Никто не возразил Ольге Егоровне и на этот раз.
Звонок, пронзительный и долгий, оборвал рассказ. Хозяйка дома поспешила к двери.
Нервные женские молодые голоса, перебивая друг друга, наводнили прихожую. Казалось, их было много — этих нервных женских молодых голосов. Их было только два. Инга узнала, кому они принадлежат, сразу же, до того, как Снайк и Ванга осторожно вошли в зал.
— Что здесь у вас происходит? — агрессивно поинтересовалась Снайк. — Все в сборе. — Обвела взглядом гостей. — Только главного виновника не хватает! Даже прессу пригласили.
Марина остановила презрительный и испуганный взгляд на Инге.
Все взгляды, как лучи, сошлись на девушке с красными волосами.
Немым вопросом переместились на Одинокого Лота.
— Инга моя хорошая знакомая, — невозмутимо улыбнулся он.
— Так вы давно знакомы? — облегченно вздохнула Татьяна.
— Несколько часов, — честно ответил Одинокий Лот.
Инга почувствовала острое желание защитить Одинокого Лота от взглядов-стрел.
— Я написала статью, но она еще у меня, и может быть… — Инга сама не знала, что хотела сказать этим «может быть».
— Ладно, — махнула рукой Татьяна. Жест этот, по-видимому, означал что-то вроде «Лот знает, что делает». — Садитесь, девочки.
Марина и Аня сели рядом с хозяйкой.
— У нас здесь сегодня что-то вроде стола откровений. Каждый рассказывает о себе, — ввела хозяйка девушек в курс дела.
В центре внимания снова оказалась Ольга Егоровна.
Из-за возникшей суеты она потеряла нить своего рассказа и теперь рассеянно улыбалась.
— Ну что ж… — попыталась она собраться с мыслями. — Дальше вы все сами знаете… Одно меня радует, что мне не удалось втянуть во все это дочь и зятя. Хотя я не раз убеждала их прийти на сеансы Аникшина. К счастью, они оба очень занятые люди, и ограничились обещаниями. Как бы то ни было, прошлого не изменить, но каким будет наше будущее, зависит от того, что мы сделаем для завтрашнего дня.
Аплодисменты снова наполнили комнату.
Следующей по часовой стрелке за столом сидела красивая бледная девушка с длинными, но редкими темными волосами
— Я — художница, — голос ее был приятным и глубоким, но тихим и неуверенным. — Вы знаете, меня зовут Элизабет.
От этого имени Инга моментально выпрямились, вспомнив утреннее происшествие с книгой.
— Есть у меня и другие имена — Лиз, Мона-Лиза. Так меня звали мои друзья. Вы знаете их. Снайк и Ванга, — девушка перевела взгляд на Марину и Аню, на секунду замолчала, собираясь с мыслями. — На самом деле меня зовут Анна. Так странно снова произносить свое настоящее имя… Мы не любили свои настоящие имена. Среди нас были Мадлен, Марисабель, Саманта — герои сериалов, а некоторые просто придумывали себе имена, которые, как нам казалось, уводили нас из тусклой повседневности в другую яркую жизнь. Это был лишь наш мир, существовавший лишь в наших фантазиях, возбужденных роком и «травкой»… А гуру Тан сказал, что есть другая реальность, где все мечты становятся явью. Это была и моя реальность, альтернатива привычной действительности.
Девушка грустно улыбнулась и продолжала:
— Я люблю выходить за рамки привычного. Я люблю рисовать другие миры. Мой любимый цвет — фиолетовый. Однажды я нарисовала сиреневый лес. Большой и таинственный. А вокруг были песок и скалы.
— Долина Скал… — задумчиво прокомментировал мужчина в очках с толстыми стеклами и темной оправой. — А где сейчас эта картина?
— Не перебивай, Миша, — мягко осадила художница. — Да, это была Долина Скал. Но я узнала об этом позже, когда мне позвонил Аникшин. Он купил мою картину на выставке.
Тихий голос художницы с каждым словом наполнялся уверенностью и силой.
— Вы тоже знаете о Долине Скал?
— Извините, с кем я говорю?
— Вы меня не знаете, — (голос незнакомый, не низкий, не высокий и какой-то безликий. Но что-то есть в этой безликости, что удерживает от того, чтобы повесить трубку.) — Я купил вашу картину на выставке.
— Какую картину?
— Хотите узнать, что в том сиреневом лесу?
Это была моя первая выставка. Моя первая проданная картина. И человек, купивший ее, меня заинтриговал. Я согласилась встретиться с ним.
Когда я пришла, он был дома один… Это особое ощущение, когда видишь свою картину в незнакомом помещении, знакомо, наверное, каждому художнику.
Он спросил, как меня зовут. Я ответила: «Анна». Он сказал: «Нет, ты не Анна. Ты — Элизабет».
