— Той, у которой было двадцать тысяч фунтов в год. У меня же был слепой отец и более скромное приданое. Прошу заметить, вполне приличное, но его даже сравнивать нельзя с приданым той леди. Подозреваю, что она решила его финансовые проблемы.
Себастьян не мог даже представить такого.
— Он держал меня за дуру. И никогда не думал жениться. Он постоянно лгал мне, хотел только соблазнить и — не стану вас обманывать — преуспел в этом. А потом оказалось, что я последняя в Лондоне, кто не знал о его помолвке. — Элиза вновь засмеялась, на сей раз глядя в потолок. — Правда раскрылась на одном из званых ужинов, когда хозяин дома встал и произнес тост за недавнюю помолвку. И я… — Она вздохнула и посмотрела на принца. — Достаточно сказать, что я отреагировала совсем неподобающе.
— Део! — воскликнул он. — Боже! Элиза, мне так…
— Прошу вас, — взмолилась она, перебивая его. — Это случилось десять лет назад. Уже все перегорело. — Она еще пригубила вина.
Разве возможно, чтобы мужчина столь отвратительно обошелся с женщиной? В особенности с Элизой? Он понимал, что двигало тем мужчиной, ведь Элиза была красавицей. Но почему так жестоко? А как же моральные ценности?
— Это неслыханно! — Себастьян опустил взгляд в тарелку. — И второго шанса не случилось?
— Не совсем так… Мистер Норрис был довольно настойчив, но он искал себе служанку, а не жену. Не знаю, как у вас в Алусии, но здесь, в Лондоне, когда женщина… — она запнулась и постучала пальцем по губам, как будто подбирая правильное слово, — пользуется дурной славой… да, пользуется дурной славой… И если за ней тянется шлейф дурной славы, то перспективы ее туманны. А когда она становится старше, как, например, я, за ней уже не стоит очередь поклонников. Перестают приходить приглашения. На нее навешивают ярлык старой девы, и, когда она идет по улице, никто ее не замечает. Она становится невидимкой. Она помогает отцу с законами, и никто не обращает на нее внимания. Она становится его тенью. — В ее улыбке сквозила грусть. — Ирония судьбы? Мне кажется, что правила, которые ограничивают меня, такие же непоколебимые, как и те, что ограничивают вас. С одной только разницей: вы у всех на виду и для всех желанны.
Себастьян ужаснулся. В Алусии для того, чтобы сделать хорошую партию, требовались молодость, энергичность и богатство. Но Элиза была такой живой и красивой. Другой такой не найти, и он предполагал, что разумные мужчины должны оббивать пороги ее дома каждый день, наперебой домагаясь ее внимания.
Уж он-то точно его добивался.
— Вы только посмотрите, я вас напугала! Не стоит бояться, в особенности из-за меня! — весело произнесла она. — Жизнь сама все расставит по своим местам. Я нужна своему отцу. Помогаю ему в работе, и так уж случилось, что я довольно неплохо разбираюсь в законах. И в часах.
Она улыбнулась, а Себастьян подался вперед, накрыл ее руку своей ладонью.
— И вы довольны своей жизнью, Элиза? И большего не желаете?
Казалось, вопрос смутил ее.
— Я не… нет. Нет, я большего не хочу. Зачем мечтать о большем? Жизнь моя не изменится. И я ни с того ни с сего не стану матерью десятка маленьких принцев. Единственное мое желание — чтобы отцу было спокойно и уютно. — На мгновение она отвела взгляд. — И, быть может, немного мир посмотреть. Хотя бы выехать из Лондона.
Себастьян откинулся на спинку кресла, его рука соскользнула с ее ладони. Он хотел для нее большего. Он хотел все бросить к ее ногам. Она заслужила иметь все.
— Ну как, вы не слишком шокированы? — поинтересовалась она.
— Ничуть, — негромко ответил он. — И вы для меня не пустое место. Я хорошо понимаю вас.
Она радостно улыбнулась.
— Отлично! Мне нравится быть вашим другом. — Сказав это, Элиза продолжила трапезу.
