21
Подойдя к зеркалу, Айгинто удивился:
— А верно люди говорят, что я похудел сильно. Ай, какой худой, какой некрасивый стал…
Но тут же забыв об этом, председатель быстро убрал со стола лишние бумаги, принялся писать в район рапорт о ходе выполнения пушного плана.
Ему было что сказать о своем колхозе районному руководству. До конца сезона охоты еще оставалось два месяца — февраль и март, — а до выполнения плана вместе с фронтовым заданием не хватало всего двадцати восьми песцов.
Устало потянувшись, Айгинто впервые за эту напряженную зиму почувствовал себя успокоенным, удовлетворенным. Тепло родного дома, в котором он последнее время бывал редко, разморило его. Айгинто временами даже поглядывал на мягкую, застланную пушистым одеялом кровать: не вздремнуть ли часок-другой? Но слать днем ему казалось зазорным.
Соблазн был все же велик. Айгинто встал, еще раз потянулся, аппетитно зевнул. В доме было тихо. Старушка мать ушла к соседям, Гивэй уехал на охотничий участок. Ничего не стоило прилечь на кровать и поспать хотя бы полчасика. Конфузливо улыбаясь, словно делая что-то невероятно постыдное, Айгинто нерешительно снял торбаза, прилег на кровать. Закрыв глаза, он представил себе лицо Тимлю. «Как она испугалась вчера, когда я застал ее в яранге одну и поцеловал. Странная она все же. Я думал, что рассержу ее, что она даже ругаться станет. А она просто испугалась и все… И ни чем, ни чем не ответила мне. Как будто я совсем чужой для нее; неужели так будет всегда?» Айгинто привстал с постели. Последняя мысль ему показалась просто дикой, и он поспешил прогнать ее прочь.
Представив себе Тимлю в роли хозяйки своего дома, Айгинто мечтательно улыбнулся.
И вдруг дверь отворилась и на пороге показался Рультын. Худощавое лицо его с темным пушком над верхней губой было необычайно возбужденным. Сконфуженный, что застал председателя днем на кровати, он невольно переступил с ноги на ногу, расстегнул меховую куртку, потрогал руками свои многочисленные нагрудные значки. Айгинто смутился не меньше Рультына.
— Может, я не вовремя пришел, может, ты заболел? — прокашливаясь, спросил бригадир-комсомолец.
Айгинто мгновение подумал и честно признался:
— Знаешь, сам удивляюсь, как такое получилось… Стыдно даже.
— Тогда новость слушай, важную новость! — повеселел Рультын. — Илирнэйцы план выполнили! Вчера… вместе с фронтовым заданием выполнили, и даже уже одного песца сверх плана поймали!
Айгинто, будто его кто ужалил, соскочил с кровати, схватил торбаза.
— Так чего же ты молчишь, чего тут про мое здоровье расспрашиваешь?! — почти закричал он, не попадая ногами в торбаза. — К Гэмалю скорей, потом к Петру Ивановичу!.. Разлегся тут, как морж на льдине, отдохнуть захотелось! — язвительно протянул он. — Сними вон в углу кухлянку, чего стоишь!
— Ты забыл, наверное: это не я, а ты на кровати разлегся, — усмехнулся Рультын.
— Без тебя это знаю… Конечно, я морж!.. О себе, не о тебе говорю! — поспешно натягивая на себя кухлянку, ответил Айгинто.
Исчезло, словно его и не было, минутное успокоение, удовлетворенность. Опять председатель колхоза лихорадочно заспешил, забывая о еде и сне.
— Тиркин, собери себе в дорогу еды дня на два, на три, осмотри еще раз все места охотничьи, надо определить, где песцов больше всего скопляется, — приказал он лучшему охотнику, забежав в его ярангу.
— Собери сумку, побольше мяса сушеного положи, — уже в свою очередь приказывал Тиркин жене.
— Ну вот, спасибо тебе, Тиркин, за то, что ты сразу понял меня, — облегченно вздохнул Айгинто и тут же стал думать уже о другом: «Одну бригаду надо за перевал послать, пожалуй, и вторую бригаду туда же, но кто будет проверять капканы на прежнем участке?.. А Тэюнэ! — вдруг обрадовался Айгинто. — Тэюнэ собирается женскую бригаду организовать. К ней пойду…»
Дома Тэюнэ не оказалось. Айгинто сказали, что она ушла к Тимлю.
— К Тимлю? — переспросил Айгинто и, не задумываясь, быстро направился к яранге Эчилина.
Затаив дыхание, Айгинто остановился перед самым пологом, прислушиваясь к голосам.
«Учительница тоже здесь», — узнал он по голосу Солнцеву.
Кроме Тимлю, Оли и Тэюнэ, в пологе больше никого не было. Лицо у Тимлю было растерянным, сконфуженным.
— Я никак не могу тебя понять, Тимлю! — сказала Оля, продолжая свой разговор с падчерицей Эчилина. — Ты же в школе училась, четыре класса окончила. Наверное, и пионеркой была…
— Нет, не была я пионеркой, — глядя на недошитую рукавицу, подавленно ответила Тимлю. — Эчилин не велел и в школу хотел не пускать, да его поругали. Давно это было. Лет десять назад.
