Я стала бросать вещи в сумку. Нищему одеться – только подпоясаться. Зубные щетки, пара рубашек, пара кофточек. Главное наше богатство – джинсы – мы наденем на себя. Все ненужное я кинула на тахту. Покидать прошлое надо налегке.
А еще я положила на стол, на самое видное место, стопку ксероксов – свои записи еще из восемьдесят первого года, – а также две тетрадки: похищенную на даче у Порядиной и взятую у директора. Рано или поздно, я полагала, на нашу комнату выйдет краснознаменная московская милиция. Может, у нее в этот раз хватить пороху распорядиться этим богатством.
Мы договорились встретиться с Кириллом ровно в семь на полпути от станции Каланчевская к Ленинградскому вокзалу. Я была там вовремя. Но Кира – не было. Прошло полчаса, час. Я замерзла и стала нарезать по улице нервные круги и петли.
Через полтора я просто начала сходить с ума. Я уже почти не сомневалась: с Кириллом что-то случилось. Его схватила милиция. Или, наоборот, фарцовщик навел на него бандитов – с такими деньгами, неважно, в какой валюте, рублях или долларах, он представлял лакомый кусочек для уголовников любой масти… А может, – дороги под вечер подзамело – и он на машине попал в аварию?
И я, распсиховавшись, позвонила из автомата туда, куда никогда не звонила. Мать Кира, Вероника Витольдовна, вдова генерал-лейтенанта Воробьева, терпеть не могла ни одну девушку из тех, с кем встречался ее сын. Для него давно уже была приготовлена партия – некая Настя, внучка кандидата в члены политбюро. Или, на худой конец, Нина, дочка замзаведующего орготделом московского горкома. А он… Связался с дурной компанией! Занялся фарцовкой! Против него открыли уголовное дело! Каких трудов (да и денег) стоило Веронике Витольдовне замять эту историю! И то до конца не удалось, жалко отчима-генерала уже нет на свете, и бедному Кирюшеньке дали полтора года принудительных работ на стройках народного хозяйства… Но даже с клеймом полууголовника сыночек оставался завидным женихом. Работники торговли и их дочери спали и видели породниться с настоящими представителями элиты, сливками советского общества. Но нет же: когда Кирилл наконец освободился, он практически ушел из семьи, стал снимать квартиру, жить с уголовницей (со мной, то есть)… Ясный пень: мамаша его ненавидела меня люто. Единственной попытки познакомить нас мы обе не вынесли.
И вот теперь я позвонила ей – из чего следует, что градус моего волнения был очень высок.
Я была сама кротость.
– Вероника Витольдовна, простите, Кирилл у вас?
– Он был, но уже уехал. – В голосе несостоявшейся (а может, все-таки будущей?) свекрови послышалось плохо скрываемое торжество. И ледяная язвительность.
Я растерялась.
– Уехал? Куда? На машине?
– Нет, машина стоит в нашем гараже. Он собрал сумку и отправился на вокзал. Сказал, что уезжает на недельку в Ленинград. А вы разве не вместе?
В интонациях Вероники Витольдовны послышалось глубочайшее удовлетворение – оттого, что с Кириллом мы, похоже, не вместе и он наконец бортанул меня.
– Нет, мы вдвоем, конечно же, отправимся, – успокоила я ее. – А давно он вышел?
– Да уж часа два. А ты его ждешь? – Ее слова истекали ядом.
– Может – его, а может, и нет. – И нанесла разящий удар: – Это вам уже больше ждать некого. И нечего. – И нажала на рычажки аппарата.
И тут меня вдруг пронзила ужасная мысль.
Кирилл меня бросил! Использовал, предал и бросил! Интересно: он давно запланировал убежать от меня? Или – под влиянием минутного импульса, когда понял, что мы под колпаком?
Нечего обольщаться, сказала я себе. Подобные поступки спонтанно не совершаются. Кирилл наверняка заранее спланировал свой побег. Он не любит импровизаций.
А я всегда любила действовать стремительно и по наитию.
Я отправилась на вокзал. Ошибется тот, кто подумал, что я желала, чтобы Кир взял меня с собой. Коли кто так решил, то ничего во мне не понял.
Но я хотела еще раз взглянуть на него. Посмотреть ему в глаза. И – все-таки оставить за собой последнее слово.
Я даже не подумала, что на вокзале мне появляться опасно. Плотность милиционеров, в форме и в штатском, приходящихся на каждый квадратный метр, на железнодорожных станциях была, пожалуй, самой высокой в стране. Выше даже, наверное, чем на Красной площади. Но я ничуть не сомневалась, что Кирилл отправится в северную столицу на поезде. Самолет исключался: там требовалось предъявить паспорт. Автомобиль, пожалуй, тоже. Как довольно опытный водила, Кир знал, насколько у нас опасны междугородные путешествия на машине – тем более зимой, на обледенелых дорогах. Да и мать его сообщила, что машина в гараже – зачем ей врать.
