Пока мои страхи – разбойники, воры и, главное, недружелюбные селяне – мало походили на реальность. У себя на родине я вряд ли смог бы путешествовать в одиночку, не подвергаясь какой-либо из перечисленных опасностей, но вокруг меня была Пеллия, совсем другая, свободная и оттого чинно-достойная до полнейшей скучности страна. Все встреченные мною селяне выглядели здесь практически одинаково: немного флегматично, почти равнодушно и уж совершенно незлобиво. У них, в сущности, хватало своих забот, чтобы обращать внимание на каждого встречного-поперечного. Их защищали королевские законы, и, в отличие от большинства виденных мною стран, все они с детства имели право выбора, все они были хозяевами своей земли и своей судьбы. Для человека, выросшего на противоположном берегу океана, это было более чем странно.
…Ранним утром, наскоро позавтракав, я распрощался с хозяевами и двинулся дальше. Барон Ливэн не обманул меня: Лина послушно трусила по дороге, не проявляя ни малейшего желания сбросить меня на землю и никак не реагируя на мою дурацкую посадку. Еще вечером я сориентировался по карте – выходило, что до Йоша оставалось не более тридцати миль. При такой неспешной езде я вполне мог преодолеть это расстояние к вечеру – точнее, вечером я должен был въехать в городок, за которым начинались предгорья. Вскоре после полудня я остановился на заброшенной ферме справа от дороги, напоил из колодца свою кобылу и отправил ее пастись на густо заросшей лужайке. Прихваченных из Альнена запасов должно было хватить надолго, по крайней мере сейчас у меня оставались еще две копченые курицы, солидный кусок окорока и паштет, который я и решил съесть, дабы он не протух. На постоялом дворе меня снабдили краюхой белого хлеба, нож у меня, разумеется, был, и я, удобно примостившись на небольшом холмике, принялся за дело. Настроение у меня было отличное – вокруг щебетали птицы, ветер ласково шуршал травами, далеко впереди синела хвойная роща.
Поглядев на Лину, меланхолично пожирающую траву, я вдруг вспомнил, что впервые после своего бегства из дома путешествую совершенно один по незнакомым мне землям. Впрочем, сейчас ситуация была несколько иной, хотя и не менее опасной. Собственно, я толком и не знал, что именно собираюсь искать в монастыре – меня вело подсознательное ощущение того, что именно там, в Йоше, кроется разгадка этой странной тайны, так упорно державшей меня в столице. Я хмыкнул, забросил в траву остатки паштета и поднялся на ноги.
Когда солнце коснулось верхушек далеких сосен, я увидел впереди башенки небольшого города. Впереди был Йош. Копыта Лины устало застучали по старой брусчатке дороги, которая вскоре вывела нас к мраморным воротам с парой прокопченных курильниц – дальше начинались сады и узкие улочки. На меня никто не обратил особого внимания. Где-то справа взревели трубы, призывая верующих на молитву. Я неторопливо проехал пару кварталов и оказался на площади, где находились городская управа и почта. Страшно зевающий служащий открыл мне единственный кабинетик, принес вина и удалился, предупредив, что ночью его сменит мальчишка-стажер. Сидеть здесь до ночи я не собирался: мне требовалось лишь сообщить Иллари свой новый адрес до востребования, что я и сделал.
Рассчитываясь с почтмейстером, я поинтересовался, где можно остановиться на ночлег. Как выяснилось, лучший постоялый двор находился за восточными воротами, что было мне на руку.
Следующим утром, заплатив тучному и донельзя ленивому хозяину, я снова взгромоздился на Лину и двинулся в сторону гор.
Никаких поселков и постоялых дворов дальше на карте не было, как не было и обители Меллас, но я хорошо запомнил ее расположение в книге, которую листал Энгард. Проселочная дорога, успевшая кое-где зарасти травой, вела меня именно туда, куда мне было надо. Еще в Альнене, расставшись с молодым бароном, я запасся всем необходимым для жизни на природе: у меня была крохотная палатка на одного, жаровня и теплое одеяло. На постоялом дворе я пополнил свои запасы провизии и рассчитывал, что их хватит на первое время. Вообще я совершенно не представлял себе, сколько мне придется тут проторчать.
Незадолго до заката впереди показалась развилка – точнее, от старой дороги, ведущей в горы, отходила едва заметная стежка. Наверное, решил я, там заброшенная ферма. Отправляться на поиски монастыря на ночь глядя я не собирался, а ночевать все же лучше под крышей, пусть даже и дырявой. Мы с Линой перевалили через холм, и я увидел возделанное поле – здесь еще кто-то жил.
Дальше, за не слишком ухоженным садом, виднелись замшелые крыши построек.
