То и дело припадая на колени в траву и поднимаясь при помощи Паскома, Танрэй бежала, влекомая скорее инстинктом, нежели рассудком...
Нат понял: его маневр не прошел. Собаки сомкнули круг. Осталось одно - удар направо, налево, кувырок, перекат... А потом - бежать, бежать, бежать во весь опор!
Волк шумно встряхнулся, ощетинился и стал набирать скорость. Мышцы катались на его широкой, истерзанной шрамами, груди, все еще хранившей следы роскошного серебристого воротника.
Круг сжимался со всех сторон. А они поумнели, эти жалкие выродки волчьего племени...
Нат сморщил нос, и тот вздернулся блестящим черным кончиком над разверстой пастью и кинжалами потемневших от старости, но по-прежнему несущих смерть зубов. Он вихрем налетел на перегородившего топу вожака, но тот - о, проклятье! - удачно извернулся, и острые клыки, не причинив никакого вреда, скользнули по бедру его задней лапы и лишь чуть-чуть оцарапали сустав. Удар налево был более результативным, но волк, вцепившись в плечо спутнику вожака, не успел вовремя выдернуть зубы из надорванных связок завывшего пса и кувыркнулся вместе с ним. Ослепленные жаждой мести, собаки тотчас бросились на сбитого с ног и поверженного на землю врага.
Нат выпустил свою жертву. Пес вскочил, но его рана доставляла невыносимую боль: половина левого бока была практически освежевана, шкура лохмотьями волоклась за ним. Обезумев от страха, собака завертелась на месте и пронзительно завизжала.
Ничего этого Нат уже не видел: на него навалилось сразу три пса, в их числе - вожак стаи, тот самый, которому несколько Селенио назад отбивавшийся туземец из соседнего племени посохом перешиб ногу. Волк знал сейчас только две вещи. Первая: убить их всех. Вторая: найти хозяйку. Зубы его клацали, глаза горели красноватыми кружочками, он не тратил сил даже на рычание, он только резал, втыкал, рвал, трепал, отбрасывал и снова трепал. И наконец Нат пробил себе дорогу и бросился бежать. В другое время собаки, быть может, и отстали от него, но сегодня был особенный день, и вели они себя по-особенному.
Ветки хлестали волка по окровавленному телу. Он был изорван до неузнаваемости и страшен, как злые духи из сказок дикарей. Ни единого живого места уже не было на нем.
За плечами послышалось тяжелое дыхание псов. Они еще молоды, сильны и - самое главное - не очень покалечены в этом бою. А сегодня, видят боги, в которых верят их хозяева, сегодня они решили раз и навсегда извести того, кто никогда не подчинится их законам, кто похож и не похож на них одновременно, кто видел то, чего никогда не увидеть им... Сегодня все на их стороне - и Природа, и Удача.
Натаути резко развернулся всем корпусом, и задние ноги вынесло вперед. Мотнув хвостом, он восстановил равновесие и нагнул голову, но при этом ни на секунду не сводил глинисто-серых глаз с неприятеля. Подействовало: псы затормозили и, как всегда, отшатнулись в сторону. Нат щелкнул зубами, и собаки, как зачарованные этим сверлящим, словно бы слегка косившим - вот самое жуткое в разъяренном волке взглядом, поджав хвосты, шарахнулись еще дальше, но тут подоспел чуть прихрамывающий вожак, а он на то и вожак, чтобы выгонять из стаи трусость.
Волк стиснул зубы на его горле, но несколько алчущих пастей уже трепали его самого...
Зейтори сделал почти невозможное: когда корабль уже заваливался набок, он сумел поднять его в воздух. И тотчас трещина прошлась под тем местом, где только что находилось его шасси.
Тессетена отшвырнуло от жены в сторону, и он закувыркался по земле, кляня все на чем свет стоит и даже более. Ал и впрямь был словно заговоренный: трещина очертила вокруг них эдакую параболу, распалась на две части, и заключила островок, получившийся при этом, в огненные тиски. И в это русло, превращаясь в кипяток, выпуская такой пар, что не было видно ни зги в двух шагах от себя, хлынула вода из прорванной плотины.
Что стало с Коэтлом и остальными тепманорийцами, в ту минуту не знал никто. Сетен увидел только, что все тем же рывком Ормону отбросило на край трещины.
- Держись! - заорал он так, что тотчас охрип и зашелся кашлем.
Ал отшвырнул от себя Солондана и бросился к жене экономиста. Она держалась за вывороченный бетонный блок и висела над кипящей, клокочущей, светящейся водой. Но тогда толчком еще большей силы сбило с ног и Ала, и вскочившего Сетена. Астрофизик отделался от запутавшего тело плаща и на коленях пополз к Ормоне:
- Руку, Ормона! Подтянись чуть-чуть! Руку! Сконцентрируй силу и - руку! - скороговоркой кричал он, хотя в свистопляске всемирного рева вряд ли она могла его услыхать.
Она через плечо оглянулась вниз. На дне горела кровь земли - жаркая лава, и ее было видно, когда порывами ветра сносило пар. Ормона повернула лицо к Алу. Еще чуть-чуть - вот он уже почти отделался от плаща, сковавшего движения - и он схватит ее за руку. И снова прикоснется НЕ ТАК , совсем НЕ ТАК.
- Руку! - срывая связки, кричал он.
"Руку!" - услышала она мысленный вопль безгласного мужа, который никак не поспевал к разлому, и почувствовала, что не до конца зажившая нога его снова треснула в нескольких местах.
- Руку! - завопил тримагестр, теряя все свои лекарства, что пучком вывалились из карманов и разлетелись в разные стороны.
"Руку!" - молил Сетен, уже все поняв.
И тут Ормона медленно, слабо - так, что заметил только Ал улыбнулась узкими губами. Его рука схватила раскаленный воздух: она разжала пальцы.
- Ормона!.. - просипел Тессетен и ткнулся лицом в обезображенный дорожный настил.
Над ними вертелся "Сах", но Зейтори уже ничем не мог помочь.
Сетен дополз до Ала, грубо оттолкнул его от разлома и торопливо склонился над кипящей бездной. Тело его содрогнулось.
- Что он делает?! - в ужасе вопил тримагестр, подбегая к опустошенному Алу. - Это незаконно! Что он делает?!
- Заткнись! - сквозь зубы со злобой прошипел астрофизик.
Солондан едва не подавился собственным языком. Он хотел уговорить Ала, чтобы тот остановил Тессетена, но побоялся, что во второй раз тот уже перейдет к действию.
- Это незаконно... так нельзя поступать...
Корабль так и эдак пытался приткнуться на островке, но, словно громадная стрекоза, вновь вспархивал и взлетал. То место, куда можно было бы приземлиться, сейчас занимала эта троица. Как выгнать оттуда этих идиотов, которые сами себе своими руками готовят похоронный огонь?! Зейтори мог бы тоже орать, как все они, да только смысла от этого было бы чуть. Он молча держал штурвал и висел над ними.
Перепачканный грязью, сажей, чем-то еще, Тессетен отвалился от края и уперся обеими ладонями в землю. Изо рта его хлестнула темно-серая пена. Дунувший с той стороны ветер донес до Ала и Солондана запах тухлятины и прокисшего молока.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
