— Что случилось? — сонно пробормотал он, и в то же мгновение золотая груда исчезла, словно растаяла.
Женщина только ахнуть успела:
— Какая жалость!
Она поведала обо всем мужу, и он сказал:
— С тех пор как я увидал в Эдо груды золота и серебра, я не переставал о них думать. И так мне хотелось ими завладеть, что мой сон на короткий миг стал явью; вот ты и увидела золото. На самом же деле положение мое настолько худо, что я готов хоть сейчас отправиться в Саё-но Накаяму и ударить там в «Колокол вечного ада».[258] Мне хочется избавиться от нищеты еще в этой жизни, пусть даже в будущей я прямиком попаду в ад, так и не вкусив райского блаженства. Куда ни поглядишь, для богачей везде рай, а бедняки маются, будто в аду, нет у них даже щепки, чтобы развести очаг. Ах, до чего печальный у нас конец года!
Дурные помыслы овладели им с такой силой, что, когда он снова задремал, ему привиделось, будто сами бесы-мучители явились за ним в своей грохочущей огненной колеснице и показали ему черту, которая отделяет их мир от мира человеческого.
Проснувшись, он рассказал об этом жене. Та еще больше опечалилась и принялась корить мужа:
— Никто на свете не живет до ста лет. Так не глупо ли тешить себя пустыми мечтами? Когда-нибудь, если наша любовь останется неизменной, нам, быть может, и доведется счастливо отпраздновать Новый год. Я знаю, ты с горечью думаешь о моей тяжкой доле. Но если все будет продолжаться по-прежнему, мы — все трое — умрем с голоду. К счастью, меня приглашают кормилицей в один дом, и ради нашего единственного ребенка я должна согласиться. Обещай хорошенько заботиться о дочке, тогда мы еще сможем надеяться на счастье в будущем. Я поступаю жестоко, покидая нашу крошку. Молю тебя об одном: заботься о ней как следует.
Тут женщина залилась слезами, а муж настолько огорчился, что не мог вымолвить ни слова в ответ. Не смея взглянуть на жену, он закрыл глаза.
Как раз в это время в сопровождении какой-то старухи лет шестидесяти в дом вошла посредница по найму прислуги, жившая в окрестностях Сумидзомэ.
— Ну что, ты обдумала мое предложение? — обратилась посредница к молодой матери. — У тебя хорошие груди; поэтому можешь получить вперед в счет жалованья восемьдесят пять моммэ. Вдобавок хозяин обещает четыре раза в год справлять тебе по новому кимоно. Скажи мне за это спасибо. Своей стряпухе, — девица она крепкая и такая рослая, что, того и гляди, головой до облаков достанет, — он платит всего тридцать два моммэ за полгода, а ведь она не только готовить, но и ткать полотно умеет! Тебе же предлагают такие выгодные условия лишь потому, что у тебя много молока, поняла? Я подыскала еще одну женщину, которая живет в верхней части улицы Кёмати, так что решай скорее. Кормилица им нужна сегодня же.
Молодая женщина не заставила себя ждать с ответом:
— Я на все согласна, лишь бы моя семья не голодала. Не знаю, правда, смогу ли угодить любимому сыночку этого господина, но служить буду преданно.
— В таком случае мы сейчас же туда и отправимся, — сказала посредница и, не удостоив хозяина ни единым словом, сбегала к соседям, взяла у них тушечницу и, заключив с кормилицей договор сроком на год, вручила ей сверток, на котором было написано: «Тридцать семь монет, а всего восемьдесят пять моммэ». Затем, спохватившись, она проворно вынула из свертка восемь моммэ и пять бу и заметила:
— Эти денежки причитаются мне за услуги. Не все ли равно, когда получать их, сейчас или потом? Любой другой на моем месте взял бы с тебя не меньше.
Покончив с делами, посредница стала торопить женщину:
— Ну, госпожа кормилица! Будет тебе прихорашиваться! Пошли!
На глаза у мужа навернулись слезы. С покрасневшим от плача лицом женщина склонилась над маленькой дочкой:
— Прощай, О-Ман! Твоя мама будет теперь жить в доме нового господина. Я приду повидать тебя после новогоднего праздника.
Затем несчастная мать, вся в слезах, побежала к соседям попросить их присмотреть за ребенком.
Жестокосердая посредница не преминула заметить:
— Дети и без родителей вырастают. Кому суждено выжить, тот выживет, хоть забей его до полусмерти! Ну, прощайте, хозяин.
С этими словами она вышла из дому. Обе женщины последовали за ней.
