ли соглашаясь с возможной трепкой за неподобающее поведение.
Домой Михаил везет парня в полной тишине. Помогает ему добраться до квартиры, раздеться и даже ведет в ванную комнату, хотя тот отбивается, повторяя, что не настолько пьян, чтобы самому не принять душ. И лишь убедившись, что Ландау в нормальном состоянии (не считая пары синяков, которые проявятся в полную силу только завтра), отправился спать к себе.
****
десять месяцев после олимпиады
— Значит на показательные ты не остаешься никогда? — в очередной раз уточняет с удивлением Ландау.
— Зачем, Илюш? Это же праздник. Пусть они катаются в радость. А что за радость, когда ты знаешь, что за бортиком стоит тренер и оценивает каждый твой жест? — отвечает Виктория.
— Ну, ты же можешь не оценивать, — предлагает Илья.
— Нет, не могу. Я тренер. Тренером живу, тренером и помру, — смеется Домбровская.
Автомобиль, на котором он ее везет, больше стоит по пробкам, чем едет в нужном направлении. Вот и решил подбросить начальницу домой после рабочего дня!
— Слушай, нам точно не надо в ту сторону, — смеется Илья. Вон, ко мне домой зеленая улица, а к тебе восьмибалльные пробки! Вика, поехали праздновать по-взрослому прошедшую победу!
— В будний день! Это как? — прищуривается женщина, понимая, что разговор идет по очень скользкому руслу с учетом того, что они натворили совсем недавно. От воспоминаний становится внутри сладко и немного больно из-за желания повторения.
Ландау чуть скашивает глаза в ее сторону, прячет улыбку в складке губ. “Тебе понравится”,— несколько самоуверенно думает мужчина. И разворачивает автомобиль в противоположную сторону.
— Ну, как-как! Чуть-чуть выпьем чего-нибудь улучшающего взаимопонимание, сядем разбирать все прокаты победителей и спорить о том, каких компонентов не хватает нашим, чтобы быть на три головы выше. Ну, может быть, потом, после разработки плодотворной стратегии мирового господства в фигурном катании, мы включим музыку и будем танцевать до рассвета! Устраивает?
Он над ней посмеивается, но почему-то это очаровательно.
— Илья Сергеевич, только я не танцую, — в итоге это все, что она отвечает на его предложение.
Илья улыбается уже открыто:
— Ничего страшного, Виктория Робертовна, мы придумаем что-нибудь, чем вам понравится заниматься после разработки стратегии мирового господства.
И уже под общий смех она набирала Нике сообщение о том, чтобы та не ждала ее сегодня. Впрочем, дочь вряд ли и ждет. Утром ей на тренировку совсем рано, но даже утром ей не стоит волноваться, что мамы нет дома. Почему-то Вика была уверена, что ее ночь будет занята до самого утра. И, наверное, даже не только просмотром чужих коротких и произвольных программ.
Так в итоге и сложилось. Пока она завороженно смотрела, как чемпион Китая на разорванной связке покоряет космос, губы Ильи прикоснулись к тонкому шраму на запястье, перепорхнули к мочке уха, прошлись по скуле, а последнее вращение китайца совпало с каруселью чувств, в которую закружил их обоих долгий поцелуй.
— Ну, почему ты так хочешь от меня сбежать? — шепчет ей в затылок молодой человек, притягивая вплотную к себе, прижимаясь к ее спине своим телом.
Когда страсть заканчивается, необходимо прятаться назад в свой непроницаемый кокон, чтобы вспомнить реальность. Ту, где ты есть, а не ту, в которую тебя уносит иллюзия слишком хорошего секса, так небезопасно похожего на любовь.
— Ты хоть помнишь, сколько мне лет? — ни с того ни с сего произносит в темноту Виктория.
— Какая разница, — улыбка Ильи щекочет ее плечо, — я тебя варить не собираюсь! — и он прижимается к ней еще сильнее.
****
А на следующее утро, по окончании тренировки, когда мальчики-фигуристы уже покинули раздевалку, Григорьев, не отрываясь от своих дел, сказал только одну фразу:
— Ланди, если она из-за тебя будет страдать, я тебя накажу. Больно.
До сих пор непонятно, как он догадался так быстро. Но теперь можно сказать, что слово свое Михаил держит. Впрочем, кто в их команде разбрасывается пустыми обещаниями и угрозами? На том и стоят.
Поставим сеть для львицы со львятами и путь им преградим!
— Ландау, жду тебя в кабинете! — этими словами закончилась утренняя тренировка на льду для хореографа штаба Домбровской.
Виктория Робертовна быстрым шагом направлялась к своему рабочему месту, почти не замечая привычной суеты спортивного комплекса и автоматически отвечая на приветствия своих учеников.
Голова была занята педантичной сортировкой задач, и шестеренки крутились на повышенных оборотах. Ландау среди вороха дел стал не самой яркой и важной, но самой близкой и болезненной из неотложных проблем.
Спускать на тормозах поведение, которое молодой человек позволил вчера вечером, было неправильно с точки зрения общей дисциплины. Виктория многие годы руководила тренировочным процессом и прекрасно понимала, что маленькая слабость рождает большой бардак. Но сил на трезвую оценку ситуации, непредвзятую со всех сторон, не было.
****
— Мама, это нечестно! — Ника кричала на весь каток, начисто подрывая тренерский авторитет матери, — все, все смеялись, когда пришла эта новенькая, а выгоняешь ты только меня! Я что — хуже всех?!
Ника, успокойся! — Виктория пытается достучаться до дочери, заставить ее посмотреть на себя, чтобы она не только увидела мать, но и поняла все то, что последняя собиралась ей сказать.
Девочка упорно избегала смотреть в лицо матери, продолжая возмущаться и обвинять.
— Грин, сейчас же прекрати истерику, — рявкнула в конце концов Домбровская и больше от бессилия, чем в воспитательных целях шлепнула девочку по пятой точке.
Ника вывернулась, словно маленький котенок, из материнских рук и понеслась со льда, заливаясь слезами обиды.
"Ну и что я за мать и тренер?!" — в сотый уже раз за короткую жизнь дочки на льду думала Вика, провожая убегающую девочку взглядом, но не делая даже попытки догнать.
****
В двери кто-то оставил записку, угол которой торчал на уровне глаз Домбровской, когда она подошла, вертя в руках ключ. Дедовский способ, которым с развитием интернета и различных мессенджеров пользоваться полностью перестали. Виктория вынула бумажку, провернула ключ в замке, и только войдя в дверь, развернула листок. В полном недоумении вчиталась в текст сначала раз, потом — второй.
“Они будут падать, страдать, ломаться и снова падать, пока не сдадутся! Не забывай, сука, своих щенков надо беречь! Второе место — тоже хорошее!”
Это, интересно, у кого такое оригинальное чувство юмора? Домбровская пытается обратить все в глупую шутку или месть за какую-то обиду (обижать она умеет, тем более за дело), но внутренний нюх чует паленое. Опасность вовсе не призрачная. И шнурки Яночке кто-то чем-то пропитал, между прочим. А кто и чем — неизвестно.
Пока она
