— Что ждёт Гарзо?
— Виселица, — коротко ответил эрте Элбен.
Я вопросительно приподнял бровь.
— Не потому, что он обманул меня. За это пусть Бож прощает. Но он подвёл своего товарища, а значит, не имеет права оставаться в гарнизоне.
И конечно, выгнать его взашей или сдать суду ты не можешь, потому что тогда в луже обыденной грязи неминуемо всплывут твои собственные грешки.
— А как мы разойдёмся с вами?
Хороший вопрос. Убить меня значило бы вызвать ненужные осложнения, к тому же коменданту наверняка рассказали о нечеловеческих возможностях моей защитницы, способной отправить в мир иной весь гарнизон форта за пару минут, а то и быстрее. Стало быть, силой действовать нельзя. Надо откупаться. Осталось только узнать, сколько я стою, верно?
— Миром. Мы ведь служим одному Дарствию, эрте. Не так ли?
Он понял намёк:
— Чего вы хотите?
Покоя, уюта и безбедной жизни в окружении любимых и близких. Но пока не продвинулся к своей мечте ни на шаг.
— У вас хорошо поставлена торговля.
— Какая часть прибыли вас устроит?
Я снова посмотрел на человека, обнажённая кожа которого под горячими солнечными лучами становилась всё краснее.
— А сколько вам не жалко?
Он не думал ни мгновения:
— Половина. Идёт?
Я повернулся к столу:
— Половина? Так и быть.
— Итак, договорились?
— Да. Вы даёте мне одну из этих подорожных да ещё парня, что жарится там сейчас на вашем вертеле. И я ухожу.
Комендант непонимающе нахмурился. Пришлось пояснить пространнее:
— Здесь ваши края, эрте. Края, за которые отвечаете вы, а не я. Проводите вы кого-то через кордон или нет, ваше дело. А если учесть, что люди принимают ваше предложение для того, чтобы спасти себя и своих близких от смерти, то в каком-то смысле, вы даже делаете благое дело. И кто сказал, что за благо не надо платить?
— Вы… отказываетесь?
— От денег? Да. Но не от вашей помощи. Вдруг понадобится когда-нибудь?
Чем я хуже охотника за демонами, спрашивается? Долги тем и хороши, что их можно возвращать самыми неожиданными способами.
— Согласен.
— И велите снять его, пока он ещё способен ходить. А то тащить его на себе ни мне, ни кому-либо другому не улыбается.
Комендант понятливо кивнул, всё ещё не веря, что так легко отделался от разбирательства со Звеньями соответствующей Цепи, а я, прихватив со стола один из футляров с подорожной, отправился в комнату, где Ньяна пряталась от солнечных лучей и от себя самой.
Защитница сидела на кровати, согнувшись и обхватив бока руками, как будто у неё болел живот или что-то по женской части. И всё время тихо повторяла:
— Он такой же, как я…
Вот в этом и крылась загадка, ключи к которой я никак пока не мог подобрать. Да, они оба, и Дерк и моя защитница, были очень похожи. Двигались быстрее, чем мог уследить глаз. Били сильнее, чем способен человек голыми руками. И не будь на той поляне Ньяны, и я и патрульные лишь увеличили бы количество трупов.
— Он такой же, как я…
Я присел рядом и обнял её за плечи. Вернее, попытался, потому что длины моих рук явно не хватало.
— Ты защитница.
— И он защищал.
Да, но кого именно? Мне показалось, что только себя. Какие-то свои мысли и чувства, ограниченные, нелепые, смехотворные. Ему не было никакого дела до окружающего мира, жил сам по себе. Не знаю, давно или недавно, а впрочем, какая разница? Главное в том, что…
— Он такой же, как я.
— Но ты не такая же, как он.
Звено пятое
Где-то…
Прошло почти шесть дней. Осталось совсем немного. Но, Бож милостивый, унимать зуд становится всё труднее! Ещё чуть-чуть, и сорвусь. Охота зовёт, её звуки уже вовсю слышны. И почему я должен ждать?
Потому, что учитель велел поступать именно так.
Когда да-йин принимает желание к исполнению, он замещает его только в человеческой душе, а чтобы прорасти в тело, требуется время. Да, бывает, что всё случается в считаные часы, но таких счастливцев мало. Очень мало. И они в самом деле счастливцы, потому что не успевают заметить происходящие с ними изменения, а самое важное, не успевают пожалеть о том, на что решились.
