встретились вновь. Выяснилось, что в некоторых магазинах торговали без всякого обмана, но иные торговцы в своей беззастенчивости превзошли даже папашу Линде.
— Теперь следует проинформировать комендатуру, — сказал Макс Дальгов.
— Ох, и стыдно мне туда идти! — говорил Лекс Михаэлис, уже поднимаясь со стула и берясь за шляпу, — Такое чувство, будто я не бургомистр, а доверчивое дитя.
— Ничего, всем нам хорошая наука, — буркнул в ответ Дальгов.
По их смущённым, хмурым лицам полковник сразу понял, что пришли они с неприятными вестями.
— Слушаю вас, товарищи, — сказал он, пожимая им руки и глядя на огромную папку, которую Михаэлис держал под мышкой.
Папка легла на стол, и полковник прочёл на первой странице: «Дело о хищениях в системе рабочего снабжения города Дорнау».
«Уже оформить успели», — подумал полковник, но ничего не сказал, только вопросительно взглянул на Дальгова.
— Вы были правы, — сказал Макс. — Сейчас бургомистр доложит.
Лекс Михаэлис рассказал всю историю. Он говорил и медленно перелистывал страницы дела, по очереди вынимая их из папки.
Иногда полковник просил передать ему ту или иную страницу, минуту задерживался взглядом на аккуратных строчках и что-то записывал себе в блокнот.
— Вот наше заключение, — сказал начальник полиции, когда Лекс Михаэлис кончил свой доклад, и протянул полковнику бумагу.
Полковник прочёл проект приказа об аресте нескольких торговцев и спекулянтов и о предании их суду. Некоторое время в кабинете царило молчание. Внимательно, не спеша изучал полковник Чайка поданный ему список. Фрау Линде стояла в нём на первом месте. Немного дальше виднелась фамилия Штельмахера: он помогал ей сбывать краденые продукты. Имя старика Линде тоже значилось в списке.
— Сегодня же, — сказал наконец комендант, — не упоминая о раскрытых хищениях, предупредите всех владельцев магазинов о том, что в рабочем снабжении города замечены серьёзные неполадки. Сделайте им строгое внушение, но этим и ограничьтесь. Они испугаются и на ближайшее время красть перестанут. А там будет видно!
— Но ведь налицо явное преступление! — воскликнул начальник полиции. — Их надо арестовать, судить!..
— Да, конечно, надо, — согласился полковник. — И вам это предстоит сделать. Но не сейчас, а несколько позже. — И, заметив недоумение на лицах присутствующих, добавил: — Видите ли, если мы их сейчас арестуем, то отсечём лишь часть довольно большой организации. А у нас есть сведения, что эти люди занимаются не только воровством и спекуляцией, но и кое-чем посерьёзнее. Мы хотим накрыть всю компанию сразу, обезвредив не только исполнителей, но и вдохновителей, которые сейчас находятся не в Дорнау. Так что придётся немного подождать.
Он встал из-за стола и прошёлся по кабинету.
— А ещё я хотел вам по-дружески сказать, — продолжал Чайка, — что настоящими руководителями вы станете только в том случае, если каждый день, каждый час будете думать о том, как живёт рабочий, как живёт простой человек в нашем городе. Иначе ничего у вас не получится.
— Мы можем вас только поблагодарить за урок, — невесело произнёс Михаэлис.
Полковник улыбнулся:
— Зачем же такие трагические лица? Важнейшее качество руководителя — не допускать ошибок, а уж коль они сделаны — разобраться в них и исправить. До свидания, товарищи!
Через несколько дней Гертруда Ренике получила обратно свои талоны за прошлый месяц. Казалось бы, за это время в городе ничего не случилось, но, будто по мановению волшебной палочки, в магазинах стали выдавать все продукты, обозначенные на карточках.
— Вот видишь, — говорил Альфред Ренике, наклоняясь над тарелкой, — я же говорил тебе, что всё устроится. Ты, наверно, раньше просто ленилась постоять в очереди.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
По всем землям и провинциям советской зоны оккупации уже дымили заводские трубы. Каждый день в газетах появлялись сообщения о пуске новых заводов, фабрик, шахт. Но большинство этих предприятий формально всё ещё принадлежало крупным концернам, истинными хозяевами которых были нацистские заправилы.
Вот почему ландтаги в согласии с оккупационными властями постановили провести специальный референдум для решения судьбы крупных промышленных предприятий.
Немцам предоставлялось право ответить на вопрос, следует ли передать в народное владение собственность военных преступников. Заводы, принадлежащие лицам, которые не запятнали себя участием в злодеяниях нацистов, оставались неприкосновенными.
Референдум должен был решить судьбу таких предприятий города Дорнау, как «Сода-верке», авторемонтный завод «Мерседес», шахта «Утренняя заря» и некоторых других. Все совершеннолетние мужчины и женщины призывались принять участие в тайном голосовании. Всему населению предлагали свободно выразить свою волю. На каждом бюллетене были обозначены всего лишь два слова: «Да» и «Нет» — это и были ответы на вопрос, передавать или не передавать заводы в собственность немецкого народа.
К референдуму готовились все. Газеты, выходившие по английским и американским лицензиям в западных зонах оккупации и в западных секторах Берлина, подняли страшный вой. Они стремились запугать население, пытались даже объявить будущий референдум незаконным, наконец просто призывали немцев ответить на вопрос отрицательно.
А под шумок те же самые англичане и американцы поспешно вывозили из Рурской области заводы, которые вовсе не имели военного значения, но в будущем угрожали стать их конкурентами. Если такие предприятия вывезти почему-либо не удавалось, то они по дешёвке скупали контрольные пакеты акций, подчиняя таким образом крупнейшие немецкие фирмы своему контролю.
Вся Германия была взбудоражена. О предстоящем референдуме говорили везде. Ни на минуту не умолкало радио. Повсюду возникали митинги. Ничто не должно было помешать населению свободно изъявить свою волю. Советским военнослужащим в день референдума полковник Чайка даже запретил заходить в помещения, где проводилось голосование. За порядком на участках следили сами немцы — представители от всех демократических партий.
