и растерялся. Ты умеешь быть внезапной, дева Цю.
– То есть монахам можно целоваться? – в ее голосе зазвенело любопытство. – А я думала, вы даете обет безбрачия.
– Думала и все равно пошла на это? – мягко укорил он. – Нет такого закона, обеты даются по доброй воле и желанию, а не из боязни Небесной кары. Если уж на Небесах властвуют божественные супруги, Дракон и Феникс, то и людям незазорно вступать в брак, даже монахам. Но нас учат, что спутницу на тропе совершенствования надо выбирать тщательно и на всю жизнь и, раз выбрав, не отступать от принятого решения. Дева Цю, – Ючжэнь прямо встретил взгляд горящих черных глаз, – ты можешь стать ею. Не скрою, ты мне нравишься, но, если для тебя это все несерьезно, давай остановимся сейчас. Я не лицемер, но всегда думал о том, что мой первый поцелуй достанется человеку, которому я небезразличен.
– Ты мне небезразличен! – запротестовала Цю Сюхуа и тут же сникла, словно погасла: – Не знаю… Си Ючжэнь, – она впервые за долгое время в пути назвала его по имени, – вряд ли я смогу тебя чем-то утешить. Это был не первый мой поцелуй, и я никогда не относилась к этому так серьезно, как ты… Это не значит, что я стала бы целоваться с первым встречным, ты действительно нравишься мне, но…
– Что ж, тогда нам ничто не мешает быть откровенными друг с другом.
– Прости меня… – Она сгорбилась, кутаясь в плащ, хотя ночь выдалась теплой. – Я не могу сказать тебе, насколько это серьезно для меня, потому что сама не знаю. Но ты заслуживаешь той правды, которую я могу открыть. Шисюн… твой старший брат, я знаю его с детства. Он пришел к нам много лет назад, когда я только училась владеть мечом. Он был такой высокий, красивый, свободный… Нас, детей, рождалось немного, и он учился вместе с нами и учил нас. Называл меня крошкой-шимэй[244], дарил яркие перья и цветные камушки, иногда привозил из внешнего мира сладости и ленты… – Девушка коснулась черной с серебром ленты в волосах, и монах наконец-то понял, откуда она. – Смешно сказать… несколько лет назад я всерьез думала, что влюблена в него. Но шисюн всегда видел во мне лишь младшего товарища, любил он мою госпожу. На меня он никогда не смотрел так, как на нее.
– Мне жаль, что тебе было больно, дева Цю. – Ючжэнь не смог бы сейчас на нее рассердиться, даже если бы захотел.
– Пустое, все уже прошло. – Девушка усмехнулась, но как-то криво. – А потом я встретила тебя. Ты не представляешь, как похож на него! И все же совершенно другой. Там, в вашем доме, ты будто светился изнутри, твое одеяние казалось платьем небожителей[245] и небожителем – ты сам. Ты словно не рождался, как другие люди, а спустился с Небес или вышел из персикового сада… Не представляю, как описать, я не умею хорошо говорить. Си Ючжэнь, не знаю, насколько это все серьезно для меня. Я вижу, что ты и твой брат – разные люди, но видит ли это мое сердце… Единственное, что я могу твердо обещать, – как только я разберусь, ты первым узнаешь об этом.
– Птица поет не потому, что у нее есть ответ. Она поет потому, что у нее есть песня, – заметил Ючжэнь после недолгого молчания, вороша палкой угли в костре. – Я попрошу Небесных владык, чтобы твое сердце услышало предназначенную для него песню и научилось петь само. Возможно, тогда и я смогу дать тебе ответ. А теперь давай ложиться спать. Впереди еще долгий путь.
– Госпожа говорила: «Если судьба, так встретишься и за тысячу ли; а не судьба, так не увидишь и рядом», – откликнулась Цю Сюхуа. – Только вот ее судьба теперь к ней не вернется.
– Правда и время лечат любую боль, – негромко сказал Ючжэнь. – За этим мы и отправились в путь. Может быть, и свою судьбу встретим.
Глава 9. Волна уносит бесстрашного моряка
Мать приучила Шуньфэна не задавать лишних вопросов, однако, глядя на то, как она нарочито медленно собирается, по десятому разу поправляя вуаль и разглаживая складки чаошэна, он не выдержал:
– Муцинь, что означают ваши переглядывания с главой Вэй?