Нет, меняться не больно. Или больно не всегда, уж это-то я испытал на собственной шкуре. Но если всё идёт, как назначено, наступает день, когда пузырь да-йинского гноя прорывается. И ты чувствуешь, как внутри тебя начинает бесцеремонно разрастаться что-то настолько чужое, что даже не знаешь, какими словами или действиями можно его прогнать, оно ведь не понимает тебя.
Исполняет желание, это верно. Но так, как ты того сам хотел. И если не смог представить точно, то сам и будешь виноват в результате, а демону нет никакого дела до твоих чувств. Он хочет пробраться в наш мир, заглянуть хоть одним глазком, зацепиться хотя бы одним когтем, и смерть человеческой души для да-йина лишь одна из ступенек, по которым он поднимается. Куда? Кто бы знал… Ни один из тех, с кем я успевал поговорить, не признавался. Даже тот старик. Но он всё же хотел начать сначала, а значит, дело того стоило, и демоны будут повторять и повторять свои попытки. Пока существует наш мир.
Если желание настолько сильно, что сжигает тебя изнутри, срастание произойдёт быстро. Помню, мне, когда я наловчился, удавалось обменяться с да-йином плотью менее чем за четверть часа. Учитель говорил, что это удивительно быстро. Говорил, что я — способный. И грустно улыбался…
А всё же хорошо, что страстных мечтателей мало. Иначе мир оказался бы заполнен полудемонами-полулюдьми почти сразу же после ночи Сева. Хотя… С такими и справляться легче. Чем быстрее да-йин получает возможность управлять человеком, тем меньше у него времени на обучение, а значит, тем больше ошибок будет совершено. И выследить его окажется вовсе несложно. А вот те, кто не торопился, те намного опаснее. Они движутся к своей цели осторожно, шаг за шагом, иногда надолго останавливаются, чтобы передохнуть. И никто, даже самые близкие не понимают, что рядом с ними находится уже совсем другое существо.
Безжалостное, потому что демоны не умеют жалеть.
Бесчувственное, потому что свои чувства демоны оставляют дома.
И безудержное, пока желание не исполнится полностью.
Кто поставил им пределом такое правило: сначала заплатить, а потом пользоваться? Может, Бож. Может, Боженка. Или оба сразу. Но как бы то ни было, это правило защищает людей от уничтожения.
А я ему помогаю.
Здесь…
И всё-таки груди ещё чуть-чуть округлились со вчерашнего дня, хотя им полагалось бы давным-давно остановиться в росте. Оллис вожделенно накрыла ладонями упругие холмики, так заманчиво приподнимающие сорочку, и поняла, что отныне и навсегда не согласится расстаться с полученным подарком небес. Значит, правду говорили люди, и Боженка лучше слышит мольбы прибоженных, а не простых людей!
Простых…
Обычно происходит ровно наоборот, и человек старается выбраться из толпы себе подобных, старается вскарабкаться или взлететь повыше, только бы заявить: я — особенный. И сколько ни рассказывай такому, что иной раз особенности приносят больше горя, нежели радости, не поверит. Да ещё будет смотреть на тебя ополоумевшими глазами и напрочь откажется понимать, почему ты так неистово стремишься избавиться от верного шанса всегда и везде быть настоящей эрте. Истинной «вознесённой».
Детство было счастливым. До того самого дня, когда дочь зажиточного торговца зерном вдруг перестала быть просто девушкой. Она очень боялась встречи с лекарем, но неудобства и странные ощущения становились всё невыносимее, всё более пугающими и в конце концов заставили набраться решимости: Оллис переступила порог родительского дома, чтобы больше никогда в него не вернуться.
Конечно, лекарю можно было заплатить за молчание. Но всеми деньгами в доме распоряжался отец, а он, к несчастью, был слишком набожен и, когда услышал нежданную весть, сутки напролёт стоял на коленях в кумирне, вознося хвалы и проливая слёзы благочестия. Ещё бы, ведь его девочку небожители избрали себе в услужение! Мог ли простой торговец мечтать о подобном счастье? К тому же Оллис была старшей наследницей, а сразу после неё в очереди за купеческим состоянием находился единокровный брат, и счастливое избавление от дочери не только возвышало семью Ори в глазах соседей, но и помогало сохранить деньги, которые неизбежно пришлось бы потратить на приданое.