Взглянув в последний раз на дом кормилицы, старуха сказала:
— Увидела я твоего младенца и вспомнила о своем бедном внуке. Каково ему расти без материнского молока!
Нисколько не щадя чувств матери, посредница изрекла:
— Ничего не поделаешь. Все беды происходят из-за денег. Да какое нам, в сущности, дело, помрет ее девчонка или нет?
Последний день года был уже на исходе. Покинутый муж предавался горестным раздумьям: «Я унаследовал от отца огромное состояние, но быстро все промотал и был вынужден покинуть Эдо. Только благодаря любящей жене я сумел обосноваться здесь, в селении Фусими. И сейчас мы могли бы быть счастливы, встречая благословенный новогодний праздник вместе, даже если бы наше угощение состояло из одного чая. А как ждала этого дня моя бедная женушка! Даже купила две пары новых палочек для еды. Увы! Все понапрасну!»
Тут он схватил палочки и с возгласом: «Теперь они не нужны!» — разломал их и бросил в огонь.
Среди ночи заплакал ребенок, и унять его было невозможно. Хорошо еще, что прибежали соседки и посоветовали сварить кашицу из рисовой муки, добавить к ней сладких тянучек, подогреть и покормить ребенка из бамбуковой трубочки. А одна из соседок заметила:
— Может, мне показалось, но прошел всего день, а ребенок уже осунулся, вон как подбородочек у него заострился!
— Так оно и есть, — отвечал отец. — Но что тут поделаешь?
В душе его поднялась такая злоба на самою себя, что он швырнул со всего размаху прямо во двор щипцы для углей, которые держал в руке.
— На нашего соседа жалко смотреть, — проговорила одна из женщин. — А вот жене его, надо сказать, повезло. Господин, к которому она нанялась, любит хорошеньких. Ну, а наша соседка непременно придется ему по вкусу, потому что очень похожа на его покойную супругу, особенно со спины.
Не в силах слушать такое, покинутый муж воскликнул:
— А ведь деньги, которые мы получили, лежат нетронутые! Уж лучше погибнуть от нужды, чем жить в разлуке!
Он схватил деньги и выскочил из дому.
Так он вернул жену, и они вместе встретили Новый год. Хоть и в слезах, да вместе!
Даже боги иногда ошибаются
Каждый год в десятом месяце японские боги покидают подвластные им провинции[259] и собираются в Великом Храме в Идзумо. Здесь они держат совет о ниспослании народу благополучия, решают, кого из богов, ведающих счастливым направлением года,[260] в какую землю послать, спешат вовремя завершить приготовления к новогоднему празднику.
Удостоиться чести встретить праздник в Киото, Эдо и Осаке — главных городах страны — могут лишь боги, превзошедшие других в добродетели. В Нару или Сакаи тоже отправляются лишь самые достойные, умудренные опытом боги.
Немалыми заслугами должны обладать и те из них, кого посылают в Нагасаки, Ооцу и Фусими. Нет такого места в стране, будь то призамковый посад, приморский городок, поселок в горах или цветущее селение, куда не пожаловал бы свой бог счастья. Он не оставит своей милостью ни один малолюдный островок, ни одну убогую лачугу рыбака. Во все дома, где толкут моти[261] и украшают ворота ветками сосны, непременно придет Новый год.
Однако любой из богов норовит оказаться поближе к столице, мало кому хочется встречать Новый год в деревенской глуши. Да и то сказать, если есть возможность выбора, всякий отдаст предпочтение городу.
Дни и месяцы нашей жизни мчатся с быстротой водного потока, годы же подобны волнам, набегающим на берег. Не успеваешь оглянуться — последний месяц года уже на исходе.
Жители Сакаи в провинции Сэнсю только и думают, что о богатстве, и хозяйство стараются вести как можно рачительнее. При этом достатком своим не кичатся. Снаружи жилище богача вроде бы ничем не примечательно — обычный дом с решетчатым фасадом, в каких нередко доживают свой век купцы, отойдя от дел, зато внутри там есть где развернуться. Дела свои богач ведет так, что суммы, записанные в течение года в тетрадь доходов, неизменно увеличиваются и перекрывают все расходы.
Ежели в семье такого человека растет дочь, то после того, как она переболела оспой, он внимательно присматривается к ней и, убедившись, что нисколько она не хуже других, а со временем станет девушкой, по нынешним понятиям, достаточно привлекательной, начинает готовить одежду ей в приданое, хотя невесте всего-то три или пять годочков. Если же девочка нехороша собой и может в невестах засидеться, богач старается скопить побольше денег на приданое, помимо торговли принимается за ростовщичество. Подобная предусмотрительность необходима, дабы избежать излишних хлопот во время сватовства.
