Он приказал запереть трактор в гараж, где машина и раньше стояла у помещика, а сам тут же направился в Дорнау. Неторопливо, как человек, уполномоченный решать нешуточные дела, Лешнер шагал по шоссе. Оценивающим, взыскательным взглядом он окидывал созревшие хлеба, уже готовые к жатве, и с досадой посма-гривал на большие пустыри, резко выделявшиеся своей заброшенностью. Пожалуй, эти-то пустыри особенно привлекали внимание Лешнера. А может быть, Брумбах и прав: это ведь его земля, и никто не имеет права ему указывать, сколько сеять — больше или меньше. А может — быть, он хочет дать земле отдых, чтобы она потом лучше родила?
Нет, тут что-то не так. Ведь сейчас кругом такая нужда в хлебе, и Брумбах мог бы немало заработать, если бы засеял все свои поля. Тем более что инвентарь и тяг-ло у него есть. Лешнер ничего не понимал. Здесь таилось какое-то противоречие. Или просто обман…
Так он дошёл до своего поля, остановился и несколько минут смотрел, как ходят под ветром колосья яровой пшеницы. Осенью он не успел запахать под озимые. Но уж в этом году обязательно управится. Теперь вообще будет легче. Что ни говори, а два трактора — большая помощь.
Дальше снова пошли поля Брумбаха. Они как будто нарочно тянулись вдоль шоссе, поражая прохожих зарослями бурьяна и обилием ярких полевых цветов.
В воздухе стоял пчелиный гуд, и летнее раздолье было насыщено запахами спелых трав. Но вся эта красота не вызвала восторга у Лешнера. Он видел перед собой только неиспользованную землю, и в сердце у него нарастало возмущение.
Потом потянулись поля уже другой, соседней общины. И здесь Эрих увидел широкие полосы бурьяна. Значит, не только у них, в Гротдорфе, богатеи в этом году обленились!..
Макс Дальгов приветливо встретил Лешнера. Оказывается, Дальгову уже было известно, что многие поля остались незасеянными, но, в отличие от Лешнера, он отчётливо понимал, что это не что иное, как организованный кулацкий саботаж.
— А причина тут очень простая, — объяснял Дальгов. — Ваши брумбахи рассчитывают довести всю округу до голода. Они надеются вызвать возмущение в городе и доказать тем самым, что земельная реформа привела к краху. Но только это им не удастся. Если будет нужно, ландраты просто отберут всю незасеянную землю и прирежут её тем, кто получил небольшие наделы. Конечно, это крайняя мера, но найдутся и другие способы воздействия. Во всяком случае, так продолжаться не может, — ведь от урожая в большой мере зависит благополучие рабочих и всего населения страны.
— Это мы понимаем, — задумчиво протянул Лешнер.
— А что говорят в деревне об обязательных поставках? — спросил Дальгов.
— Что же тут говорить? Мы люди аккуратные и поставки выполним.
— Вы не поняли меня, — перебил его Макс. — Я интересуюсь другим. К примеру, у вас одна корова, и с вас причитается определённее количество молока. У Брумба-ха, скажем, тоже одна, и он вносит столько же. Но земли у него в пятнадцать раз больше, и он мог бы держать пятнадцать коров. А не хочет! Точно так же он не хочет засевать всю землю. Вот и посудите: не должен ли Брумбах вносить молока значительно больше, чем вы?
— А если у него и в самом деле одна корова?
— Поймите, — продолжал Дальгов, — в нашей зоне бедняк и кулак не могут быть поставлены в равные условия. Кулак обязан сдавать больше продуктов: у него хватит и земли, и корма, и выпаса на целое стадо. Мы ещё подумаем, как это сделать. Но торопиться тут нельзя. Пусть всё утрясётся, войдёт в норму. Вы меня поняли?
Да, теперь Лешнер понял. Есть же на свете такие опытные и спокойные люди, как Макс Дальгов!
На прощание Макс пообещал добиться кредита для крестьян, чтобы они могли оплатить работу тракторов.
— А Брумбаху, хоть он у вас и член комитета, машину дадите в последнюю очередь, — посоветовал он.
Возвращаясь домой, Лешнер уже по-иному смотрел на пустующие участки.
«Погодите, погодите, — говорил он про себя, — сколько бы ни хитрили, а придётся вам засеять свою землю целиком, до последнего гектара».
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
А жить всё-таки было очень трудно. Немало времени проводила Гертруда Ренике за изучением продовольственных карточек, высчитывая на клочке бумаги, какие продукты она сможет сегодня получить. По расчётам всё выходило как будто бы благополучно — скромно, но сносно. А когда Гертруда отправлялась с маленькой корзиночкой за покупками, она каждый раз убеждалась в том, что заранее ничего нельзя предусмотреть.