А еще он сказал мне, что я — муза. Его муза. Он пригласил меня в Долину Скал. Я спросила: «А как мы туда попадем?». Он провел рукой по моей щеке.
Потом…
— Кажется, здесь не просто вечер откровений, а вечер эротических откровений, — Марина вонзила в художницу презрительный взгляд.
— Марина, — укоризненно посмотрела на девушку хозяйка дома. — Когда подойдет твоя очередь, скажешь все, что хочешь сказать.
— … Он сказал, что для того, чтобы попасть в Долину Скал, нужно слиться духовно, — помотав головой, словно сбрасывая с себя презрительный взгляд бывшей соперницы, продолжала Анна-Элизабет. — А чтобы слиться духовно, нужно слиться физически.
Марина заерзала на стуле, метнула еще один взгляд, полный презрения, в рассказчицу, но промолчала.
— Он называл меня Музой, — повторила девушка. — Он показал мне начало своего романа о Долине Скал, который так и не смог закончить. Был и еще один, законченный, роман. Его героинь звали Анна и Элизабет. Он даже издал его под женским псевдонимом «Анна Перл». Гламурная книжка в розовой обложке всего лишь в одном экземпляре. Я долго хранила ее, но недавно она куда-то исчезла. Может, я сама потеряла ее во время шопинга, потому что подсознательно хотела ее потерять? Аникшин не любил этот роман. Он хотел написать что-то, что откроет людям тайну Вселенной, Истину, как он говорил. К тому же, у него часто менялись музы… — девушка подавила вздох. — Я никогда не любила его. Мне вообще никогда не нравился такой тип мужчин, но я жила так, как будто постоянно находилась под гипнозом, а может быть, так оно и было…
Анна нервно провела рукой по волосам.
— О том, что у меня ВИЧ, я узнала только вчера, — девушка встретилась взглядом с Одиноким Лотом. — На днях позвонил Лот, сказал, чтобы я сдала анализ крови. Результат не был для меня шоком, но еще когда я шла сюда… — девушка на секунду замолчала, — я чувствовала себя совершенно потерянной, но сейчас, слушая моих друзей по несчастью, я почувствовала вдруг, что жизнь продолжается, и самое лучшее, может быть, еще только впереди. Ну вот… — выдохнула Анна с улыбкой. — На этой оптимистичной ноте, пожалуй, и закончу.
Девушка получила свою заслуженную порцию аплодисментов, и траектории взглядов переместились на мужчину в костюме как будто с чужого плеча. Он рассеянно улыбался, переводя взгляд с одного лица на другое из-за толстых стекол очков.
— Ваша очередь, Маэстро, — подбодрила его хозяйка.
— Честно говоря, не умею я рассказывать…
Рассеянная улыбка стала смущенной.
— Нет уж, Миша, не отлынивай, — запротестовал астролог Роман.
— Лучше я сыграю то, что хочу рассказать.
Мужчина вразвалку и вместе с тем осторожно прошел к пианино, бережно, как будто совершая ритуал, открыл крышку.
— Миша — гений, — наклонился к уху Инги Одинокий Лот.
Инга недоверчиво скользнула взглядом по мешковатой фигуре маэстро, близоруко щурившемуся даже сквозь очки с толстыми линзами в неуклюжей черной оправе.
— Жаль, что это не орган, — произнес музыкант, обращаясь не столько к присутствующим, сколько к самому себе.
— Извини, — развела руками хозяйка дома.
Одинокий Лот с интересом скользнул по лицу Инги, пытаясь угадать, какое впечатление произвели на девушку слова музыканта.
Инга старалась оставаться вежливо-бесстрастной, чтобы какой-нибудь бестактностью не испортить странный праздник.
Она никогда не верила в гениальность случайных знакомых. Конечно, теоретически такое возможно, но по той же теории вероятности…
Большие руки Миши-Маэстро, словно гипнотизируя музыкальный инструмент, на несколько секунд нависли в воздухе над клавиатурой, и это напряженное предвкушение музыки невольно передавалось каждому, кто приготовился слушать игру Миши-Маэстро.
И вот пальцы музыканта встретились с клавишами, погрузились в черно-белую гармонию звуков, наполнили ее цветом.
Инга никогда раньше не слышала эту мелодию, но поняла это намного позже, когда звуки становились отголосками, растворялись в бесконечности, а маэстро, совершенно опустошенный, ссутулившись, склонился над клавиатурой, и засаленные черные волосы спадали на толстые стекла очков. А пока казалось, что эти звуки именно в этой единственно возможной последовательности были ВСЕГДА, и ВСЕГДА была жажда их услышать. Сгущающаяся, как смог, пустота ля-минора. И вот как дождь над пустыней, где тысячи лет с неба не падало ни капли воды…