И вот мой родной Ленинградский – откуда две тысячи раз я уезжала в свой городок, а потом снова возвращалась в столицу. Случалось мне ждать там и подолгу, когда опаздывала на электричку или ее вдруг отменяли. В итоге я знала здесь каждый уголок. В том числе и местечко, откуда легко просматривалась и стекляшка вокзала, и подходы к тем путям, где швартовались поезда дальнего следования.
Кирилл любил комфорт, и я почти не сомневалась, что он поедет вагоном СВ на поезде, отправляющемся около полуночи, – к примеру, на «Красной стреле».
Я слегка ошиблась: увидела его без пяти одиннадцать, он спешил на двадцать шестой поезд, уходивший в двадцать три десять. Я догнала его уже на перроне. Похлопала сзади по плечу. Он резко обернулся. На лице его были написаны одновременно недовольство и испуг. Узнав меня, он облегченно выдохнул: «Ты…»
– Сбежать решил? – усмехнулась я.
– Не твоего ума дело.
– Как же не моего? Если ты все мои денежки скоммуниздил?
– Я? Ты о чем?
– О валюте, мой дорогой. О долларах. Слышите, товарищи! – Я слегка возвысила голос, апеллируя к двум командированным, что спешили вдоль состава со своими портфельчиками, и проводнице в форме, которая скучала возле мягкого вагона, прислушиваясь к нашей ссоре. – У этого гражданина полно валюты.
– Заткнись, ты!.. – Злобно прорычал Кир и схватил меня рукой за горло.
Стало больно, а он сжимал пальцы еще сильнее.
– Пусти, скотина! – прохрипела я и вцепилась ногтями ему в руку.
– Эй, гражданин! – крикнула со своего поста разгневанная его хамством проводница. – Ну-ка, прекрати немедленно, а то я щас милицию вызову!
Мой любовник – бывший, теперь уже бывший – разжал свою хватку. Я закашлялась и схватилась за горло.
– Убирайся! – с лицом, искаженным злобой, прошипел Кирилл.
– Верни мне деньги. Хотя бы мою долю.
– Пошла вон!
– В милицию захотел? А ведь там обыщут. И «зеленые» найдут. Хочешь стать неоднократно судимым по валютной статье?
– Сидеть мы будем в соседних камерах, ты ж понимаешь.
– А хотя бы и так. Я свою программу выполнила. За себя отомстила. Думаешь, это ты меня обманул? Это я тебя использовала.
Мы разговаривали полушепотом, максимально отодвинувшись от проводницы.
До отправления поезда оставалось пять минут.
Поток пассажиров, следующих мимо нас, иссяк. Проводница на минуту отвернулась, не желая совсем уж настойчиво приглядываться к нам (при том, что ушки ее, пытаясь расслышать наш диалог, отросли до невообразимых размеров). Воспользовавшись тем, что никто нас не видит, мой подельник полез во внутренний карман пиджака, быстро достал оттуда пистолет и спрятал его в кармане дубленки. Туда же засунул свою правую руку.
– Что, хочешь убить меня? – усмехнулась я.
– Ей-богу, если что – выстрелю. Лучше уйди от греха.
– Глупо.
– Может быть. Не знаю. Убирайся.
– Верни мне деньги.
Кирилл дышал тяжело, глазки его бегали, на лбу блестели бисеринки пота.
– Хрен тебе, а не деньги!
Я крикнула, обращаясь к проводнице:
– Девушка! Пожалуйста! Вызовите милицию! Этот гражданин украл у меня деньги.
Монументальная железнодорожница внимательнейшим образом рассмотрела нас обоих. Потом обратилась к Кириллу:
– Она правду говорит?
– Черт с тобой! – прошипел мой подельник, потом закричал проводнице: – Это недоразумение! Сейчас мы все уладим!
Слабоват он все-таки оказался против меня! Он прошептал мне:
– Я отдам тебе все рубли, как ты просила.
Залез во внутренний карман и протянул мне сверток.
– Сколько там?
– Пять тысяч.
Я не стала проверять. Вряд ли бы он специально изготовил куклу – для чего? Я сунула сверток в сумочку и крикнула проводнице:
– Порядок! Он мне все отдал! – А потом высказала-таки своему бывшему компаньону все, что я о нем думаю: – Ты предатель и дурак. Хочешь быть один? Беги. Я счастлива, что меня не будет с тобой. И, знаешь, почему? Тебя поймают.
– Если ты, стерва, сдашь меня, я не знаю, что с тобой сделаю!.. – прошипел он шепотом.
– Да кому ж ты нужен. И как я могу тебя сдать, если даже не знаю твоего проводника и каким путем вы пойдете?
Проводница внимательно глянула на нас и крикнула:
– Граждане, вы заходите? Мы отправляемся через минуту!
