Во-вторых, — она загнула второй палец, — если тебе дорого твое смазливое личико в его нынешнем виде, советую отмести мысли типа: «Если она и не женщина вовсе, тогда — ура! — разве это не означает, что наш брак недействителен?» — потому что это значит бросить тень на мою внешность и личность, а они совершенны. Надеюсь, ты понимаешь, что я могу быть опасной, если вывести меня из себя.
Эллоний весь сжался. Его вид приободрил ее, и она замурлыкала дальше:
— В-третьих, люди, населяющие наши владения, могут начать подозревать, что ими правят два некроманта, и поднять восстание. Так вот для того, чтобы этого не произошло, мы разыграем простую шараду: им будет казаться, что мы стареем и умираем, а нашими наследниками становятся наши дети, конечно же похожие на нас как две капли воды, когда они будут медленно стареть и умирать, а их наследники… ты следишь за моей мыслью?
Он кивнул.
— Иногда мы будем править вместе, иногда по отдельности. Например, твой «сын» Эллоний Второй будет бесстрашным воином, он загонит обратно в Болото Томасины Зловещие Орды Воинов-Мутантов, которым я, твоя слабая безмозглая вдова, позволю терроризировать сельское население после «смерти» Эллония Первого.
Она ухмыльнулась, глядя на него.
— В-четвертых, черт возьми, Эллоний, что за глупый вопрос? Конечно, я могу даровать тебе бессмертие. Хотя не стоит относиться к этому как к наивысшему благу. У тебя мозг смертного со всеми вытекающими отсюда последствиями, так что в свое время ты пресытишься возможностями, предлагаемыми вечной жизнью, — они окажутся запредельными для твоего понимания. К тому времени, когда Джол… к тому времени, когда тот, о ком я говорила, прибудет и покинет эти места, и я вместе с ним, ты будешь чувствовать себя так горько и одиноко, что тебе, я думаю, позволят спокойно отойти в мир иной. Но тебе решать.
В-пятых, нет, я не бог. Будь я богом, дела бы делались немного по-другому. Необходимости во всех этих поисках и ухищрениях не возникло бы. К сожалению, боги настаивают на том, чтобы все во вселенных происходило согласно заведенному ими порядку. А что до этой Вселенной — так они просто зациклились на идее отдать всю власть в руки смертным с их свободой выбора… простофили! В моих силах лишь немного повлиять на исход событий, примерно так же, как учитель может помочь детям понять некоторые вещи, но не может понять их за них.
В-шестых, весьма лестно, с твоей стороны, но я полагала, что предельно ясно выразила свое отношение к этой идее. По крайней мере, на ближайшие пару тысяч лет. Если мой ответ тебя обижает, постарайся убедить себя в том, что одно из неудобств бессмертия — непрекращающаяся головная боль у жены.
Она еще раз заглянула в его мысли: седьмой, восьмой и девятый вопросы уже готовы были сорваться у Эллония с языка.
Да, я сказала «вселенные», во множественном числе. Причина, по которой я нахожусь в настоящее время в этой Вселенной, заключается в том, что я нахожусь в это самое время во всех разом. Нет, твою мать бессмертной я сделать не могу — ей придется примириться с судьбой, наравне с остальными.
Он уставился на нее. Многие уже давно предпочли бы лишиться рассудка, но после того, как она уделила толику своего внимания тому, чтобы переделать его разум, он стал казаться ему слишком привлекательным, чтобы вот так запросто с ним расстаться.
— Почему, — спросил он наконец, — почему ты хочешь, чтобы этому индивиду удалось выполнить намеченное?
— Потому что иначе Зло поглотит Мир — а со временем и всю вашу Вселенную. Он — важная составляющая в сохранении Добра и в конечном Разделении.
Но почему?.. — Он осекся на полуслове, а она ласково смотрела, пока он мямлил, пытаясь подобрать слова. — Почему ты на стороне Добра? Какая тебе разница, что будет править нашей Вселенной Добро или Зло и случится ли Разделение, о котором ты говоришь?
Она улыбнулась в ответ:
— Конечно, я бы могла сказать, что это все потому, что я сама воплощение Добра, однако сомневаюсь, что ты мне поверишь. У меня есть качества, которые более или менее соотносятся с твоим понятием о Добре, но не вполне совпадают с ним, и я знаю, что по самой своей природе они недоступны твоему разумению. Или я могла бы сказать тебе, что я здесь потому, что бог храма — Ассидиан — упросил меня прибыть сюда, в эту довольно ничтожную маленькую Вселенную. Но это тоже будет неправдой: это значит приписать мне заинтересованность большую, чем мимолетная прихоть, а на большее я не способна.
Ее губы еще шире растянулись в улыбке.
— Знаешь что, Эллоний, мой милый, милый Эллоний?
— Что, любовь моя?
Она захихикала:
— Знаешь, что самое ужасное? И будь уверен — тот же ответ на свой вопрос ты услышал бы от любого бога, который претендует на то, чтобы нести знамя добродетели и щедрости, и даже если бы ты спросил любого Мутанта Черных Сил или даже самого Дьявола, почему он так стремится рассеять Зло по Миру. Позволь мне быть до конца честной с тобой. Правда заключается в том, правда в последней инстанции — для меня, а также для любого демона или божества, которые населяют бесконечные вселенные, которые образуют поликосмос… Ужасная правда заключается в том, что я не знаю — почему.
Арчибальд Маршалл
Элайджа П. Джопп и дракон
Одним из приятных моментов в работе по составлению этой антологии стала возможность находить редкие и давно — забытые смешные фантастические рассказы. Уверен, многие полагают, что юмористическая фантастика появилась всего лишь десять-пятнадцать лет назад, забывая при этом о богатом наследии прошлого. Арчибальд Маршалл (Archibald Marshall, 1866–1934) — один из «старичков» — на сегодняшний день совершенно забыт. Впрочем, и в свое время, в начале двадцатого века, он был не слишком популярен. Его лучшие произведения — это юмористические рассказы, бросающие смелый вызов обществу. Среди них надо назвать «Вверхногамию» (Upsidonia, 1915), «Школяра» (Undergraduate, 1905) и «Ричарда Балдока» (Richard Baldock, 1906).
Нижеследующий рассказ впервые был напечатан в «The Royal Magazine» в 1898 году, и, насколько мне известно, с тех пор никогда больше не переиздавался.
I
Элайджа П. Джопп был родом откуда-то из американской глубинки, впрочем, откуда именно — не важно. Он являлся обладателем весьма прибыльной диковинки, которую показывал на ярмарке. Это был дракон — ни больше ни меньше; не крокодил, не аллигатор, раскрашенный зеленым и позолоченный, а неподдельный, чистопородный, средневековый, огнедышащий, принцессоядный дракон, с ревом, слышным на десять миль, когда он, конечно, не в наморднике, и аппетитом что у твоей пушки Гатлинга.[27]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
