Я представила, что после еды, когда уже надо будет наконец идти на посадку в самолет, мне придется срочно искать туалет.
– Ты ешь одна. Я не буду.
– Тогда я тоже не буду!
Но перед посадкой для профилактики я все-таки посетила это укромное местечко. Наверное, благодаря голодухе со мной ничего плохого не случилось, но неожиданно для себя в мусорном баке я заметила прекрасно упакованный подарок Мари. Ах, хулиганка Ленка! Как это она изловчилась отправить его туда.
Не обращая внимания на удивленные взгляды пассажирок, я вытащила пакет и запрятала его к себе в сумку. Кто его знает, может, еще пожалеет, что выкинула?
В самолете мы спали. Из-за того, что вылет задержался, вечер мгновенно превратился в ночь, а с учетом разницы поясов – и в раннее утро. Мы летели навстречу рассвету. Над крылом самолета (Валерий поморщился и поправил бы – над «плоскостью») черное ночное небо незаметно становилось сначала темно-серым, а потом – серо-розовым. Ко времени же нашего снижения огромное яркое зарево пылало перед нами. В его огне блестела металлическая обшивка корпуса самолета, подрагивали в потоках воздуха плоскости, зигзагами стекали по стеклам иллюминатора капли воды, и мне, отчего-то до слез умиленной этой картиной, наш самолет стал казаться живым организмом, чем-то вроде библейского кита, хранившего людей в своем чреве.
Лена тоже проснулась.
– Скоро спускаемся! – сказала я.
– Вижу! – Она прильнула ко мне, сидящей у окна, и тоже стала смотреть в иллюминатор. – Танька, красиво!
Я ухмыльнулась. ОН говорил, что слово «красивый» требует уточнений. Некрасивая женщина – этим все сказано. А красивая – требуется уточнить, в чем именно.
– Чего ты ухмыляешься? – спросила Лена.
– Придумала рассказ, – сказала я. – Начало такое: «Когда я приехала с одним человеком в Париж, шел дождь…»
– Неинтересно, – фыркнула Лена. – Вот если бы так начала: «В Париже я убила одного человека». Сразу – динамика.
– Я подумаю, – сказала я.
– Танька, а ты в самолете ела? – вдруг спросила Ленка. Она заснула раньше меня и категорически отказалась просыпаться, когда разносили еду.
– Я же тебя будила!
– Я не о том, – Ленка смотрела на меня, и в глазах у нее явно прослеживалась глубокая мысль. – Я спрашиваю: ты ела?
– Ела. Завтрак был вкусный. Давали вино.
– Слушай, Танька, а ведь тебя не рвало.
Она была права. Меня не рвало, и больше того, я как-то забыла о том, что меня должно было рвать.
– Что бы это значило? – не унималась Лена. – Может, у тебя там все само собой рассосалось?
Я подумала, что, хотя это во многом облегчило бы мою жизнь, мне было бы жаль, что тест, по-видимому, дал осечку.
Мы быстро снизились. Самолет, сильно тормозя, побежал по взлетно-посадочной полосе. Сонные пассажиры вяло похлопали. Знакомые буквы на здании аэропорта вернули нас в привычную языковую среду. Я подняла голову и посмотрела в небо. Оно перестало быть ярко-розовым. Оно также не пахло больше морем, не было свежим и влажным. Московское бледно-серое, низкое, с тучками, оно довольно мрачно сгустилось над аэропортом. Но я посмотрела на него спокойно и без предубеждения.
Лену встречали сразу две женщины – мама и тетя (та самая близкая родственница с Машиной стороны). Они ждали парижских новостей.
– Увидимся на работе! – кивнула я Ленке и двинулась к выходу. Она меня не услышала, но, когда, все-таки освободившись от объятий своей родни, поискала меня глазами, я в полном одиночестве уже направлялась к остановке автобуса. Уже в дороге, вспоминая этот эпизод, я сообразила, что Валерия в аэропорту в толпе встречающих не было.
