Больше всего она боялась насилия, но мужчины, которые привезли ее в этот огромный загородный дом, не тронули ее. Более того: они развязали ее и вынули изо рта кляп.
Ужасно болели губы, саднило в горле, потому что она еще в машине пыталась крикнуть, чтобы привлечь к себе внимание, но вместо этого издавала какой-то рык, ранящий и без того слабое горло. Она боялась, что захочет в туалет, но организм ее, похоже, настолько мобилизовался, что «позабыл» о таких пустяках, как переполненный мочевой пузырь. Даже пить не хотелось.
Страх парализовал ее. Даже после того, как ее оставили одну в комнате, предварительно развязав, она какое-то время лежала на диване, боясь пошевелиться.
Окно было чисто вымыто, и за ним покачивались от легкого ветерка хвойные ветви, покачивались, касаясь стекла. Хороший, добротный дом с прекрасной мебелью и чистыми простынями… Разумеется, дверь этой комнаты была заперта. Она стала пленницей каких-то весьма самоуверенных молодых мужчин. Что они уготовили ей? Какие испытания и мучения? Или смерть?..
Юля задавала им вопросы, но не услышала от них ни слова в ответ. Два здоровых мускулистых парня могли бы воспользоваться ее положением и сделать с ней все, что угодно…
Представив себе, что могло бы происходить сейчас в этой комнате и чем бы это закончилось, она почувствовала, что обливается потом.
Наконец она поднялась. Голова кружилась, а в области желудка появился холод.
Дверь с матовым стеклом вела в ванную комнату. Юля решила помыться перед смертью. Разделась, сняв с себя абсолютно все, и, изнемогая от жары и неприятной влажности и липкости своего тела, вошла в прохладную, явно с кондиционером, ванную комнату. Там было все розовое и чистое. Казалось, и вода сейчас должна политься розового цвета. Но она оказалась мутновато-молочной, как дома. Нашелся и большой кусок белого, пахнущего миндалем мыла. И даже мочалка.
Она мылась с каким-то остервенением, с силой надавливая на мочалку и доводя свою кожу до красноты, до боли. Шампунем вымыла волосы, накинула на плечи чужой махровый халат цвета морской волны и подумала о том, что внешне ее пленение выглядит как таинственное романтическое свидание. Вспомнился Ломов, странный любовник, от которого можно было ожидать чего угодно… Но здесь любовными отношениями и не пахло. Можно было бы предположить, что ее похитили с вполне определенной целью: она понравилась «новому русскому», который собирался произвести на нее впечатление необычным знакомством и острыми ощущениями, если бы… Если бы Юлин новенький белый «Форд» не столкнули у нее на глазах в овраг… Он взорвался, и жаркое оранжевое пламя взметнулось в воздух… Она поняла, что перед тем, как это сделать, в машину поместили не одну канистру бензина…
Она, Юлия Земцова, – случайная жертва? Или же тем, кто ее сюда привез, была нужна именно она? Причин может быть несколько, и первая, возможно, связана с ее деятельностью частного детектива. Она вышла на след убийцы? Но сколько этих убийц разгуливает по городу? Убийца, обрушивший на голову Оленина топор или избивавший никому не нужных пьяниц? Или убийца, хозяин (или хозяйка) австрийских туфелек, который стреляет в упор из пистолета «ТТ» в молодых женщин?
Она не знала, где находится дом, в который ее привезли. Глаза ей завязали повязкой, и она могла понять только одно: на дорогу ушло минут сорок и до самого дома был ровный асфальт.
Она вышла из ванной комнаты и села на диван. Затем быстро подошла к окну и распахнула его. За соснами и елями стоял высокий забор, точнее, оштукатуренная толстая стена. Как в тюрьме.
– Захотелось подышать свежим воздухом? – услышала она и резко обернулась.
В дверях стоял мужчина. Рядом с ним она увидела накрытый столик на колесах.
– Как вас зовут и зачем вы меня сюда привезли? Это связано с моей работой?
– Вам не следует задавать мне вопросы, потому что я все равно вам ничего не скажу. До поры до времени… Отдыхайте, набирайтесь сил и побольше кушайте. Все, что я принес вам на обед, вы должны непременно съесть, иначе мы силой заставим. И не думайте о неприятном, вам ничего не грозит. Потому постарайтесь сделать так, чтобы ваше душевное состояние не отразилось на вашем аппетите. Главное для вас сейчас – хорошо питаться.
– Что за чертовщина? Зачем меня кормить? Вы что, собираетесь ставить на мне эксперименты, хотите, чтобы я растолстела?
