Рокоссовский подробно обрисовал обстановку, совместно с Малининым поставил задачу каждому соединению. Он дал время начальникам служб на уточнение задач своим подчиненным.
— За оставшиеся сутки мы должны подтянуть к наступающим войскам все приданные нам силы, — сказал командарм в заключение, — а они немалые — это стрелковая дивизия, 15 полков, около 70 установок «Катюш».
Он поблагодарил командиров, политработников за стойкость и мужество в боях за Москву и попросил штаб ускорить подготовку материалов по наградам.
Увлеченный наступательными делами, заботами, Рокоссовский не заметил, как наступили сумерки и порученец опустил на окнах черные шторы, зажег керосиновую лампу. Поздно вечером он зашел к Малинину, еще раз уточнил некоторые вопросы по предстоящему наступлению.
Когда командарм собрался уходить, Малинин сказал:
— Звонил Говоров и спрашивал — не видел ли я его позолоченную трубку, очень ценный для него подарок. Велел спросить, на всякий случай, у вас.
— Она у меня, и я ее вручу Леониду Александровичу при личной встрече, — улыбнулся Рокоссовский.
— Что это за история с трубкой?
— Когда ты был на рекогносцировке, — командарм сел за стол и закурил, — к нам на КП неожиданно нагрянул Жуков и привез с собой командарма пятой армии Говорова, нашего соседа слева. Увидев командующего фронтом, я приготовился к разносу. Тогда на Истринском направлении противнику удалось потеснить нашу дивизию. Я доложил обстановку на участке армии и стал ждать, что же будет дальше. Обращаясь ко мне, Жуков заявил: «Что, немцы опять вас гонят? Сил у вас хоть отбавляй, а вы их использовать не умеете! Командовать не умеете!.. Вот у Говорова противника больше, чем перед вами, он держит его и не пропускает. Вот я его привез сюда для того, чтобы он научил вас, как нужно воевать». «Против 5-й армии действуют только пехотные дивизии, — заметил я, — а против нас танковые и механизированные». «Все равно он умеет воевать лучше вас», — сказал Жуков.
«Спасибо, — проговорил я. — Учиться никому не вредно».
— Оставив нас с Говоровым, — продолжал Рокоссовский, потушив сигарету в пепельнице, — Жуков ушел в соседнюю комнату. Мы принялись обмениваться взглядами на действия противника и мнениями о том, как ему противостоять. Вдруг, хлопнув дверью, вбегает Жуков. Вид у него был грозный и возбужденный. Повернувшись к Говорову, он срывающимся голосом закричал: «Ты что? Кого ты приехал учить? Рокоссовского? Он отражает удары всех танковых дивизий и бьет их! А против тебя пришла какая-то паршивая пехота и погнала на десятки километров!.. Вон отсюда!!.. Если не восстановишь положения…» Он так загнул, что хоть уши затыкай.
Малинин расхохотался таким смехом, что, казалось, его красное лицо может лопнуть от перенапряжения.
— Бедный Говоров, — усмехнулся командарм, — не мог вымолвить ни слова. Он тут же ретировался, забыв на столе свою трубку.
— А что там произошло с армией Говорова? — уточнил Малинин, вытирая слезы.
— В этот день с утра противник, подтянув моторизованную дивизию, перешел в наступление и продвинулся до 15 километров. Это как раз в то время, когда они ехали к нам.
Близко к полуночи Рокоссовский зашел в свой домик, разделся и залез под одеяло. Впервые за многие дни обстановка на фронте была спокойной и можно было без спешки передохнуть, собраться с мыслями.
Многообразная и беспокойная жизнь заполнила все его существо. Мысли его постоянно вертелись вокруг армейских дел. Он думал о Панфилове и жалел, что он не дожил до того дня, когда его гвардейцы-панфиловцы пойдут в атаку на фашистов. Мысли устремились к Доватору — таких мужественных и способных командиров, как он, ему редко приходилось встречать на военных дорогах. Но его измотали непосильными задачами, и теперь в каждом полку кавалеристов осталось лишь по 60–100 бойцов. Он вспомнил командира 1-й гвардейской танковой бригады, который после тяжелых боев обратился в Военный Совет армии с просьбой предоставить бригаде два-три дня на приведение материальной части в порядок. И он, командарм, поступил несправедливо, дав ему ответ:
«Обстановка сейчас такая, что нет времени думать о передышке, ценность представляет каждый солдат, если он вооружен. Деритесь до последнего танка и красноармейца. Этого требует обстановка. Налаживайте технику в процессе боя и походов». Конечно, неутешительная телеграмма. Но выхода другого не было — противник едва не прорвал оборону именно у него, у Катукова, на Истринском направлении.
