— Все дети что-то выдумывают, — возразила мама. — Я тоже выдумывала, когда маленькая была.
— Значит, он в тебя пошел, — сказал папа почему-то ласково и совсем даже не сердито.
Фома уснул на диване, где смотрел телик. Фильм был про войну, но он все равно уснул, правда, под самый конец. Или не совсем уснул, потому что слышал сквозь сон разговор родителей.
— Этот его бродяжий инстинкт. Ладно, сейчас он ушел недалеко. А если он проберется за кордоны?
— Как? Мимо патрулей? Впрочем, ладно, я поговорю с ним утром.
— Послушай, — нерешительно сказала мама, — а он не мог. А если и правда он видел кэлпи?
— В лесопарке? — удивился папа. — Откуда? Это нереально. Кэлпи сюда не пробраться. Ни в жизнь.
— Но были же случаи.
— Давно, когда еще была вся эта неразбериха. Сейчас другое дело.
— Но партизаны…
— Ну, — сказал отец, — партизаны, да… ими больше обывателей пугают. Нет, это просто очередная его фантазия. Принцесса… Никто не видел женщин кэлпи. Никогда. И потом…
— Это же не значит, что у них вообще нет женщин, — возразила мама.
Отец что-то тихо сказал ей на ухо, и мама, засмеявшись, шлепнула его по руке.
— И потом, — продолжал отец, — на каком языке она бы с ним говорила? Они не учат наш язык. Принципиально. Или просто не в состоянии его освоить. Ума не хватает.
* * *
Грузовичок трясся и подпрыгивал на ухабах, из чего Фома заключил, что они съехали с бетонки и теперь гнали по бездорожью. Фома лежал в кузове, руки-ноги у него были связаны, а сверху на него навалили какие-то мешки, отчего он мог дышать, только повернув голову набок.
Кэлпи у него над ухом возбужденно переговаривались на своем чудном языке, пахло дымом, горячим железом и чужими разгоряченными телами. Ходили слухи, что от кэлпи пахнет. И правда, запашок был еще тот, острый, резкий, как от возбужденных животных. Или змей. Один раз Фома держал в руках неопасную змею, ужа, и был странно обманут в своих ожиданиях: готовишься схватить что-то скользкое и холодное, а оно на самом деле сухое и даже теплое. И этот жесткий жестяной запах…
На уровне глаз Фомы уходили вверх ноги кэлпи в высоких кожаных сапогах, ноги тряслись вместе с грузовичком, и кэлпи тщетно балансировал, стараясь сохранить равновесие. Потом ноги подогнулись, и кэлпи упал рядом с Фомой. Фома сначала думал, что кэлпи просто не удержался и свалился, недаром говорят, что они плохо справляются с любой техникой, но потом увидел совсем рядом стремительно сереющее лицо и дырку во лбу, из которой вытекала темная, отливающая лиловым кровь. Он в ужасе зажмурил глаза.
Грузовичок еще раз подпрыгнул в облаке сизого дыма, Фому подбросило в кузове, несмотря на тяжелющие мешки, подскочил мертвый кэлпи рядом с ним, голова его со стуком ударилась о настил. Свет вокруг стал резким, потом зеленоватым, словно они двигались по дну озера, грузовик вильнул и остановился. Борт с лязгом открылся, с Фомы стянули мешки и кинули их куда-то, и самого его, точно мешок, подняли за руки-ноги и бросили на дно лодки-плоскодонки. Лодка вильнула, но кто-то удержал ее, острый нос с шорохом раздвигал сухие рыжеватые стебли на фоне синего неба, и чуть синее, чем небо, стояли на остриях тоненькие полупрозрачные стрекозы. Кто-то черный на фоне синего неба правил лодкой, отталкиваясь черным высоким шестом, сапоги у него были точь-в-точь как на убитом кэлпи…
Трава шуршала, под щекой у Фомы были теплые, пропахшие смолой доски, в лужице воды рядом с носом плавала мелкая серебристая рыбья чешуя, сзади слышались те же гортанные голоса — перекликались кэлпи на лодках. Неожиданно поднялся туман, и солнце стало как расплывчатое мутное пятно, но все равно грело, и вдруг почему-то, ни с того ни с сего, на Фому нахлынуло ощущение покорности и тихого покоя, словно стебли, расступаясь перед носом лодки, тихо шуршали: все хорошш-шо… все хорошшшо… очччень хорошшшо…
Но все было совсем плохо.
* * *
Днище лодки шоркнуло, зацепившись за что-то, возможно, за ушедший в воду корень, лодка прошла еще немного и стала. Кэлпи выскочил на подмытый берег, втащил лодку на отмель и, наклонившись над Фомой, ловко разрезал стягивающие ноги веревки. Фома подтянул коленки к подбородку и сел.