– Вас как зовут? – неожиданно спросил мужчина. Юля за те несколько минут, что видела его перед собой, успела оценить дорогую одежду своего тюремщика, его хорошие манеры, правильную речь, приятную внешность… Такие, как он, были в школе «ударниками», ходили на субботники и делали содержательные доклады по биологии…
Он, точнее, они, те, что привезли ее сюда… они не знают ее имени! О чем это говорит? Прежде всего о том, что она – из категории случайного. То есть на ее месте могла бы оказаться любая другая девушка. Ведь если бы ее плен был как-то связан с происшедшими в последнее время в городе убийствами, то убийца, который почуял опасность, исходящую от верно выбранного Юлей направления расследования, уж наверняка бы узнал и ее имя, и фамилию, если не всю биографию…
– Как меня зовут, вас не касается. Я не собираюсь знакомиться с вами до тех пор, пока не узнаю, что вам от меня надо… Могу сказать только одно – меня ищут. Причем ищут профессионально. Меня видели на повороте к лесному хозяйству, и теперь, когда моя машина, взорванная вами, привлекла к себе внимание половины города, вам не уйти от ответственности… Меня найдут, вас вычислят, и все ваше осиное гнездо разнесут… Стоит вам сейчас отпустить меня, как многое в вашей жизни изменится…
Но Юля не успела договорить – сильный удар в скулу опрокинул ее на диван. Больше всего она боялась, что мужчина набросится на нее, но, открыв глаза, она увидела, что он стоит на прежнем месте, возле столика. Стоит и смотрит на нее совершенно бесстрастным взглядом.
– Вы не должны так много говорить… тем более угрожать. Ешьте и набирайтесь сил. Спать ложитесь пораньше, будить вас утром никто не станет – когда проснетесь, тогда и проснетесь.
С этими словами он покинул комнату. Юля, держась за скулу, подошла к столику и увидела на нем прикрытые металлическими крышками-полушариями тарелки. В одной из них был горячий суп, в двух других – второе и салат. Еще стакан сметаны, два кусочка желтого сливочного масла, мисочка с рисовой молочной кашей, шесть кусков белого хлеба и графин с соком или компотом. И все это ей предстояло съесть?
Она вздрогнула – снова открылась дверь, и появился ее тюремщик.
– Не вздумайте выбрасывать еду в унитаз – это может для вас кончиться инвалидным креслом.
И исчез. Юля зажмурилась, надеясь открыть глаза – и оказаться в своей машине. Но сколько бы она их ни открывала, перед ней стояли блюда с едой, от которых исходил очень вкусный аромат.
Она ничего не понимала.
23 июля
– Сегодня ты выглядишь намного лучше… Проходи, присаживайся, – пригласил Крымова Петр Васильевич Сазонов, закуривая сигарету. – Как спалось?
Но Крымов ему ничего не ответил. Он вообще не спал, просидел всю ночь на кухне, составляя какие-то схемы, планы, рисовал стрелки и… плакал. В смерти Юли он винил только себя, а в то, что она могла после всего, что с ней произошло, остаться в живых, он не верил. Он слишком много видел в своей жизни подобных случаев, чтобы на что-то надеяться. И ни Шубин, ни Щукина его так и не смогли убедить в обратном.
Поздно вечером в агентство пришли Чайкин, Корнилов и Сазонов. Все пили, молча обменивались рассеянными взглядами, и каждый боялся сказать что-то не то… И вдруг Щукина заговорила. Говорила про Ивонтьева, про гинеколога Михаила Артуровича, у которого она видела цепочку покойной Шониной. Все слушали ее не перебивая.
– Я уверена, что Юля жива и ее держат как заложницу или собираются убить как человека, который слишком близко подобрался к убийце… Поймите, они все связаны: и Иноземцев, и Рогозин, и Ивонтьев, и, может быть, даже Михаил Артурович. К ним в руки попали драгоценности Инны Шониной, которые мог украсть у нее Захар Оленин… Скажите мне, пожалуйста, Виктор Львович, – обратилась она к Корнилову, старшему следователю прокуратуры, – алиби Оленина надежно? Вы точно знаете, что в день убийства его не было в городе?
– Точно. Мы проверяли несколько раз. Его видели в нескольких местах. На станциях. Кроме того, имеются билеты до Р. и обратно на его имя.
– Мне очень жаль, что в лаборатории, куда я отправила записку, адресованную Инной Шониной Оленину, мне так и не смогли ответить, когда же она была написана. Кроме того, ручка, вернее, паста или гель, которым эта записка была написана, очень странного цвета – темно-вишневого…
– А что же тут странного? – спросил захмелевший Сазонов, которому уже порядком надоели эти похоронные посиделки; он всем своим видом показывал, что ему пора домой. – Темно-вишневая… мало ли. У этих гелевых ручек… самые разные оттенки…
