— Господа! Господа! — прокричал он и закашлялся.
Адвокат уставился строгим взглядом прямо ему в глаза и отрицательно покачал головой, призывая к молчанию. Но Микульский на это сказал:
— Благодарю вас, господин адвокат, что все еще пытаетесь бороться за мою никчемную жизнь, — но закончит неожиданно зло, — хотя я бы вам советовал меньше двигать головой, поберечь ее, а то неровен час, еще раз ушибетесь.
Никто на эту злую шутку не отреагировал, и Микульский, еще раз прокашлявшись, сказал:
— Господа! Позвольте мне сделать признание, дабы облегчить ваш труд, да и собственные мои страдания. Вряд ли это признание можно счесть добровольным, но в его чистосердечности могу вас уверить. Мне уже не отвертеться от предъявляемых улик, так не станем затягивать дело.
— Суд готов выслушать вас, — ответил ему судья.
— Прошу заранее извинить меня за то, что мой рассказ может выйти сумбурным. Я к нему не готовился, как не готовился и ко всему, мною совершенному. И могу ли я попросить напиться?
Ему принесли стакан воды, который он принял твердой рукой, но, расставшись с ним, некоторое время не знал, куда деть свои руки. Попытался взяться за прутья решетки, после сунуть их в карманы, наконец, встал перед решеткой, заложив руки за спину.
Я, пожалуй, впервые взглянула на него, как на живого человека. И человек этот мне не понравился. Главным образом из-за того, что даже сейчас его губы кривила пренебрежительная усмешка.
— Первопричина всех моих преступлений весьма банальна. И называется она карточный азарт. Покуда я служил в полку под Воронежем, моя страсть к картам не приводила к каким-то совсем уж печальным событиям. У нас даже приняты были правила — не давать проигрывать более половины жалованья, а реванш представлять лишь через месяц. Так что я был всегда на хорошем счету, чем и заслужил перевода в столицу.
Переводу в Санкт-Петербург я обрадовался безмерно, но, как вскоре оказалось, это место было не для меня. Слишком много соблазнов имелось вокруг, что и подхлестнуло мою карточную страсть. Однажды проигравшись, я не имел денег даже на приличный обед и забрел в трактир, который обычно обошел бы стороной. Сидел там и тихо напивался дешевой водкой. Но оказался не одинок, нашлась там компания и для меня. Некий господин, весьма приличный с виду, явно что-то отмечал в одиночестве и стремился своей радостью поделиться хоть с кем. Оттого и забрел в первый попавшийся трактир, что ему уже невтерпеж стало. Слово за слово, и мы разговорились. «Вот вам карты, ничего, кроме неприятностей, не доставляют, а меня они поят и кормят», — сказал он мне. «Так вы игрок?» — спросил я. «Нет, — насмешливо ответили мне, — я показываю фокусы». Я счел все это иронией, но мой новый знакомый тут же извлек колоду и стал показывать простые карточные фокусы. «Извольте и вы попробовать», — вскоре предложил он. Я попробовал проделать один нехитрый фокус, и у меня почти сразу получилось. «Неужели этими простыми трюками можно зарабатывать на жизнь?» — удивился я. «Вопрос в том, когда и где их показывать», — ответил фокусник и тогда я спросил уже напрямую: «Так вы шулер?» — «Скажем так, я Робин Гуд среди шулеров, — смеясь, ответил мой визави.[68] — Это не столь трудно, если учесть, что бедные люди на крупные суммы почти и не играют, а помочь богатею облегчить его состояние — невелик грех. Главное, не жадничать в игре, использовать свой момент вовремя и лишь один раз». Он многое еще рассказал мне, потому что вскоре сделался пьян. Да и я трезвым не оставался. Закончили кутить мы в его гостиничном номере.
Наутро мои обстоятельства ничуть не изменились к лучшему, и я невольно стал думать, чтобы применить в игре карточный фокус, которому обучился накануне. Но, как ни поверни, для игры нужны деньги. А для игры по-крупному нужны большие деньги. В отчаянии я решился занять денег у вчерашнего знакомого.
«Извольте, — сказал он мне. — Условия будут таковы: вы вернете мне долг с половиной вашего выигрыша. Если, конечно, выиграете. В противном случае в течение месяца отдадите лишь то, что заняли». — «А ежели не верну?» — «То вам придется умереть, — совсем просто, без всякой угрозы сказал мне будущий кредитор. — В случае проигрыша смерть будет легкая. Да вы и сами, проиграв, скорее всего, застрелитесь. А нет, так вам и помогут. При попытке же обмана смерть будет страшная».