Часть предпоследняя В Москве
Правильно говорят, что не надо думать о людях плохо, особенно если не знаешь хорошо всех обстоятельств. Как потом узнала Лена, Валерий не встретил ее в то утро не потому что не хотел, а потому что не мог. Ему по возвращении из командировки в Париж командир устроил такой нагоняй, выволочку, головомойку, втык, не знаю, как лучше это определить, что дело запахло прямым увольнением в запас. Наивные мы все-таки люди в своих скромных желаниях и даже в страстях. Мы думаем, что то, что с нами происходит, – и есть суть происходящего, из которого, собственно, мы и создаем нашу жизнь. Ан нет! Чаще всего главными оказываются те события, которые происходят за нашими спинами не замеченными и вовремя не оцененными нами. Валерий полагал, что он всегда и во всем действовал самостоятельно и если и блуждал в своих чувствах, то по крайней мере не зависел в них от посторонних людей. Однако это оказалось вовсе не так. Его сумбурные перемещения по Парижу не были сразу пресечены начальством, оказывается, только потому, что компетентные в таких вопросах люди, ознакомившись со всей подноготной Валериной биографии и понаблюдав за ним, подсказали его командиру, что лучше этого человека в Париже не беспокоить. Лучше дождаться, пока он со своим самолетом спокойно влетит в зону действия российских Вооруженных сил. «А то ведь бывали случаи, – с таинственным видом некий специалист намекнул командиру, – что некоторые мятущиеся души, несогласные чаще всего с каким-нибудь пустяком, улетали не на Родину, а куда-нибудь в третьи страны…» – и командир еле удержался, чтобы не поднять руку и не осенить себя крестным знаменем. Мол, Боже упаси, чтобы такое случилось с кем-нибудь из вверенной ему части!
– Придется поднимать в воздух перехватчики, вы же понимаете, не мне вам объяснять, – кривенько усмехался этот специалист, – шум, скандал на весь мир, зачем нам это сейчас, не брежневские же времена, все-таки у нас демократия! – специалист голос повышал редко. – Летчик, конечно, много секретов все равно не знает, но ведь самолет-то жалко! – аккуратно он взял командира под локоток и предложил дорогую сигарету. – Да и у вас могут быть неприятности!
Зато уж после перелета домой и возвращения в родную часть сдерживать гнев командиру не было никакой причины. Он даже топал ногами, чего ранее, к чести его должно отметить, прежде с ним никогда не случалось.
– Что ты стал себе позволять!.. – гремел он не только на весь свой кабинет, но и на все здание. – Думаешь, если ты в летном деле ас, так все тебе можно?
Естественно, вместо многоточия в речи его употреблялись совершенно непечатные выражения.
– Эти непонятные отлучки, это трам-пам-пам… моральная неустойчивость, трам-пам-пам! Нарушение режима и порядка, трам-пам-пам! Ты что, не понимаешь, что мы приехали туда с высокой миссией показать нашу боеспособность, а не раскатывать по бабам с офицерами вражеской армии!
– Но ведь этот офицер сам был у вас в гостях в вашей же квартире! И кроме того, с ним я по бабам и не раскатывал.
– Шуточки все шутишь, так тебя растак! Видно, расслабился после поездок по гостям! Решил поиграть в мир во всем мире? А ты знаешь, кто такая эта Мари?
– Родная тетка моей невесты. Невесту вы видели.
– Я ее видел. Но тетку твою органы не проверяли.
Валерий замолчал. Замолчал и командир, о чем-то размышляя.
– И лучше тебе никому не говорить, что этот француз, как его… – командир смешно подвигал толстыми пальцами, – …ну, как его?.. Трам-пам-пам!
– Серж Валли.
– Что этот вот Валли был у меня в гостях. Ты понял? Я его знать не знаю.
– Понял.
Командир не торопился его отпускать. Он был не злой, в принципе, человек, много полетавший на своем веку и достаточно повидавший. И старше Валерия он был не более, чем на десять лет. Через год он собирался в срок оставить службу, получить, как это полагается, пенсию и заняться в жизни каким-нибудь другим делом. Хлопот предстояло много. И всякие взыскания от еще более высокого начальства, досрочное увольнение и вообще дополнительные дурацкие хлопоты были сейчас командиру совершенно не нужны.
«Распустились все к чертовой матери! – думал он, шагая от окна к двери своего небольшого кабинета. – Острить уже начали, скоро на службу ходить перестанут!»
И в то же время он прекрасно знал, что любовь к полетам и к самолетам у этих людей была так сильна, что они не перестали бы являться на службу даже в том случае, если бы их вовсе лишили денежного содержания. И времена такие на его веку уже были, и сам он был раньше такой. Однако меры предпринять все-таки следовало.
– Ну, вот что, – сказал командир после некоторого размышления. Валерий понял, что одним разговором дело не ограничится.
«Если вломит взыскание, то с какой же формулировкой? – подумал он. – Неужели отстранят от полетов?»
Командир остановился прямо перед ним и пожевал губами.
– От полетов пока тебя отстраняю, и на квартиру в ближайший год можешь не рассчитывать.
И Валерий – сильный человек, летчик, который делал в воздухе «мертвые петли», «бочки» и даже «кобру» – вдруг побледнел. И то и другое для него было катастрофой. Он хотел что-то сказать, но командир опередил:
– Ты с невестой своей сначала разберись, а то неженатым мы даем только общежитие. Свободен! – Начальник отвернулся. Валерий, который, согласно уставу, должен был ответить командиру «Есть!», ничего не сказал, лишь четко повернулся и, преувеличенно чеканя шаг, вышел из кабинета. Дверь после него осталась незакрытой.