Хлеб она получала, правда, без всяких недоразумений, но в других магазинах все её предположения рушились мгновенно. То по одному талону выдавали и мясо и маргарин, то не выдавали вовсе ни того, ни другого, то говорили, что задерживает склад, то вообще откладывали продажу на неопределённый срок. Словом, предугадать эти неожиданности не мог бы и самый хитроумный человек. В результате к концу месяца выяснялось, что
Гер груда сумела получить далеко не все продукты, которые причитались ей и мужу по норме.
— Плохо ты меня кормишь! — шутливо, но с ноткой раздражения в голосе говорил Альфред Ренике.
Первое время Гертруда ещё пыталась оправдываться, но теперь она в таких случаях просто молчала. Да и что тут можно поделать? Ведь хозяева магазинов всегда любезно объясняют: «Так приказал магистрат» или: «Так приказала комендатура». И магистрат и комендатура в представлении простой женщины были совершенно недосягаемыми инстанциями.
Месяц шёл за месяцем. Гертруда аккуратно складывала в шкатулку все талоны, которые так и не сумела использовать. Как-то в свободную минуту она решила подсчитать, сколько обедов можно было бы приготовить из этих неполученных продуктов. Вышло так много, что Гертруда даже расплакалась от обиды.
Она говорила об этом с соседками и в ответ слышала такие же жалобы. Правда, жена одного крепильщика пыталась её утешить.
— У нас ещё хорошо, — заявила она. — А вот к нам на днях из Ганновера свояк приезжал, так он рассказывал, что в английской зоне вообще на карточку дают не больше половины обозначенного.
Это сообщение не утешило Гер груду. Какое ей дело до того, сколько получают в западных зонах, если ей надо кормить Альфреда здесь, в Дорнау!
А Ренике ворчал всё чаще.
— Я в забое работаю, — говорил он. — Мне сипа нужна.
— Магистрат так распорядился, — повторяла Гертруда ответы продавцов, после чего муж обычно умолкал.
Неизвестно, как долго продолжались бы мучения Г ер-труды, если бы у магазина, принадлежавшего Фридриху Линде, не появился однажды высокий человек в светлом плаще. Он постоял некоторое время у входа, послушал, о чём говорят женщины, потом занял очередь, а когда дело дошло до него, оказалось, что он забыл карточки. Женщины посмеялись. Человек в плаще сконфуженно стал в сторонке и почему-то не уходил. Больше того: он провёл около магазина почти целый час.
В конце концов он остановил Гертруду Ренике, как раз в эту минуту выходившую из магазина, и, назвавшись Максом Дальговом, попросил уделить ему несколько минут. Они присели в скверике на скамейке.
Макс Дальгов быстро располагал к себе людей. Недаром товарищи часто приходили к нему просто для того, чтобы излить душу. Порой это бывали очень сдержанные, даже скрытные люди. Но Гертруда Ренике не была ни сдержанной, ни скрытной. Она сразу почувствовала искреннее участие в словах этого высокого человека в светлом плаще и высказала ему всё своё недовольство.
То, что Макс слышал в очереди, сейчас для него окончательно прояснилось. Тут же, на скамейке, Гертруда разложила перед ним свои карточки с неиспользованными талонами за прошлый месяц. Она привела точные подсчёты, объяснила, сколько пропало обедов и ужинов, рассказала о том, как попрекает её муж, хотя она — видит бог — старается ему во всём угодить.
Короче говоря, перед Максом открылась картина очень тонко организованного воровства, проводимого в больших масштабах. По мере того как он слушал Гертруду, красивое лицо его становилось всё более суровым. Гертруда даже испугалась, увидав за его опущенными ресницами огонёк неподдельной ярости. Смущённая, она поспешила окончить свой рассказ.
— Я попрошу вас дать мне эти карточки с неиспользованными талонами, — сказал Дальгов.
— Вы надеетесь по ним что-нибудь получить?
— Нет, это, пожалуй, и мне не удастся. Но я вам их скоро верну. Здесь ведь указан ваш адрес.
Гертруда колебалась. Просьба удивила её. Конечно, но старым талонам всё равно ничего не получишь, но в таком случае зачем они понадобились этому симпатичному человеку?
— А кто вы такой? Я что-то сразу не расслышала.
— Я председатель городского комитета СЕПГ.-И он повторил своё имя.
— Зачем же вам талоны? Возьмите их у своей жены. Или, может, вы, как начальство, получаете по карточкам, все?