Я прекрасно понял, что все это не шутки, тем не менее на условия согласился. А уж с кем и где сыграть, я знал заранее. Был среди моих новых сослуживцев офицер по фамилии Окунев. Был он богат и позволял себе участвовать в играх с огромными ставками. Нередко проигрывал помногу, но нередко и выигрывал по-крупному. Равно как и все его приятели по игре, которые также были богаты, и их даже большие суммы, проигранные в карты, ничуть не задевали. Я же вел себя так, что, не зная меня близко, можно было посчитать за богатого человека. Оттого Окунев иногда приглашал меня, но я до поры отказывался.
Сев в тот вечер за карточный стол, я дал себе слово, что играю в последний раз. Замечу, что слова этого не нарушил, несмотря на последовавшие обстоятельства. Вел игру спокойно и ждал подходящего шанса, когда на кону окажется изрядная сумма. Шанс к концу игры представился, игроки поставили все наличные, при себе имеющиеся, играть же в долг не позволяли условия. А значит, выиграв, я мог позволить себе на полном основании игру не продолжать, что меня беспокоило более всего. Фокус с картой удался, я выиграл. Двое гостей тут же покинули нас. Сам же Окунев, смеясь, сообщил мне, что я оставил его совсем без денег, и я, поняв намек, тут же заказал шампанское. Пока мы ждали, Окунев стал машинально перебирать те карты, что не были сданы в игре и, почти тут же обнаружил карту, которой там не должно было быть. Ту самую карту, что принесла мне выигрыш. Он незамедлительно обвинил меня в нечестной игре и потребовал вернуть выигрыш. Отпираться было бессмысленно. Если бы я вернул деньги сразу, думаю, Окунев не стал бы раздувать скандал, мне бы пришлось подать в отставку, уехать куда-нибудь и тем бы все завершилось. Но я знал, что отдав деньги сейчас, почти непременно лишусь жизни. Мне не оставалось ничего иного, как умолять об отсрочке, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства, каковые такими и были в самом деле. Я толком и не помню, какую ложь тогда наговорил ему, но Окунев согласился дать мне отсрочку, хотя презрение в его глазах могло прожечь насквозь.
Говоря по правде, я сильно надеялся, что мой кредитор даст мне возможность вернуть ему долг много позже условленного срока, но тот сам оказался в самом тяжелом положении.
«Я накануне позволил себе угрожать вам, — сказал он мне. — Так то больше для проформы, хотя под настроение мог бы и осуществить все вам обещанное. Но вряд ли. А вот те люди, с коими судьба свела меня сегодня, не помилуют ни при каких обстоятельствах. Мне необходимо самым срочным образом вернуть им выигрыш со значительными процентами и скрыться как можно дальше. Это мой единственный шанс сохранить собственную жизнь, и оттого мне не до сантиментов, оттого и вам отсрочку дать не могу. Помочь могу лишь советом: стойте на своем, никто ничего не докажет. В отставку, само собой, вам уйти придется с подмоченной репутацией. Так вы езжайте куда подальше. В Сибирь. Томск — вот прекрасный город, бывал, знаю. Идите на службу не государственную, а к купцам. Образованные люди там сейчас в цене. А то устройте гастроли карточные. Ну а если что понадобится, документы новые выправить или продать нелегально, так передайте от меня привет трактирщику Елсукову, что держит трактир на улице, называемой Московский тракт».
Мне не оставалось ничего иного, как подать прошение об отставке и искать денег. Первое было просто, хотя и не быстро. Со вторым не получалось ничего! Я возненавидел самого себя, всех окружающих, а более всех господина Окунева, хоть он и не был передо мной виноват. Срок, отведенный им, подходил к концу, и тут я неожиданно встретил его самого недалеко от своего дома. Я решил заманить его к себе, якобы собирался вернуть долг, в самом же деле хотел уговорить ждать еще. Но проходной двор был так тих и так безлюден, а Окунев столь презрителен, да еще и жалость ко мне изволил демонстрировать, что я, сам того не ожидая от себя, вытащил нож и ударил его. Тщательно обыскал тело и забрал все мало-мальски ценное, решив инсценировать ограбление. Портсигар, часы, перстень — все сейчас же выбросил в воду, хоть и жалко было. Оставил только деньги и письмо, найденное при нем. Отчего-то я решил то письмо сначала прочесть, а уж потом уничтожить.
Тут Микульский вновь попросил воды, а сидевший за нами господин Вяткин перегнулся через скамью и обратился к товарищу прокурора:
— Иван Порфирьевич, выручайте! Одолжите бумаги, а то я два блокнота уже исписал, а больше у меня с собой ничего нет.
Иван Порфирьевич укоризненно покачал головой, но вынул из папки пачку чистых листов и протянул их журналисту.