А вот Себастьян потерял всякий аппетит. Он продолжал размышлять над ее словами о том, что они оба находятся в одинаковых условиях. Получается, обстоятельства его рождения и ее любовная трагедия сделали их совершенно беззащитными, когда пришло время выбирать спутника жизни. О да, он понимал, что многие на всем земном шаре позавидовали бы его положению. Те, кто был бы рад целым флотилиям красавиц, которые изо дня в день проплывали перед принцем, пытаясь привлечь его внимание. Но Себастьян к ним относился настороженно. Их было столько, что все красавицы казались ему на одно лицо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он хотел от своей спутницы жизни того же, чего жаждала и Элиза, — покоя и уюта. И счастливой семьи с десятком маленьких принцев.
— Вы расскажете мне, наконец, о своем разговоре с господином Хитом?
Ну вот опять! Он взял вилку, попытался отмахнуться от образа Матуса, неожиданно возникшего у него перед глазами.
— Разговор не слишком помог. Он сказал только одно: мой секретарь интересовался, связывался ли Хит с французским банкиром. Как он понял, кто-то, располагающий внушительной суммой денег, хотел через английский банк перевести эту сумму в банк французский.
— Зачем? — удивилась Элиза.
— Не знаю. Не знаю, зачем кому-то из Алусии привозить с собой в Англию внушительную сумму денег, чтобы потом перевести ее во Францию.
— А быть может, деньги выиграли в азартные игры? Как я понимаю, можно выиграть огромные суммы.
— Наверное, можно, но зачем переводить деньги в какой-то французский банк? Почему не в банк Алусии?
— Потому что этот человек не хотел, чтобы об этом узнали в Алусии, — сказала она. Элиза отложила вилку в сторону, откинулась в кресле и скрестила руки на груди, обдумывая свою версию. — И естественно, если этот кто-то находится в Алусии, ему намного легче получить доступ к французскому банку, чем к банку Англии. Но от кого он прячется?
Себастьян пожал плечами.
— Наверное, от правительства? Чтобы избежать уплаты налогов.
— Или от родных. Быть может, он не хотел ни с кем делить выигрыш. Возможно, он поклялся, что бросит азартные игры, и не хотел их расстраивать. Но откуда об этом узнал ваш секретарь? Почему он наводил справки?
— В этом-то вся загвоздка! — согласился Себастьян.
— У меня есть одно предположение.
— Какое?
Она встала, чему Себастьян крайне удивился, — никто и никогда не вставал из-за стола, пока сидел он или король с королевой. Но Элиза уже подошла к камину и протянула руки к огню, пребывая в счастливом неведении относительно подобных старинных правил.
— А если деньги были предназначены для чего-то гнусного? И их можно было бы отследить при условии, что их положили в алусианский банк?
Элиза была права. Банком Алусии правил король.
— А если деньги предназначались, например, Веслории? А если причина, по которой деньги оказались в Англии, кроется в том, чтобы перевезти их из Англии во Францию, а потом в Веслорию, чтобы в Алусии никто об этом не узнал?
В некотором роде предположение имело смысл.
Элиза стала раскачиваться из стороны в сторону, явно увлеченная своей версией.
— Если дело обстояло именно так, тогда этот человек мог предположить, что вашему секретарю что-то известно. Преступник, возможно, подумал, что именно секретарь послал записку моему отцу, однако несчастный уже не смог бы этого сделать. А это означает, что о происходящем знает кто-то еще. Я полагаю, что необходимо разыскать того, кто принес эту записку. И того, кто дал ему это послание. Значит, кто-то еще в курсе событий.
Себастьян решил, что эта версия была настолько невероятной, что вполне имела право на существование.
— А вы знаете, Элиза, что вы чертовски умны?
Она засмеялась.
— Вы мне льстите.
— Ничуть! — Он встал из-за стола и подошел к стоявшей у очага Элизе. Себастьян хотел что-то сказать, но слова застряли в горле, целый ком невысказанных слов, которые смешались с переполнявшими его чувствами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он коснулся кончиками пальцев ее руки, потом их пальцы переплелись, а они продолжали стоять рядом, глядя на огонь.
— Элиза… я хочу, чтобы вы знали… — Он запнулся и вздохнул. — Я хочу, чтобы вы знали, я жалею…
Жалкие объяснения. Как дешево звучат. Они не могли адекватно описать его желания, и принцу пришлось проглотить горькое послевкусие.