Незаметно мысли перекинулись на жену и дочь. На его запросы в соответствующие инстанции пока никто толком не ответил. Да и сколько он сделал этих запросов — всего лишь три. Не до этого теперь людям — все работают на борьбу с фашизмом и личные дела ушли на второй план.
Через несколько минут он забылся крепким солдатским сном.
2
В начале декабря в Подмосковье пришла настоящая зима. Температура воздуха понизилась до 30 градусов. Искристый снег, словно живой, скрипел под ногами солдат. Сугробы, как северные медведи, катались по полям. Дышал стужей и сыпал в глаза снег. Из труб уцелевших деревенских изб поднимались темно-голубые клубы дыма и мягкой куделью стлались по земле. В глубоком снегу, будто трудолюбивые кроты, бойцы рыли траншеи и ходы сообщений. Команды подавались вполголоса — чувствовалось напряжение перед наступлением.
В 10 часов утра 7 декабря после 13-минутной артиллерийской подготовки части 16-й армии начали атаку крюковского укрепленного узла немцев. Сражение продолжалось днем и ночью. Только 8 декабря Крюково и соседние населенные пункты были освобождены. На поле боя фашисты оставили 54 танка, 120 автомобилей и два 300-миллиметровых орудия, из которых они собирались обстреливать Москву. Так армия Рокоссовского начала наступление под столицей.
Вечером готовилось распоряжение войскам на следующий день наступления.
— Гитлеровцы поспешно отходят на заранее подготовленный рубеж, — докладывал Малинин. — Наступление развивается успешно. — Низкорослый, крепкий, он склонил русую густую шевелюру над картой и уверенным, чуть более бодрым, чем обычно, голосом продолжал: — Соседняя 20-я армия, тоже продвигается вперед, хотя и замедленными темпами. Сосед слева, 5-я армия, идет на запад.
В это время открылась дверь и с шумом ввалилась целая ватага корреспондентов газет, радио и кинооператоров. Они всегда были желанными гостями в армии Рокоссовского и находили там внимание и поддержку. Но в этой обстановке они явно мешали работать — пытались брать интервью у командарма и Лобачева.
Не желая обижать представителей прессы, Рокоссовский нашел выход. Взглянув на тикавшие на стене часы-ходики, где вместо гирь висели грузила, завернутые в просаленные кусочки брезента, он, подмигнув Лобачеву и Малинину, сказал:
— Товарищи, будьте осторожны и не дотрагивайтесь до этих часов.
— Почему? — спросил оператор.
— Они заминированы.
Рокоссовский сказал это самым серьезным тоном, а эти люди уже хорошо знали, что командарм пользовался репутацией человека, способного пренебречь смертельной опасностью. Через несколько секунд прессу как корова языком слизнула.
— Меня больше всего беспокоит Истринское направление, — сказал Рокоссовский.
— Мы не воспользовались как следует этим рубежом, гитлеровские генералы своего шанса не упустят, — сказал Лобачев.
— Я тоже так думаю, — поддержал его Малинин. — Тут надо кумекать, что мы можем им противопоставить.
— Преодолеть с ходу этот рубеж мы не сможем, — сказал командарм и подошел к карте. — А что, если создать две подвижные группы и поставить им задачу обойти водохранилище? Катуков со своими танкистами обойдет его с юга, танкисты Ремизова это же самое сделают с севера.
— Оригинальный замысел, — улыбнулся Лобачев.
— Я тоже «за», — произнес Малинин.
— Раз есть поддержка этой идеи, то давайте оформлять распоряжение, — по-юношески задорно сказал Рокоссовский.
Вскоре бои шли на подступах к Истринскому рубежу. Командарм находился в центре полосы наступления, где сражались сибиряки Белобородова.
Только что прошел легкий снежок; холодный северный ветер, постоянный спутник нынешнего декабря, гнал по небу серые клочья облаков; в промежутках между ними выглядывала луна, словно уточняла, что творится на поле боя. В ее тусклом свете на мгновение появлялись танки, а за ними — нестройные колонны солдат. В валенках, шубах и маскхалатах они едва поспевали за рычащими машинами, стараясь не упустить снежную колею. Сибиряки с ходу сминали разрозненные отряды противника, прикрывавшие отход основных сил, и стремительно приближались к реке Истре.
Утром 13 декабря во всех центральных газетах на первых страницах были напечатаны портреты командующего фронтом Жукова и командующих армиями, в том числе и Рокоссовского. Под портретами крупным шрифтом было набрано сообщение Верховного Главнокомандования о первых шагах контрнаступления под Москвой. Были там и такие строки: «Войска генерала Рокоссовского, преследуя 5-ю, 10-ю и 11-ю танковые дивизии, дивизию СС, 35-ю дивизию противника, заняли город Истру». С этого момента Рокоссовский перестал быть для советского народа генералом «Р» (так официально называла его пресса). Не раз битый противник знал это имя уже давно.
