– Вы были на ее прошлом концерте? Нет? Что вы! Я проплакала весь вечер…
– …уникальный голос, уникальный…
Слова настойчиво лезли в уши. Дмитрий Григорьевич, оглядываясь, нетерпеливо ждал начала концерта. Он пытался понять, кто его пригласил и зачем: теребил пуговицы пиджака, ходил вдоль переливающихся ламп, дивился на самого себя и не понимал, не понимал, не понимал. Однако был благодарен неизвестному человеку за билет, за восторг, что огнями переливался в груди, за ком в горле и нервное возбуждение, сковывающее и без того неловкие движения.
Зал в светлых тонах. Балкон, середина. Первый ряд. Оркестр. Взлет скрипок. Тоненькая фигурка в голубом платье с темно-синими искрами вышивки на груди – женщина, которую Поляков узнал сразу, с первой секунды. Ольга. Ольга. Ольга. Когда она запела, Дмитрий Григорьевич буквально задохнулся влетевшим в легкие вибрирующим потоком воздуха, перемешанным с музыкой. Чистый, хрустальный голос ниточкой тянулся со сцены в самую глубину его сердца и собирался там в клубок. Дмитрий Григорьевич не смог сдержать слез.
Так вот почему он всегда слышал музыку рядом с Ольгой – эта женщина состояла из нее, была соткана из нот, обворожительных, уносящих вдаль мелодий. Поляков улыбнулся. Сейчас он испытывал огромное чувство гордости, но не потому, что однажды обладал этой необыкновенной женщиной, а оттого, что она – Ценность. Дмитрий Григорьевич гордился самой Ольгой и благодарил Господа за то, что она есть на этой земле.
– Обрати внимание, Шарлотта в голубом платье. А ведь так долго одевалась только в черное, и билеты всегда были черными, – раздался за спиной шепот.
– Интересно, почему? – прошептали в ответ.
В зале находилось более тысячи семисот человек, но только один знал ответ на этот вопрос. Дмитрий Григорьевич Поляков, лучший адвокат Москвы, измотанный одиночеством человек сорока шести лет.
Он вытер глаза платком и вновь улыбнулся – это Ольга подарила ему пригласительный билет и для него, изменив самой себе, надела небесно-голубое платье, и для него сейчас пела, прижав руки к груди. Для него…
* * *
После концерта Поляков некоторое время гулял по набережной Москвы-реки. Улыбался, качал головой, тараторил: «Я ее люблю, я ее люблю», плакал и даже пел. Люди изредка оглядывались, усмехались, недоумевали, но Дмитрию Григорьевичу не было до них никакого дела – он теперь тоже стал частью музыки. Ее музыки. Все остальное неважно.
Душа просила бури, такой, чтобы вокруг задрожало, загремело и обязательно полил дождь, роняя частые, острые капли на лицо. Душа просила природу взметнуться миллионами смычков и заиграть миллионами скрипок, переливая чувства от тихих всплесков до восторженных криков. Он счастлив, счастлив, и знайте об этом все!
Квартира уже не казалась холодной и чужой – надорванный с края билет занял почетное место на письменном столе. Спать не хотелось. Дмитрий Григорьевич знал, что, упоенный музыкой и любовью, промечется по комнатам до утра, и это его ничуть не огорчало. Пытаясь запомнить каждую секунду прекрасного вечера, он то и дело врывался в кабинет, чтобы лишний раз посмотреть на темно-синий пригласительный билет.
В два часа ночи запиликал домофон.
– К вам женщина, – зевая, сказала вахтерша. – Тоже не знает номера вашей квартиры.
– Впустите, немедленно впустите! – закричал Дмитрий Григорьевич, выскакивая к лестничному пролету в халате и тапочках на босу ногу.
Шаркающий звук подъезжающего лифта вызвал дрожь в коленях. Наконец дверцы распахнулись, и Поляков увидел женщину, перешагнувшую полгода назад не только порог его кабинета, но и порог его сердца. Джинсы, футболка и первый раз без вуали. Дмитрий Григорьевич бросился к Ольге и, бормоча слова благодарности, стал целовать ее белые тонкие пальцы.
– Я боялась, что вы не придете на концерт, – услышал он тихий мелодичный голос.
* * *
Свет в доме погас, и Федор вышел из тени деревьев. Прищурившись, посмотрел по сторонам и, не торопясь направился к открытому окну, потухшему пять минут назад. Подтянувшись на руках, он уловил шуршание, доносящееся из комнаты, – Валентина Баталова еще не спала. Федор вернулся в укрытие, посмотрел на часы и принялся терпеливо ждать. Неизвестно, есть ли в доме еще кто-нибудь. «Мерседес» уехал, другие машины обнаружить не удалось, но в таких роскошных коттеджах иногда проживает прислуга. Валентина должна уснуть, ни к чему будить округу ее душераздирающими криками: «Спасите, помогите, меня преследует лысый маньяк!» Федор криво улыбнулся, представляя эту картину.
«Если бы я мог, то не пугал бы тебя, но ты вряд ли станешь меня слушать… – подумал он, глядя на звезды. – Пожалуйста, упади в обморок, мне будет намного легче».
После разговоров с Сухоруковым и Наташей Федор некоторое время размышлял, как поступить. Его наняли найти Валентину, и он ее нашел – жива, здорова и, кажется, возвращаться не собирается. Можно позвонить Полякову и назвать точные координаты места, где прячется девушка. Именно прячется. Не стала бы Валентина напрасно волновать лучшую подругу и утаивать адрес и номер телефона (узнать бы еще, зачем она это делает и кто ей покровительствует). Поляков наверняка обрадуется и заплатит вознаграждение. Федор поморщился. Деньги нужны, но Валентину подставлять он не станет: что на уме у Полякова, непонятно (юлит адвокат), да и самому необходимо разобраться в сложившейся ситуации. Есть у него на то причины. Свои. Так что Дмитрию Григорьевичу придется немного подождать, ничего страшного. Правда, Поляков просил не трогать девушку, жаль, но тут их желания не совпадают.
К двум часам ночи шорохи стихли. Федор с легкостью забрался на подоконник, а затем осторожно слез на пол. Горшочек с азалией отчаянно крякнул, мышцы напряглись, взгляд выстрелил в кровать.
Спит.
Не услышала.
Бесшумно передвигаясь по ковру, Федор привыкшими к темноте глазами обыскал комнату. Сдвинув брови, посмотрел на платье, висевшее на стуле, и на раскрытую коробку с босоножками, торчавшую из шкафа, – тащить вещи не хотелось, но иначе нельзя. Скрутив воздушное розовое платье, Федор сунул его вместе с обувью под рубашку и заправил ее (неудобно, а что делать), сумку повесил на плечо. Валентина пошла прогуляться или сбежала, пусть ее исчезновение выглядит именно так.
Федор бесшумно шагнул к кровати и замер, глядя на спящую девушку.
– Совсем сопля, – прошептал он, откидывая тонкое одеяло. Валька заворочалась, поджала ноги, затем легла на спину, шмыгнула носом и затихла. – Эй, спящая красавица, просыпайся, поедем в Москву.
Большие глаза распахнулись и уставились на Федора, тощая рука дернулась вверх и безвольно упала на простынку. Сон не уходил, он тянул к себе и не давал возможности осознать реальность.
