Сразу после полудня я перешел через электрическую изгородь фермы Пулефен. Снег быстро заносил все следы. Я оставил санки в ущелье, где протекала речка, довольно далеко от фермы на восток, в лесу, и уже с одним только рюкзаком на снежных ракетах вернулся на дорогу, по которой открыто, не прячась, дошел до главных ворот фермы. Там я показал свои документы и бумаги, которые снова переделал, пока ждал зимы в Туруфе. Теперь на них был «голубой штемпель» и они были выданы на имя Тенера Бента, освобожденного заключенного. К ним прилагался приказ отправляться на Третью Добровольную ферму Содружества Пулефен с целью прохождения там двухгодичной охранной службы. Любому быстроглазому и наблюдательному инспектору эти мятые истрепанные документы показались бы подозрительными, но здесь этих быстрых и наблюдательных глаз не было и в помине.
Ничего нет проще угодить в тюрьму. Вот насчет того, чтобы из нее выбраться… Но я чувствовал себя довольно уверенно.
Начальник стражи отчитал меня за опоздание — я прибыл на день позже указанного в моих бумагах срока — и отослал меня в барак. Время было послеобеденное, поэтому, к счастью, было слишком поздно, чтобы выдать мне обмундирование и сапоги, а мою очень удобную одежду конфисковать. Не выдали мне и пистолета, но я добыл себе оружие, когда крутился около кухни, чтобы выпросить у повара что-нибудь поесть. Повар вешал свой пистолет на гвоздик за печкой. Я украл его. Это было оружие, не предназначенное для убийства, возможно, что у всех стражников были такие же пистолеты. На фермах не убивают людей. Убивает их голод и отчаяние.
Стражников на ферме было от тридцати до сорока человек, заключенных — около ста пятидесяти, и никому из них не было слишком хорошо. Большинство из них спали как убитые, хотя было около четырех часов дня. Ко мне был приставлен молодой стражник, который должен был провести меня по ферме и показать мне спящих заключенных. Я увидел их в ярком свете большой спальни, и надежда едва не оставила меня — надежда воспользоваться этой же первой ночью, пока я не успел вызвать каких-нибудь подозрений.
Все лежали, укрытые в своих спальниках, каждый, как дитя в родительском лоне, невидимые и неразличимые, все одинаковые. Все, кроме одного, слишком высокого, чтобы укрыться в спальнике с головой. Темное, как у мумии, лицо, полузакрытые запавшие глаза, копна длинных спутанных волос.
Колесо фортуны, которое так удачно повернулось для меня в Этвен, теперь весь мир заставляло покорно вращаться под моей рукой. У меня была только одна способность, один талант в жизни знать, чувствовать, предугадывать момент, когда это неподатливое колесо нужно слегка подтолкнуть, когда необходимо начинать действовать, что я снова могу управлять судьбой, и своей, и мира, как санями на крутом и опасном склоне. Поскольку я по-прежнему путался у всех под ногами и обо всем расспрашивал, прикидывался любопытным дурачком, меня назначили дежурить в позднюю смену. В полночь все, кроме меня и моего напарника по дежурству, уже спали. Я по-прежнему притворялся, что не могу усидеть на месте и все бродил между рядами нар. Я наметил план действий и подготавливал свое тело и свой разум к вхождению в дот, потому что моей собственной силы, не поддержанной и не укрепленной силами тьмы, было недостаточно. Незадолго до рассвета я опять вошел в спальню и с помощью пистолета, украденного у повара, направил в мозг Генли Ая самый краткий парализующий импульс, а потом вскинул его себе на плечи прямо в спальном мешке и отнес в дежурку.
— Что случилось? — спросил меня сонный второй дежурный. — Да брось ты его!
— Он же умер!
— Как, еще один? Клянусь потрохами Меше, ведь сейчас еще только начало зимы! — Он наклонился, чтобы рассмотреть лицо посланца, голова которого болталась у меня за спиной. — А, это тот извращенец! Я никогда не верил в то, что рассказывают о кархидцах, пока не увидел этого типа. Омерзительный выродок! Он уже неделю стонал и вздыхал там на нарах, но я не думал, что он помрет. Ну, выкинь его из барака, пусть полежит до утра там, не торчи здесь, как носильщик с мешком дерьма…
В коридоре я остановился около конторы инспекции. Никто меня не останавливал. Я вошел и осмотрелся, довольно быстро обнаружив распределительный щит систем, подающих сигнал тревоги. Они не были обозначены на щите, но стражники повыцарапывали нужные буквы около рубильников, чтобы не перепутать их в ситуациях, требующих быстроты действий. Предположив, что «О» означает ограждение, я повернул этот выключатель, чтобы прекратить подачу тока к самой наружной защитной системе фермы. После этого я двинулся дальше, волоча тело Ая за плечи. Проходя мимо дежурного у дверей, я притворился, что с большим трудом тащу покойника, хотя меня переполняла сила дот и я не хотел, чтобы кто-нибудь обратил внимание, с какой легкостью я несу человека, который гораздо тяжелее меня самого.
— Мертвый заключенный! — доложил я. — Мне приказано убрать его из спальни. Куда мне его девать?
— Не знаю. Вытащи его наружу и положи под навес, чтобы его не засыпало снегом. Если его занесет снегом, то он выплывет только весной в оттепель и будет смердеть. Идет педиция. — Он имел в виду обильный мокрый снег, который у нас называется соув, и это было для меня очень хорошей новостью.
— Хорошо, хорошо, — сказал я и выволок свою ношу из барака. Там я сразу свернул за угол, чтобы никто не мог увидеть. Я опять взвалил спальник с Генли Аем себе на плечо, прошел на северо-восток несколько сотен метров, взобрался на обесточенную ограду, опустил свой груз на землю по ту сторону ограды, спрыгнул туда же сам, еще раз взвалил его себе на плечо и направился в сторону реки со всей доступной мне быстротой. Я еще не успел далеко уйти от ограды, когда раздались свистки и зажглись прожектора. Шел густой снег, вполне достаточный, чтобы меня не было видно, но не настолько густой, чтобы за несколько минут совершенно скрыть мои следы. Тем не менее я добрался до реки, а они все еще не могли напасть на мой след. Я шел дальше на север по довольно ровной поверхности земли под деревьями или шел прямо руслом реки там, где по земле нельзя было пройти. Речка, маленький и быстрый приток Эсагель, еще не замерзла. Я находился сейчас в высшей фазе дота, и посланец, которого я нес на плече, хотя и представлял собой довольно неудобную ношу, тем не менее совсем не казался мне тяжелым. Пройдя вверх по течению речушки, я наконец добрался до того оврага, где я спрятал санки, привязал посланца к санкам, уложил вокруг него весь остальной груз, отчасти — и на него тоже, так, чтобы он был хорошо укрыт, а сверху все это сооружение укрыл непромокаемой пленкой. Потом я переоделся и съел что-то из своих запасов, потому что я уже чувствовал тот сильный голод, который всегда появляется в случае, если дот длится достаточно долго. После этого я двинулся на север по Лесному Тракту. Вскоре меня нагнали двое лыжников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
