Новшества Джунковского были в глазах Белецкого и некоторых других профессионалов политического сыска попытками соединить несоединимое: заботу о повышении эффективности действий полиции с этическими ограничениями, с их точки зрения, неуместными и обременительными. Джунковский, со своей стороны, не скрывал недовольства, выслушивая по два раза в неделю длиннейшие доклады директора департамента полиции, каждый не менее четырех часов, да еще присутствуя при его докладах министру. В этих докладах непомерно раздувалась, как считал Джунковский, революционная опасность и одновременно обнаруживалась нечувствительность докладчика — из-за отсутствия «нравственной твердости» — к фактам провокации. Ясно было, что сработаться им не удастся.
Случай, о котором впоследствии поведал начальник московской сыскной полиции А.Ф.Кошко, дает основание думать, что в оценке действий Белецкого с точки зрения их полезности правительству Джунковский был во многом прав. После увольнения Белецкого Джунковский показал Кошко дело, заведенное на него —. «русского Шерлок Холмса» — в департаменте полиции. Случилось это после того, как московское охранное отделение сообщило о «странных» беседах Кошко со студентами-юристами Московского университета, в ходе которых он будто бы позволял себе критиковать политический розыск. Резолюция Белецкого была такова: «Установить за Кошко негласный надзор и подвергнуть перлюстрации его частную корреспонденцию». В действительности Кошко занимался со студентами практической криминалистикой по просьбе профессоров университета и с разрешения, которое дал ему в свое время Столыпин. «Таким образом, судьба разжаловала меня чуть ли не из профессоров в поднадзорные», — иронизировал, вспоминая об этом, Кошко. Действия Белецкого представлялись ему, как и Джунковскому, «стрельбой по воробьям из пушек»[453].
Джунковский держался уверенно, и оппозиции среди его подчиненных оставалось только надеяться, что товарища министра в конце концов подведет пренебрежение неофициальными связями. По приезде в Петербург он проигнорировал, например, настойчивые приглашения престарелого, но по-прежнему влиятельного при дворе издателя газеты «Гражданин» князя В.П.Мещерского (креатурой его был и министр Маклаков). Не внял он и рекомендациям, которые Мещерский изложил в нескольких письмах Джунковскому, убеждая его в том, что их взгляды совпадают: департамент полиции — это «темное царство», где признаются допустимыми «все средства для достижения наших целей». Предпочитая сохранить независимость, Джунковский ограничился визитом вежливости месяц спустя после своего назначения. Между тем Мещерский активно поддерживал Распутина еще когда тот не был вхож в царский дворец; через Мещерского познакомился с Распутиным и Маклаков, находившийся с ним «в хороших отношениях». Демонстративно-отрицательное отношение к царскому фавориту также не укрепляло позиции генерала.
Не осталось незамеченным и его стремление осадить претендовавшие на особое положение правомонархические организации. Джунковский исходил из принципа надпартийности монархии; поэтому во время парадного обеда в Зимнем дворце по случаю 300-летия Дома Романовых представителям этих организаций не было разрешено поднести царю хлеб-соль и произносить речи[454]. Вероятно, не без санкции Джунковского в переработанную инструкцию по организации и ведению агентурного наблюдения был включен параграф, согласно которому секретные сотрудники, «принадлежащие к крайне правым партиям, зачастую не только не полезны, но и вредны»[455].
Белецкий же считал необходимым способствовать примирению враждовавших между собой организаций черносотенцев — так же, как и министр юстиции Щегловитов, о котором Джунковский отзывался (в полном согласии с его репутацией в обществе) отрицательно. Даже в беседах с царем он критиковал практиковавшиеся Щегловитовым методы давления на суд. «Он как министр юстиции, — говорил Джунковский, — не стоит на страже закона, а применяет его и объясняет его сообразно обстоятельствам и выгодам данной минуты», а Сенат — высшую судебную инстанцию — превратил в «послушный себе департамент».
Все это Джунковскому потом припомнили. Но пока что он проводил намеченную линию и одновременно перетряхивал высшие полицейские кадры. В июне 1913 г. он избавился от Виссарионова, который был переведен в ведомство по делам печати, что позволило разлучить его с Белецким. С последним удалось, наконец, расстаться в январе 1914 г.
Малиновский находился в этот момент в Вене, возвращаясь в Россию из заграничной поездки. О газетной новости — отставке директора департамента полиции — сказал ему А.А.Трояновский, заметивший, что Малиновский «весь вздрогнул, но тотчас овладел собой и стал напевать какую-то песенку»[456]. Потрясение было, однако, сильным. Как выразился потом Белецкий, Малиновский увидел в отставке шефа и покровителя «поднявшийся и над его головой молот»[457]. Встречи в ресторанах прекратились. Новый начальник департамента полиции В.А.Брюн де Сент-Ипполит, которого Джунковский считал «безукоризненным и кристальной чистоты человеком», тут же сообщил ему, кто скрывается под кличкой «Икс» (Белецкий в своих многочасовых докладах часто упоминал «Икса» как источник особо важных сведений, но Джунковский не снисходил до того, чтобы интересоваться фамилиями секретных сотрудников). Впрочем, о Малиновском он уже знал: об агенте-депутате ему сказал в марте 1913 г. Виссарионов, причем в этом конкретном вопросе мнения их сошлись, несмотря на некоторое несходство мотивов.
Мнение Виссарионова было таково: Малиновский не подчиняется «руководительству» департамента полиции, не желая ограничивать свою деятельность функциями осведомителя. Виссарионова не устраивали размеры и характер как думской, так и внедумской работы Малиновского, далеко выходившей, по его мнению, за пределы допустимого. «…Когда я стал читать его выступления в Думе, — показывал Виссарионов в 1917 г., — я пришел к заключению, что нельзя более продолжать работать с ним»; «…он обходил и фракцию, и С.П.Белецкого, не говоря уже обо мне». «Отойти» от Малиновского, то есть прекратить его использование, он предлагал и Белецкому и Золотареву, предупреждая их о возможности всяческих осложнений, вплоть до запроса в Думе, но безуспешно. По словам Виссарионова, «с Белецким невозможно было разговаривать на эту тему, он всегда стоял на том, что Малиновского он должен удержать, и он очень старался его удержать все время, повышая ему оклад»[458].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
