— Я как раз уходить собралась, — сообщила она мне. — По поводу конкурсной работы про Андерсена я вам, пожалуй, завтра позвоню. Сегодня я не в настроении что-то. Завтра, хорошо?
— Хорошо, — согласилась я.
В прихожей Валентина очень тепло попрощалась с Леной и вернулась ко мне.
— Валентина, а Лена тоже будет участвовать в спектакле к вашему юбилею?
— Разумеется. Она будет играть Элли — юную, наивную особу с разбитым сердцем. По-моему, Элли должна выглядеть именно так!
Тут Кирилл снова высунулся из кухни и чистосердечно признался, что очень проголодался. Валентина отправила нас мыть руки, а сама быстро накрыла стол в гостиной, поставила на него заранее приготовленный салат оливье, варёные яйца и ветчину. Видимо, отбитое Кириллом мясо и разделанная курица предназначались для другого случая. Но и холодная закуска, приготовленная Валентиной, оказалась сытной и вкусной. Кроме того, сегодня хозяйка почему-то не ухаживала за нами насильно, и в наших с Кириллом тарелках царили порядок и гармония.
— Ах, жаль, Лену-то я совсем не накормила! Аух! — горестно всплеснула руками Валентина.
— Лена? А разве сюда заходила Лена? — удивился Кирилл.
— Да, — ответили мы хором.
— Но она куда-то очень торопилась! — добавила Валентина.
Мы запили холодное угощение горячим чаем с печеньем, и я подумала: «Как здесь всё-таки хорошо — тепло и уютно. Интересно, а где у неё кролики?»
И тут, словно прочитав мои мысли, Валентина сказала:
— Люба, пойдём, я тебе своих кроликов покажу! Да оставь ты эту посуду! Ты что думаешь, — я четыре тарелки сама не вымою, что ли? Аух!
Мы с Валентиной отправились в дальнюю комнату смотреть кроликов, а Кирилл — на кухню доделывать раму. По его словам, ему осталось вбить всего один гвоздь.
Кролики
А кролики у Валентины очень красивые: небольшого размера, чёрно-белые. Сидят они в высоком, тянущемся через всю комнату вольере, закрытом сеткой. Для них установлена поилка: если кролик захочет пить, он подходит, кусает бутылочку и вода льётся сама. А напьётся и горлышко бутылки закрывается. Всё продумано!
Этих резвых, чёрно-белых кроликов не то семь, не то восемь, а может и все девять… Скачут, как заведённые — попробуй, сосчитай!
— Ну что, нравятся? — спросила Валентина.
— Очень! — восхитилась я. — По окрасу они все похожи, а как по характеру?
— Аух! Ну что ты, Люба! Нет, конечно! Вот Тёпа, например, привереда — всё ему не так и не эдак. Зюня — ласковый, Пуша — задира…
Тут дверь в кроличью комнату слегка приоткрылась, и Кирилл робко спросил разрешения войти.
— Да заходи, конечно! Что ты?! — воскликнула Валентина.
— Ух, сколько их у вас! — удивился он, с интересом смотря на возбуждённо скачущих кроликов. — Послушайте, Валентина, я всё вроде бы починил. И если не будет новых указаний, поеду-ка я домой. Скоро трансляция футбольного матча, честно говоря, не хотелось бы опоздать!
— Ну что ты, Кирилл, иди, конечно! Мне так неудобно, что я тебя задержала. И слушай-ка, забирай ты курицу себе, пожалуйста! Ту самую, которую сегодня разделал. Возьми, придёшь домой — приготовишь, а у меня она пропадёт! Я как-то не рассчитала свои силы.
— Да что вы, Валентина! — обрадовался Кирилл.
— Возьми, я ведь тебя как человека прошу, — умоляющим тоном настаивала хозяйка. Умоляющий тон, — впрочем, как и любой другой, — у Валентины получается так убедительно, что отказаться просто невозможно.
— Ну ладно… тогда возьму. Спасибо!
Мы проследили, чтобы Кирилл как следует завернул курицу в пакет, и проводили нашего сценариста до двери. Он ушёл.
Я взглянула на часы.
— Валентина, а ведь мне, пожалуй, тоже пора.
— Домой поедешь?
— Нет, в кафе. Я там и ночую сейчас: там Андерсен, с ним веселей. А дома у меня всё равно никого нет — папа с Васей в санатории…
— А ты, Люба, осталась бы у меня ночевать. А? Куда ты, на ночь глядя, поедешь?
— Да я бы с удовольствием, Валентина! Да вот же Андерсен будет беспокоиться: я его не предупредила, а позвонить ему, как вы понимаете, нельзя.
— Понимаю… — вздохнула Валентина. — Ладно… Тогда просто посиди со мной ещё хоть часик. Посидишь? А я тебя потом подвезу до самого кафе.
Валентина с юности великолепно водит машину.
