Макс не обращал на природные красоты внимания. Он наблюдал за домом Райниса. Журналист снял домик здесь, на улице Заречной, – чтобы, по его словам, быть поближе к природе: птичий хор на рассвете, утренняя пробежка по лесу и прочие пейзанские радости.
Заречная улица Ямбурга не так давно именовалась деревней Заречье – и осталась деревней до сих пор, несмотря на смену официального названия. Деревянные дома, вытянувшиеся в одну линию вдоль берега Луги, сады-огороды, срубы колодцев (полагавшийся по обретенному городскому статусу водопровод в экс-Заречье подвели, установили несколько колонок, но жители по старинке питьевую воду набирали в колодцах – вкуснее).
С другой стороны к улице-деревне вплотную примыкал лес. Макс подозревал, что выбор жилья Райнисом с птичками-бабочками связан мало. Просто в случае необходимости легче унести ноги. Пробежал пятнадцать метров, нырнул – и поминай, как звали (аквалангистом Райнис был серьезным, не чета Максу). Или – если от реки отрежут – уходи лесом. Удобно.
Вот только, по всему судя, идеальная позиция ничем этому ботанику не помогла. Пришли ночью парни Крымаря, приставили к башке шпалер, – и всё, отнырялся-отбегался.
Ничем другим свое утреннее приключение Макс объяснить не смог.
Врезали ботанику раз-другой – и поплыл, раскололся. Сдал весь план операции. А завтра, на рассвете, придет его черед нырять с моста «солдатиком». Джазмену плевать на иностранное гражданство, утопит и не поморщится. Отморозок, одно слово.
Только эти соображения удержали Макса от первоначального порыва – выйти на Таллиннское шоссе и заняться демократической процедурой голосования. Дело было даже не в том, что сегодня Джазмен напялит акваланг и отправится на свою арт-выставку – принять и разместить новый экспонат. То есть Макса. И наверняка заинтересуется оного экспоната отсутствием. И выпотрошит из Райниса (если еще не выпотрошил) всё, что журналист знает о неудачливом кандидате в утопленники. А знал тот немало…
…Райнис отыскал Макса в Питере и предложил безумную на первый взгляд идею: прикончить удельное княжество Джазмена репортажем о его садистских забавах. Макс отреагировал адекватно: покрутил пальцем у виска. Райнис давил на гуманизм и описывал страдания тонущих жертв. Макс резонно возражал, что свято место пусто не бывает, придет кто-то другой и начнет менее экзотично зарывать криминальные трупы в лесу, или же обзаведется цистерной с щелочью…
Прибалт зашел с другого фланга, и поведал о потоке белой гадости, текущем через Ямбург в Балтию, и о судьбе бедных прибалтийских юношей и девушек, севших на иглу стараниями Джазмена. Макс не расчувствовался – кто ищет ширева, тот найдет, с Джазменом или без него.
Райнис попробовал припугнуть, и показал неизвестно каким путем полученные ментовские фотографии, изображавшие квартиру, которую арендовали два торговца мандаринами. Эти коммерсанты, оставив жен на солнечной родине, на шлюх не тратились, а имели обыкновение разнообразить свой досуг, затаскивая вечером в машину одиноко идущих славянских девушек помоложе, – а утром вышвыривали их, голых и изнасилованных всеми способами, на дальних загородных пустырях. Одна из девчонок, попавшаяся джигитам зимой, лишилась пальцев на руках и ногах, сильно обморозившись; еще одна наложила на себя руки…
На снимках квартира торговцев вид имела малоэстетичный – для граждан, не видящих особой эстетики в кастрированных трупах.
Макс заинтересованно просмотрел фотографии и спросил: какое отношение имеет эта коллекция к нему? Может быть, имеются свидетельские показания? Или отпечатки пальцев?
Тогда Райнис бухнул на стол свой главный козырь, долженствующий стать, наряду с ямбургским мостом, основой для убойного эксклюзива. В Ямбурге начиналась глубоко законспирированная караванная тропка, поставлявшая в Европу уникальный, куда там героину, товар. Детей-доноров. Лже-усыновления. Банальная покупка в детских домах и приютах детей, которые списывались потом как убежавшие. Наконец, похищения. О судьбе мальчишек и девчонок, отдававших свои органы детям западных миллионеров, Райнис не знал, но подозрения имел самые мрачные. Никто из них никогда не выступал с жалобой на незаконно изъятую, к примеру, почку. А иные операции с дальнейшей жизнью донора просто не совместимы.
На этом Макс сломался…
Попросил два дня на раздумья, – хотя знал: раздумывать не о чем. За некоторые вещи надо убивать. И не компроматом. Но согласившись на предложение Райниса, можно было получить всю собранную прибалтами информацию, не теряя времени на разведку. Результатами раздумий стали попытка связаться со Граевым (быстро тот не откликнулся, а ждать Макс не мог) и поездка в Ямбург, – закончившаяся на дне Луги…
…Короче говоря, если Райнис сдаст (или уже сдал) все, что знает о Максе – домой можно не торопиться. Все равно вернуться в Ямбург придется не во всеоружии, а в багажнике машины, связанным по рукам и ногам. При таком раскладе единственный способ поквитаться с Джазменом – остаться здесь, и, не медля, попробовать добраться до него с подручными средствами. Выломать, например, в лесу дубину потолще…
Наверное, примерно такими выкладками оправдывал бы свои действия Танцор, любивший, в отличие от Макса, логические построения.
Макс, готовясь пойти в сельский домик, где почти наверняка ждала засада, думал проще: своих бросать нельзя. Нигде. Никогда.
СТАЯ – II(май)
– Кабаны… – негромко сказал Пузырь. – Бля буду…
– Будешь, точно будешь, – подтвердил Игоша, не отрываясь от дела: выпутывал из сети подлещика, рядом шевелили жабрами еще два. Кабанами этих подтощалых недомерков можно было назвать только с изрядного перепою. А они с Пузырем хоть и врезали вчера по водочке, но умеренно.
– Да ты, ёптыть, бо́шку-то поверни! – заорал Пузырь, отчего-то шепотом. Трудно орать шепотом, но Пузырь сумел.
Игоша повернул – недовольно. И аж выпустил из рук и сеть, и подлещика.
В предрассветном тумане смутно виднелись массивные силуэты, рассекавшие воду. Похоже, и впрямь кабаны.
– Три… Четыре… – считал вполголоса Пузырь. – А вона еще поотставших два… Цельная стая… Мяса-то…
– Может, подгребем? – загорелся Игоша. Он был охоч до халявного мяса. И до халявной рыбы. И до халявной водки. И вообще до халявы.
– Подгребешь – и что? – остудил его пыл Пузырь. – За ушком ему почешешь? Или веслом по кумполу?
Весла на их надувной лодке и в самом деле стояли несерьезные – пластмассовые, с вихлючими тонкими лопастями. Где уж тут по кумполу…
– Может, сетью накрыть? – не сдавался Игоша. – Мелкого какого? Подсвинка?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
