тебе.
Я молчу, не замечая, что все вокруг таращатся на нас. Тристан стоит рядом с Джулианом, настороженно ожидая.
— Мы поговорим об этом позже, — бормочу я.
— В чем смысл, Адриана? Ты, очевидно, нарисовала довольно красивую картину обо мне. Я не могу избежать своих ошибок, и даже когда я пытаюсь, ты подталкиваешь меня заводить друзей и посещать вечеринки, как будто я непобедим.
Лекс быстро переходит на мою сторону: — Не говори так с моей сестрой.
— Не лезь в это, мать твою, ладно? Ты наконец-то получил то, что хотел, — Джулиан стоит перед Лексом нога к ноге, оба они сверкают глазами и находятся на грани того, что вот-вот начнется ад.
Лекс понижает голос: — И так оно и останется.
Джулиан быстрым движением ударяет Лекса по лицу, вызывая бурную реакцию, и Рокки встает между ними. Все как в тумане, звуки заглушены, крики и вопли, а я стою на месте, полностью оцепенев на несколько секунд. В тот момент, когда я выныриваю из этого состояния, я вижу Лекса, которого сдерживает Рокки, его окровавленное лицо, смешанное с белой краской на лице, искажено гневом и чистой ненавистью. У Джулиана дела обстоят не лучше. У него все лицо в крови и порез над глазом, Тристан и Эрик пытаются успокоить его, пока он кусается с Лексом, оба они разгорячены яростью и ревностью.
— Держись подальше от моей жены, — кричит Лекс.
— Всегда о твоей жене, Эдвардс, — огрызается Джулиан.
— Ты чертовски прав. Моя жена, и так будет всегда.
— Нельзя стереть прошлое, Эдвардс. Я не тот, кто постоянно об этом вспоминает.
— Мне плевать. Она выбрала меня, ты понял?
Я вмешиваюсь, надавливая на грудь Джулиана: — Не делай этого, — умоляю я его.
Джулиан отталкивает мои руки от своей груди, создавая дистанцию между нами: — Ты всегда давишь на меня, спрашиваешь меня о Чарли… думаю ли я о ней, люблю ли я ее? Это все в твоем воображении, Адриана, — он отпускает пьяный смешок, — Так что нет, это всегда было о тебе, но раз уж ты заговорила об этом, я действительно любил Чарли, я давно хотел жениться на ней, и подожди, Эдвардс, это для тебя. Я перестал думать о том, как сильно Чарли любила, когда ее трахали, но всегда приятно прогуляться по дорожке памяти, раз уж ты этого якобы хочешь.
И Рокки, и зритель пытаются сдержать Лекса, пока я стою, ошеломленная обидными словами Джулиана. Джулиан поворачивается ко мне лицом, запыхавшись, с глазами, полными ярости и боли, и произносит слова, которых я так боялась все это время: — С меня хватит. Я не могу этого сделать, Адриана, это слишком тяжело, — он качает головой, пораженный, — Я люблю тебя, но ты всегда будешь выбирать своего брата вместо меня, а я отказываюсь всегда быть для кого-то на втором месте. Даже я знаю, что не заслуживаю этого.
Мой голос дрожит, и я безуспешно пытаюсь говорить.
Со второй попытки я, наконец, синхронизирую свой разум и голос: — Джулиан, не делай этого. Пожалуйста, я не имела в виду то, что сказала.
Его глаза успокоились, и его карие зрачки смотрят глубоко в мои, пронзая мою душу болью, зная, что ущерб нанесен, и я теряю единственного человека, который значит для меня больше, чем кто-либо другой.
Человека, которого я люблю.
Скажи ему, что любишь его… сейчас.
Я хочу сказать ему, но он опережает меня: — Ты сомневалась во мне, и я никогда не думал, что ты так поступишь. Все кончено, хорошо?
Раздавленный, он уходит, Тристан бежит за ним.
Ошеломленная и растерянная, руки обхватывают меня, чтобы утешить, и в тот момент, когда я понимаю, что они принадлежат Чарли, я застываю: — Не трогай меня, — предупреждаю я ее.
— Адриана, но я…
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, и со смешанными чувствами отшатываюсь, когда сила смирения бьет меня так сильно, что я не вижу ничего, кроме темноты.
— Дело всегда в тебе, Чарли. Он жил дальше, а ты пришла сюда, одетая как шлюха, и что ты делаешь? Отталкиваешь от меня моего парня.
Лекс придвигается ко мне: — Извинись за то, что назвала ее так.
— Я не буду ни за что извиняться, — кричу я им всем в ответ.
Я ухожу, бегу так быстро, как только могу, через сады и на подъездную дорожку. Мое сердце бьется неровно, а дыхание все реже и реже. В полной темноте я наконец остаюсь один, но спотыкаюсь на каменной дорожке. Я падаю на землю среди гравия, моя рука скребет по неровным краям.
Это боль.
Но я оцепенела.
Единственная боль, которую я чувствую, это то, что Джулиан ушел.
Он отказался от нас.
Опять кто-то отказался от меня.
Двадцать первая глава
Есть что-то, что можно сказать о разбитом сердце — разбивается не только твое сердце, но и весь ты.
Разум, тело и душа.
В одиночестве я попадаю в ловушку тьмы, заглушаемая болью, которая кажется мне такой знакомой. Мое сердце может быть разбито и покрыто шрамами, но теперь раны открыты, и я истекаю кровью.
Я ничего не вижу.
Я ничего не хочу.
Мне холодно и одиноко, нет ни тепла, ни света, который мог бы направлять меня.
Неважно, сколько раз я это испытывала, время не дает мне ни мудрости, ни сил, чтобы справиться с ситуацией лучше. Я должна быть профессионалом в этом деле. Я испытала больше боли, чем когда-либо мог себе представить. И все же я здесь, опустошена, слаба и едва могу дышать.
Каким-то образом я оказалась у Эрика, закутавшись в тяжелое шерстяное одеяло, в одной из его белых хлопчатобумажных рубашек. Вместо того чтобы дать мне поспать, что кажется невыполнимой задачей, Тристан и Эрик устраивают вечеринку жалости рядом со мной, пытаясь уверить меня, что все образуется, и что у Джулиана была тяжелая ночь.
Бурная ночь или бурная жизнь?
Я не вижу смысла, и каждое решение, которое я приняла с того момента, как вошла в группу поддержки, преследует меня. Должна ли я была предвидеть это? Неужели я настолько доверчива? Но даже после того, как я задаю себе эти вопросы, есть одна вещь, которая выделяется больше всего — он сказал, что любит меня.
Мои глаза начинают опускаться, я подозреваю, что Эрик подсыпал что-то в китайский чай, который он заставил меня выпить, и сон зовет меня.
Сон — либо мой друг, либо мой враг.
Сегодня он мой друг.
* *