Через несколько минут я остановился подле перекошенных от старости ворот, за которыми стоял большой каменный дом и несколько амбаров. Из высокой трубы шел жидковатый дымок. Я достал из кобуры пистолет и что есть мочи шарахнул рукоятью в серые дубовые доски, затрещавшие от такого невежливого обращения. В ответ мне донеслось лошадиное ржание и сдавленный собачий рык. В воротах приоткрылась калитка.
Разумеется, я ожидал, что мне откроет хозяин – возможно, тучный от ежедневного пива и не очень-то довольный появлением нежданного гостя, но вместо него я увидел худощавую молодую женщину, с настороженностью глядящую на меня через образовавшуюся щель. Осмотрев меня с головы до ног, женщина немного успокоилась и спросила, смешно наклоняя к плечу свою узкую голову:
– Вы заблудились, сударь? Дорога там, за садом.
– Нет, – улыбнулся я, – просто я ищу место для ночлега… Вы не пустили бы меня на ночь? Человек я смирный, да и расплачусь, как скажете.
Услышав о деньгах, она неуверенно заулыбалась и открыла калитку во всю ширь.
– У нас не очень-то удобно для такого господина. И с ужином не очень… К тому же дети… полон дом детей. Но если вы согласитесь спать на чердаке, то мы, наверное, можем вас принять.
– Согласен, – кивнул я, спрыгивая с покорно стоящей Лины, – а что до еды, то если у вас найдется пара яиц, так больше мне ничего и не нужно.
По двору носились взъерошенные, какие-то потные куры, в углу угрюмо щерился седой старый пес, а из конюшни выглядывала любопытная морда такой же древней, подслеповатой коняги. Расстегивая подпругу, я заметил в окне второго этажа три детские рожицы, прилипшие к мутному стеклу. Пока я возился с лошадью, женщина молча стояла подле меня, разглядывая мой наряд и оружие, притороченное к седлу. В конце концов я снял с Лины седло и сбрую, завел животное в конюшню, где обнаружился немалый запас сена, и, нагруженный своим скарбом, двинулся к дому.
– Как прикажете величать вас, сударь?
– Просто господин Матти, – отозвался я, поднимаясь вслед за хозяйкой по скрипучей лестнице на самый верх.
– Меня зовут Эдна. Можете оставить здесь свои вещи, а я пока поставлю греться воду для умывания и займусь вашим ужином. Хорошего вина у нас, конечно, нет, но чем промочить горло – найдется.
Я согласно кивнул и осмотрелся. Чердак был сухим, в отгороженной комнатке, куда привела меня Эдна, приятно пахло сеном и разными травами. Здесь стоял черный от старости комод, высоченная, почти мне по пояс, кровать, прикрытая каким-то пледом, и медный таз для мытья. Похоже, этими апартаментами пользовались нечасто. Я нашел на притолоке пару гвоздей, развесил на них ружья и подошел к островерхому окну. Передо мной открывался чудесный вид, так не похожий на то, к чему я привык, – невдалеке блестела закатным солнцем быстрая речушка, упираясь противоположным берегом в густой ельник, а дальше начинались величественные горы. Где-то там, за ближайшим перевалом, находилась конечная цель моего путешествия – обитель Меллас.
Эдна принесла мне кувшин с водой и, немного смущаясь, сообщила, что яичница будет готова с минуты на минуту. Я вежливо кивнул и принялся смывать с себя пыль. Здесь было удивительно спокойно, этакая тишайшая идиллия заброшенной в горы фермы, оторванной от всего окружающего мира и живущей своей размеренной, сонной жизнью, – поле, сад, коровы с козами. Я фыркнул, вытер лицо полотенцем и не отказал себе в удовольствии посмотреть в окно еще разик. Пожалуй, при хорошей удаче я не отказался бы провести здесь пару месяцев… Но о таком не стоило даже мечтать.
В кухне пахло разогретыми соусами.
Усевшись за добела выскобленный стол, я ощутил приступ поистине волчьего голода. Эдна повернулась от плиты и, тихонько улыбаясь, выложила на глиняную тарелку здоровенную, исходящую паром яичницу. Я едва сдержал довольное ворчание.
– А что же ваши дети? – спросил я, когда у меня перестали течь слюни.
– Потом, – вздохнула хозяйка. – Да тут не только мои… Сестра моя, Тарра, наверху лежит. Два месяца как родила, мертвенького, так с тех пор и не встает почти. Муж у нее на шахте погиб…
– А что лекари?
– Да какие уж тут лекари, сударь! Так, название одно. И кровь пускали, и прижигания – а все без толку, все лежит да в потолок смотрит. По нужде только и встает, бедная.