– Совершенствующиеся пока не выучились читать мысли на расстоянии, технику «чужих глаз» тут применить тоже не выйдет, – отозвалась она почти весело. – Что из этого следует?
– То, что госпоже Янь будет приятно поговорить о погоде и торговых путях с господином Вэем, или то, что двум главам есть что обсудить помимо сказанного на Совете, – сказал Шуньфэн нетерпеливее, чем следовало, и тут же наткнулся на чуть приподнятую матушкину бровь и насмешливый взгляд.
– Смотри, слушай, наблюдай – и все поймешь. – Янь Хайлань направилась к выходу из зала – не с неторопливостью знатной дамы, еще пару фэней назад приводившей себя в порядок, а стремительной походкой заклинательницы и воительницы.
Окон в Зале Совета не было, и Шуньфэн с удивлением обнаружил, что солнце почти село. Огненная полоса заката догорала на горизонте; океанская гладь словно впитывала ускользающий свет, и казалось, что он идет от земли, а не с неба. В Янь Цзи невозможно было такое увидеть: сумерки там были длиннее, а ночи – светлее.
– Красиво, правда? – раздался позади голос.
Вэй Юншэн стоял у ограждения – высокий стройный силуэт на фоне темнеющего неба. Янь Хайлань, сделав адептам знак оставаться на месте, подошла к нему. Шуньфэн же чуть обогнал ее и замер в восхищении.
Это напоминало бессчетное множество светлячков или спустившиеся с небес звезды: вся линия прибоя, насколько хватало глаз, мерцала крошечными голубоватыми огоньками. Мерно накатывавшие на песок волны заставляли сияющее полотно волноваться, изгибаться, меняя очертания, будто этот неземной свет жил своей особой таинственной жизнью.
– Удивительное и опасное зрелище, – продолжил Вэй Юншэн. – Местные говорят: «Когда сияет волна, берегись воды». С начала месяца граната до конца месяца орхидеи[246] рыбу здесь ловят либо только в реке Фэйсянь, либо далеко в море.
– Что это, водные духи? – не смог не уточнить Шуньфэн. – Почему они опасны?
Глава клана Вэй Далян хмыкнул неожиданно мягко.
– Нет, молодой господин Янь, это светящиеся водоросли. Они отравляют воду вокруг себя, и рыба, обитающая в ней, тоже становится ядовитой. Как вы понимаете, купаться в такой воде нельзя. Я слышал, что это явление начали замечать лишь в последние полвека, а раньше берег был вполне безопасен. Видимо, Сошествие гор везде оставило следы, и починка загона, когда овцы убежали, уже не поможет[247]. – Тряхнув головой, он развернулся и приветственно сложил руки. – Прошу прощения, глава Янь, мы заболтались с вашим сыном. Вы что-то хотели?
– Вы правы, глава Вэй. Скажу прямо. Я пришла к выводу, что вам известно о клане Чу Юн что-то такое, чем нельзя во всеуслышание поделиться на Совете.
– Вот оно что. – Его улыбка сверкнула в полумраке. – Вы не поверите, но у меня сложилось такое же впечатление о вас. У вас очень красивые, выразительные глаза, глава Янь, в них можно прочитать многое. Так что же?
– Здесь мы не в равном положении, глава Вэй. На самом деле мне известно довольно мало, но чрезвычайно, – Янь Хайлань выделила голосом последнее слово, – хотелось бы узнать больше. Дело касается моей семьи напрямую.
– Даже так? – Вэй Юншэн понизил голос. – Хорошо, глава Янь. Вы не против уединиться? Подобные разговоры могут быть опасны для неподготовленных ушей.
Дежурные адепты У Минъюэ проводили двух глав в один из гостевых павильонов, принесли чай и легкий ужин. Затворив за ними двери, Вэй Юншэн обернулся и, как видно, только тогда заметил, что Шуньфэн все еще следует за матерью.
– Глава Янь, ваш сын точно должен здесь находиться? – Его глаза сузились, не то напряженно и предостерегающе, не то с непонятной Шуньфэну хитростью.
– Определенно, глава Вэй, – спокойно откликнулась та. – Вас это смущает? Или вы сомневаетесь в том, что этот разговор подходит для него? Он не маленький мальчик; да и вы
