А Валериус хотел объединить страну в единое целое и сбросить с нее власть Амальрика. Он ненавидел барона Тора, впрочем, как и своих соотечественников, и тешил себя мыслью, что дождется дня, когда Акулония ляжет в руинах, а Тараскуз и Амальрик сожрут друг друга в безнадежной гражданской войне, что точно так же уничтожит и Немедию.
Было понятно, что победа над главными очагами сопротивления Понтейном, Гундерляндией и Боссонией означает конец правления Валериуса. Если исполнятся замыслы Амальрика, он, Валериус, станет не нужен. И поэтому, все время откладывая решительные удары по этим областям, он ограничивался беспорядочными грабежами и наездами, а на понукания, на которые не скупился Амальрик, уклончиво отвечал всевозможными призывами к осторожности и различными подозрениями.
Жизнь его стала сплошной вереницей пиров и диких разнузданных оргий. Он наполнил свой дворец самыми красивыми девушками королевства, привезенными сюда по своей воле или даже против нее. Он хулил богов и в пьяном беспамятстве валялся на полу пиршественного зала, прямо в короне и заляпанных вином пурпурных королевских мантиях. В приступах кровавого бреда он заполнял виселицы на городских площадях сотнями тел, заставлял неустанно работать топоры палачей и рассылал во все стороны отряды немедийских всадников в опустошительные набеги. Доведенный до разрухи край был отдан на откуп нескольким гарнизонам, жизнь которых текла сыто и кроваво. Валериус грабил, насиловал и сжигал дотла свою землю так яростно, что, наконец, не выдержал и стал протестовать сам Амальрик, который, так и не понимая истинных замыслов своего союзника, все же стал опасаться, что Акулония при таком положении дел может погибнуть и стать бесполезной для выполнения его собственных планов.
Как в Акулонии, так и в Немедии народ обсуждал безумства Валериуса. Но у немедийцев была еще одна тема для разговоров: Ксалтотун, человек в маске. Он редко появлялся на улицах Бельверуса. Рассказывали, что он подолгу беседует где-то высоко в горах с представителями древних народов - таинственными молчаливыми людьми в необычных одеждах, что хвалятся своим происхождением от жителей какого-то древнего и могучего королевства. Шептались о бубнах, гремящих на далеких горных склонах, о светящихся в темноте огнях, о приносимых ветром необычных песнях, о заклинаниях и ритуалах, забытых уже много столетий назад и передававшихся от поколения к поколению только как утратившие смысл формулы и бормотанья над кострами высокогорных селений, где жили люди, чуждые жителям долин.
Никто не знал тем этих бесед, за исключением, быть может, Орастеса, который теперь с гораздо менее хладнокровным выражением лица довольно часто следовал за чернокнижником.
Но в самый разгар весны в погибающем королевстве неожиданно распространился слух, пробудивший весь край к активнейшей жизни. Словно теплый ветер прилетел с юге и разбудил людей, погруженных в зимний сон. Никто точно не мог сказать, откуда этот слух взялся. Одни рассказывали об удивительной седой старухе, что с распущенными волосами и ступающим у ее ног, словно огромный пес, большим серым волком спускались с гор. Другие шептали о жрецах Ассуры, что, как неуловимые привидения, приходили из Гундерляндии, Понтейна и лесных сел Боссонии.
Как только слух этот пронесся по разграбленной стране, все пограничье, словно пожар, охватило восстание. Немедийские отряды и гарнизоны были разбиты и отброшены, западные области подняли бунт, принявший теперь уже совершенно другой характер, в отличие от предыдущих случаев: безумная ярость уступила место явно целенаправленным действиям, наносили удары по наиболее уязвимым местам обороны оккупантов. Поднялся не только простой люд - даже бароны укрепляли свои замки и провозглашали себя независимыми губернаторами провинций. Разведчики доносили о замеченных передвижениях войск на границах с Боссонией - это шли крепкие, отважные воины в стальных чепцах и блестящих полупанцирях, сжимая в руках огромные луки. Из разрухи, руин и упадка начинал гордо подниматься край, полный жизни, яростный и грозный. Амальрик поспешно сообщил об этом Тараскузу, немедленно прибывшему в Акулонию во главе своей армии.
В одной из комнат королевского дворца Тарантии сидели трое Амальрик, Тараскуз и Валериус. Темой их разговора было это неожиданное восстание. Они решили не приглашать на свое совещание Ксалтотуна и оставить его в горах Немедии за его таинственными занятиями. С того самого кровавого дня в долине Валки они больше не были настроены иметь дело с магией, он же, оставив их наедине с собственными проблемами, с тех пор тоже редко выражал желание с ними встречаться.
Не пригласили они также и Орастеса, который, однако, совершенно неожиданно пожаловал сам - бледный, как гонимая штормом морская пена, с бескровными губами. И вот теперь он стоял перед ними, а они задумчиво и с удивлением рассматривали его трясущиеся от страха руки и дрожащее лицо - раньше за ним подобного не замечалось.
- Ты же устал, Орастес, - произнес, прервав долгое молчание, Амальрик. - Лучше приляг, отдохни. Я прикажу принести тебе вина. Путь твой был долог...
Нетерпеливым движением руки Орастес отклонил предложенное.
- Три коня пали подо мной в пути от Бельверуса. И я не стану пить и отдыхать, пока не расскажу, с чем приехал.
Словно сжигаемый каким-то внутренним огнем, что не позволял ему стоять на месте, он стал нервно мерить комнату шагами, изредка задерживаясь перед собеседниками.
- Когда мы воспользовались Сердцем Арумана, - резко начал он, мы не догадывались, как опасно тревожить черный прах прошлого. В этом моя вина и мой грех. Мы думали только о своих амбициях, совершенно позабыв, что воскрешенный нами человек тоже может их иметь. И, сами того не осознавая, мы выпустили на свет демона, дьявола в человеческом обличье. Конечно, мы и так глубоко погрязли в злодеяниях, но и там существуют свои границы, которые ни я, ни любой другой человек моего народа переступить не сможет. Предки мои были обыкновенными людьми, безо всяких дьвольских замашек, и только я ступил на путь, ведущий в пропасть греха, но я никогда не преступал границ, которые сам себе поставил. А за плечами Ксалтотуна - тысячелетия черной магии и дьяволизма, все то, что он впитал в себя от своих предшественников, целая древняя традиция. Мы не в состоянии понять его не только оттого, что он чернокнижник, но еще и потому, что он сам - наследник и правитель рода чернокнижников.
То, что я увидел, сопровождая его, потрясло меня. Я видел, как высоко в горах он разговаривал с душами давно сгинувших, ужасных и страшных демонов забытого Архерона. Видел, как ему оказывают почести остатки проклятых богом и людьми потомков гнусной империи, как они величают его своим верховным жрецом. И тогда я понял, к чему он клонит, и теперь скажу об этом вам: он задумал ни больше, ни меньше, как возрождение древней и ужасной империи Архерон!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