Лодка не качалась, она прочно укрепилась в наносах песка. Со всех сторон свешивались ветки ивняка, так что казалось, они с кэлпи находятся внутри изумрудного шатра. Здесь все было зеленоватым, мягким, переливчатым, на зеленоватой воде отблескивали острые солнечные искры, иногда растягиваясь от мелкой волны в перекрученные восьмерки. Неудивительно, что и сами кэлпи зеленые, подумал Фома.
— Ты, вставай, — сказал кэлпи, обращаясь к Фоме.
Фома сделал вид, что не расслышал или не понял, так и остался сидеть на дне лодки. Черно-зеленая бабочка сорвалась с ветки и порхнула вглубь островка, ее крылья казались исчезающими клочками света и тени.
Кэлпи протянул длинную руку и двинул Фому по уху. В ухе зазвенело. Вдобавок кэлпи двинул по раненому уху.
Фома набрал в грудь побольше воздуха и постарался принять бесстрашный вид. Ухо болело.
Надо быть мужественным, подумал Фома. Как в кино. Надо не говорить ни слова. И смотреть врагам в глаза.
В своих путаных мечтаниях он порой был таким вот героем прошлой войны, совершал с автоматом в руках вылазки в страшные леса, где подгнившие деревья стоят по пояс в воде, и дышат ядовитые испарения с болот, и страшные зеленые кэлпи устраивали в ветвях засады, и хватали его, и пытали, заставляя выдать расположение лагеря, а он, не сказав ни слова, умирал с гордой усмешкой на окровавленных устах.
— Еще в ухо захотел? — мрачно спросил кэлпи.
— Бей меня сколько угодно, нелюдь, — сказал Фома, — я все равно ничего не скажу.
Кэлпи был несколько ошарашен.
— Не скажешь что? — спросил он.
— Ну… — Фома задумался: а что он и в самом деле может сказать? — Про часовых. Про тайные тропы.
Боже мой, а вдруг я и правда знаю что-то важное, зачем я сказал про часовых, они сейчас начнут меня пытать и запытают до смерти. Смогу я удержаться и не рассказать им про вышки с часовыми или про генераторы, подающие ток к ограде, окружающей Поселение? Или выдам все, какой позор, меня же все проклянут… никто не будет со мной разговаривать, никто-никто, никогда.
— Ты маленький, — обидно сказал кэлпи, — маленькие ничего не знают.
— Я не маленький, — сказал Фома, — я уже в пятый класс хожу.
— Дурак, — сказал кэлпи.
— Сам дурак, — сказал Фома, — дурак и убийца. Вы убили дядю Эжена.
— Твоего дядю? — удивился кэлпи.
— Водителя школьного автобуса, — пояснил Фома и вытер нос плечом. — Он был хороший. И его дочка была с нами в автобусе. Лисса.
— Он убил двоих наших, — сказал кэлпи. — А потом в перестрелке погибли еще двое наших. Это честно.
— Это нечестно, — возразил Фома, — вы первые напали.
— Да, — согласился кэлпи, — мы первые напали.
И замолчал.
Потом опять сказал:
— Вставай. Пошли.
Фома набрался храбрости, отринул стыд и спросил то, что хотел спросить больше всего:
— Что вы со мной сделаете?
— Ничего, — сказал кэлпи, — ничего плохого. Просто вставай. Иди.
— Вы поменяете меня на ваших пленных?
— У вас нет наших пленных.
Фома встал. Лодка под ногами качнулась, норовя вывернуться, и кэлпи ухватил его костистыми пальцами под локоть. Фома переступил через низкий бортик и зачерпнул ботинком воду. В стороны прянули совсем мелкие полупрозрачные мальки.
— Меня найдут, — сказал Фома, — и вас всех повесят на деревьях.
— Ой, как мне страшно, — сказал кэлпи.
Фома подозрительно покосился на него. Конечно, им много рассказывали про кэлпи. И в школе, и дома. И что они появились неизвестно откуда после Большого разлива. И что первые стычки с людьми обернулись затяжной и выматывающей войной. И что кэлпи чувствовали себя как дома в этом зеленом, заросшем тростником мире трясин и водных рукавов, тогда как люди, напротив, хватались за каждый уцелевший клочок настоящей суши и возводили там свои укрепления и дома. И что с тех пор, как появились кэлпи, люди больше никогда не знали покоя. И что кэлпи — просто трусы, нападающие исподтишка… И что все разговоры о том, что кэлпи владеют какой-то там магией, — просто враки и сплетни, которые исподтишка распускают сами кэлпи, чтобы их боялись. И еще о том, что кэлпи никогда не смеются, потому что не умеют. И чувства юмора у них нет. И что они непроходимо глупы, ибо так и не освоили человеческую речь.
Из этого следует, говорили в школе, что кэлпи просто опасные животные с относительно высоким интеллектом, вот и все.
— Руки болят? — спросил кэлпи.
— Что?
— Веревка.
Фома пошевелил руками.
— Не знаю, — сказал он. Рук он не чувствовал.