— Ну, ладно, Эчилина я хорошо знаю. Но неужели ты думаешь так и прожить всю жизнь, с мыслью как бы не сделать что-нибудь такое, что не нравится Эчилину? Ты посмотри, как живет молодежь наша. Все учатся, ходят на собрания, в самодеятельности участвуют. А ты вот сидишь все время в яранге своей да рукавицы Эчилину шьешь. Что за жизнь это?
— Да, да! Оля хорошие слова говорит. Ты слушай, Тимлю, внимательно слушай слова эти, — вступила в разговор и Тэюнэ. — Я тоже сначала такой, как ты, была. Дома все сидела, Иляю чай кипятила. А потом не смогла так жить дальше. Слышу, все люди о чем-то новом говорят, о чем-то очень интересном говорят, вижу, лица у них веселые, глаза горячие! Завидно мне стало, ай как завидно! И вот решила я, что не буду больше в яранге своей, как глупая нерпа на льдине, сидеть. К настоящим людям побежала. В клуб, в школу побежала…
Тимлю — смотрела в раскрасневшееся, взволнованное лицо Тэюнэ и невольно сама заражалась ее волнением.
— Так ты слушаешь нас или нет? — вдруг донесся до Тюлю голос Оли.
Девушка вздрогнула, словно очнувшись от забытья, и все с тем же выражением растерянности посмотрела сначала на Олю, потом на Тэюнэ.
— Я слушаю. Слушаю и думаю, — быстро сказала она, тревожно поглядывая на чоыргын: не пришел ли Эчилин?
— Так вот, иди в мою бригаду, — не унималась Тэюнэ. — Многие женщины, у которых дети есть, и те ко мне в бригаду собираются. Девушки, кроме тебя, все до одной будут в бригаде моей. Одна ты пока собираешься по-прежнему в яранге сидеть.
— Не знаю… Еще раз спрошу у Эчилина… Вчера он говорил мне, что у меня дома всяких дел полно. Вот и Айгинто мне об охоте говорил… Но как я пойду, если Эчилин не хочет, чтобы я за мужское дело бралась? — Тимлю беспомощно развела руками. — Но я подумаю. Я хорошо подумаю. Вы приходите ко мне, почаще приходите, когда Эчилина дома не будет.
— Ты сама чаще в школу, в клуб приходи, — предложила Оля. — Там мы с тобой найдем такое место для разговора, что Эчилин не услышит нас.
— Хорошо, приходить буду, — пообещала Тимлю и тут же подумала: «А что, конечно туда к ним ходить буду. Попробую обмануть Эчилина…»
Не успели Тэюнэ и Оля выбраться из полога, как Айгинто и след простыл. Встретил он их на улице. И все же скрыть, что слыхал их разговор с Тимлю, не мог.
— Ай, спасибо вам! — засмеялся он. — Хорошие, очень хорошие слова вы ей говорили…
— А ты откуда знаешь? — изумилась Оля.
— У меня вот здесь, — Айгинто приложил руку к сердцу, — такое особое радио есть… все слышит!
Оля и Тэюнэ многозначительно переглянулись, затем рассмеялись.
— Вот что, Тэюнэ, — вдруг нахмурился Айгинто. — Собери сейчас же свою бригаду, пойду учить вас капканы ставить… Сам учить буду! — И тут же упрекнул себя: «Опять сам, как будто, кроме меня, некому пойти. Правильно меня Гэмаль ругает».
22
Когда оставалось поймать всего двенадцать песцов, чтобы снова догнать илирнэйцев, разразилась затяжная пурга. Люди отсиживались дома. Проходили сутки за сутками, а пурга не утихала.
— Давай-ка партгруппу вместе с правлением колхоза собирать, — сказал однажды Гэмаль председателю колхоза.
— Зачем это? Не думаешь ли ты на собрании партгруппы решение такое вынести, чтобы пурга остановилась, — мрачно отозвался Айгинто и, улыбнувшись, шутливо добавил: — Запиши в протокол, что пурге объявляется строгий выговор с занесением в личное дело…
— Разве ты не знаешь, сколько дней у нас пурга отняла? — строго спросил Гэмаль. — И потом откуда известно тебе, сколько дней она у нас еще отнимет? Много очень много полезных дней мы потеряли. Заранее подумать надо, что еще мы можем сделать, чтобы догнать потерянное время?
— Да, об этом подумать надо заранее.
Из дома в дом, из яранги в ярангу передавалась весть, что партгруппа и правление колхоза решили собраться для важного охотничьего разговора. Дошла эта весть и до старика Анкоче. Волнуется у старика охотничья кровь. Иногда ему кажется, что он помолодел на добрых двадцать–тридцать лет. Кажется, встал бы, натянул на ноги снегоступы и пошел бы, как в дни далекой молодости, с копьем прямо на медведя. Но нельзя, к сожалению, итти на медведя. Хорошо хоть, что ноги его, которые год назад совсем отказывались служить, теперь по поселку старика носят. Хорошо, что руки хоть посох как следует еще держат.