— Немного посижу, пожалуй. С удовольствием, — согласилась я.
— Ну вот и хорошо! — обрадовалась она. — А я тебе свою Комнату Воспоминаний покажу. Аух!
— А у вас есть Комната Воспоминаний?
— Есть. Пошли!
Пирожные и отбивное мясо
Комната Воспоминаний оказалась, по-видимому, бывшей детской: на окнах висели выцветшие синие занавески с изображениями Чебурашки и Шапокляк, Винни-Пуха, Пятачка… Старенький диван, судя по его размерам, тоже предназначался явно не для взрослых. Однако никаких признаков недавнего присутствия детей в комнате всё же не замечалось: вид у комнаты был совершенно нежилой. На полу — серый невзрачный ковёр, наподобие того, что лежал в гостиной, только меньшего размера. Низенький жёлтый секретер и небольшой одностворчатый шкафчик — вот, пожалуй, и вся мебель. На стене над секретером и шкафчиком — несколько чёрно-белых фотографий в скромных рамочках. И всё же эта маленькая комнатка совсем не показалась мне мрачной: было в ней что-то необъяснимо грустное.
Валентина властно указала на диван, — мы уселись, и я почувствовала, что сейчас мне придётся выслушать очень печальную историю.
— Это комната моего сына Серёжи, — сказала Валентина. — А вот он и сам на фотографиях…
Я встала с дивана и подошла поближе к портретам. Валентина встала у меня за спиной.
— Вот это Серёжа.
— Я не знала, что у вас есть дети.
— Двое: мальчик и девочка.
В моей душе затеплилась надежда, что история будет не такой уж и печальной: просто дети выросли, создали свои семьи и разъехались кто куда. Обычное, в общем, дело. Ну, может, не слишком часто навещают, редко пишут, — такое тоже, к сожалению, случается.
— А девочка? Валентина, я что-то не вижу на стене ни одной фотографии вашей дочки?!
— Да ведь моя Машенька умерла всего через неделю после рождения, — ответила Валентина. — Серёжа умер намного позже, ему тогда сорок лет было. Эх, Люба, жалею я только об одном: неправильно я его воспитывала! Он ведь так до сорока лет семью и не создал. Была у него, правда, подруга постоянная. Была. Так и не расписались. И детишек не создали. Сейчас бы, может, внуков нянчила. Нет, где там! — они бы сейчас уже взрослыми стали. Аух! А ведь красивый какой был, — посмотри, Люба! Видишь? — она кивком показала на портрет молодого человека в военной форме. — Правда же, красивый?
— Правда, — согласилась я.
— А дельный какой!.. Аух! Меня жалел — почти как мой покойный муж Александр… Что ты! — так дружно жили! Лётчиком был Серёжа, сынок-то мой. Лётчиком.
— Погиб? В одном из полётов, да? — с искренним сочувствием спросила я.
— Нет, Люба, он от воспаления лёгких умер. Как-то захворал, — мы думали, что простуда обыкновенная… А у него уже процесс в лёгких шёл. А когда хватились, поздно было. Так и умер, бедный. Аух! Поговорить бы с ним хоть разок, в глаза бы ему посмотреть… У иных дети, Люба, хуже всякого наказания, а Серёжа мой… вот видишь как… — Голос её задрожал.
Я не знала, что сказать. Сочувствие переполняло меня, но я понимала, что Валентину мне утешить нечем.
— Скажите, а Серёжа ваш крещёный был?
— Конечно, а зачем ты спрашиваешь? Разве же это важно теперь?
— По-моему, важно. Подумайте: ведь вы можете за него поминальные записки подавать. Это вроде как посылочку ему отправить, — а он там радоваться будет…
— Ты что, Люба, — и в самом деле так думаешь? Или просто утешить меня задумала? — Валентина смотрела на меня с детской надеждой.
— Нет, не придумала. Я так думаю, я так верю.
— Что ж… — задумалась Валентина. — Тогда я попробую, пожалуй. Аух… А муж мой, Александр, вскоре после этого тоже умер, — после того как Серёжа от нас ушёл. Сердце не выдержало. Не перенёс.
— Это ваш муж, Валентина, да? — Я показала на одну из фотографий.
— Да. Это он. На заводе работал. Меня очень жалел. И вот, видишь Люба, какая нелепость: у меня, такой никудышной, самое крепкое из нас всех сердце оказалось. Живу, вот видишь… Кроликов развожу, стихи пишу… Живу.
Я снова не нашлась, что ответить. На душе стало тяжело. Мы некоторое время смотрели на фотографии и молчали. А потом, вместо того чтобы сказать что-нибудь сочувственное или хотя бы разумное, я произнесла нечто несуразное:
— Валентина, вы меня простите, пожалуйста, но я у вас на кухне прозрачную коробочку с пирожными случайно заметила… Я что-то давно таких пирожных в продаже не встречала. Где вы их покупаете, если не секрет?
