Нур счел, что за пятьдесят баксов можно проявить безрассудство и согласился. Я сунул ему в руки зажженный фонарь и пустил первым.
Это было кино! Как мы и договаривались с Сергеем, лишь только в штольне появились фонарь и голова Нура, из темноты восстал высушенный покойник и надвинулся на бедного пекаря. С диким воем Нур выскочил из лаза наружу на четвереньках задом наперед и заметался по промплощадке, пока не уткнулся ногами в костер и не опрокинул чайник с кипятком.
Ожегшись, Нур заорал еще громче и тут же сорвал голос. Его безумные глаза ничего не видели, он ничего не слышал и не чувствовал. Мы, посмеиваясь, уложили его рядом с безмятежно спящим Федей. Житник тут же смотался за родниковой водой и вылил её Нуру на голову. Через некоторое время из штольни вышел Сергей. Подойдя к нам, он поздоровался с учителем, и удивленно спросил:
— Что случилось? Что с вашим товарищем?
— Вам лучше знать! — ответил учитель, внимательно глядя в глаза Сергею. Тот присел напротив Нура, обхватил его за плечи и стал с тревогой спрашивать:
— Что с тобой, дорогой? Почему болеешь?
— Я в штольня видел мертвый, черный, сухой человек! Он меня за горло хватал! — заикаясь, пролепетал Нур.
— Ну, ты даешь! Я там два часа работал и никого не видел. Звук шагов и голоса какие-то, правда, слышал, но в любой штольне полно всяких звуков. Вода там капает или течет, порода потрескивает…
— Не знаю, не знаю, — сказал я, задумчиво качая головой. — Вот, когда я в Карелии на Кительской шахте работал, там проходчики приезжие, только голоса неясные слышали, А вот местные карелы обладателей этих голосов хорошо видели. Наверное, ваши предки убили невинных и не похоронили их по — человечески. И они затаились в этой штольне.
Но учитель покачал недоверчиво головой.
— Не веришь? Давай, проверим, — иди сам посмотри, — сказал ему Сергей.
— Зачем? Мне Нура домой отвести надо. Потом разберемся, почему вы такие веселые.
Когда они ушли, мы обсудили возможные последствия этого визита и пришли к выводу, что от учителя можно ожидать всего. И потому надо как можно быстрее вынуть золото и уходить. Потом я снарядил несколько боевиков, и мы втроем — я, Юрка и Серега вернулись в штольню.
Мертвяка решили оставить на месте, может, еще пригодится.
Юрка с Сергеем продолжили поиск самородков в отбитой породе, а я, начал выдалбливать шпуры.
Их надо было расположить так, чтобы вырвало и размолотило только золотоносную часть жилы. Правда, я не знал, что будет с золотом. Что с ним сделает взрывное давление, мне было неясно.
В общем, сделал я сикось-накось десяток шпуров, зарядил, затем поджег их одновременно с помощью зажигательного стаканчика и пошел к выходу.
Ребята ушли загодя, а у меня на выход было всего минуты полторы времени.
Грохнуло, когда я корячился в лазе. Часов через шесть, когда пыль осядет, можно будет начинать "битву за урожай".
Оказавшись рядом с товарищами, я закурил и вспомнил внимательные, недоверчивые глаза учителя. Хорошее настроение сразу улетучилось, я помрачнел и стал цепляться ко всем подряд.
Сначала я ласково поинтересовался у Феди, чем он размешивает сахар, когда пьёт чай.
Тот дружелюбно ответил, что нашёл гладкую палочку с зарубками, отмыл и высушил её на солнце. А теперь пользуется. Очень удобная палочка!
— Ты, чудище, сначала посмотрел бы на друзей своих! Тебя бы высушить так! Дети, наверное, у них были?
— Не было! Васька — тот вовсе от баб подальше держался. Корешки трепали, что в городе его какая-то аппетитная немочка охмуряла, домой все зазывала. А он, вроде не отказывался. Хряпнет пару мерзавчиков и в аут! До утра храпит промеж её тёплых сисек. И все потому, что на подлодке матросил. А второй замоченный — и без моей помощи сдох бы от цирроза через месяц, или в горячке через два. Себе они были не нужны, а я думай о них?! Мусор! Я и себя то не больно когда жалел!
Наконец — то Федя показал своё настоящее лицо! И я не упустил случая поговорить с ним о будущем:
— Вот скажи мне, Фёдор, только откровенно! Каковы наши шансы дожить до старости и нянчить внуков? Я знаю, что наша встреча — это не игра случая, а изощрённо сыгранный тобою спектакль. Пройдёт несколько лет, и ты расскажешь очередным лохам о нас, убогих, которые портили, извиняюсь, воздух около тебя? А ты, как я понял, подрядился санитаром работать! Марафет взялся наводить!
Федя как — то странно взглянул на меня, криво улыбнулся и выдал:
— Если ты, Чёрный, будешь своим спиногрызам мозги квасить так же, как мне сейчас, они тебя в дурку упрячут и правильно сделают!
— Браво! Хорошо сказал. Обнадёжил! Спасибо! Теперь я знаю, кого мне опасаться! А ведь я засомневался в тебе!
Знаешь что? Расскажу-ка я тебе стихотворение. Один странствующий монах зарифмовал безобразия, творящиеся в его стране. Крик его души дошёл до нашего времени из мрачного средневековья! Не знаю, дойдёт до тебя или нет! Но всё равно, слушай!
Ложь и злоба миром правят,Совесть душат, правду травятМёртв закон, убита честь,Непотребных дел не счесть.Заперты, закрыты двериДоброте, Любви и Вере.Церковь учит в наши дни:Укради и обмани!Друг в беде бросает друга,На супруга врёт супруга,И торгует братом брат!Вот какой царит разврат!Ни порядка, ни покоя,Что за времечко такое!И Господень Сын у насВновь распят! В который раз!
Когда я говорил последнюю фразу, закрыл глаза, чтобы никого не видеть. Было такое ощущение, что эти строчки написаны не в глубине веков, а только что, и с одной единственной целью — вывернуть нас всех наизнанку! В душе каждого, я уверен, было смятение. Я это чувствовал, как никогда остро. Все молчали. Причём очень долго.
Первой заговорила Наташа.
— Убийцам и всякой мрази надо красить головы в несмываемый красный цвет! Пусть отличаются от нормальных людей!
Все посмотрели на Федю…А Сергей подошёл к нему, взял за грудки, притянул к себе и ласково сказал:
— А тебя, дорогой мы выкрасим с головы до ног! Был Гусём лапчатым — станешь Петушком гамбургским!
До этого момента Федя терпел все наши упрёки, но когда Кивелиди назвал его петухом, взорвался…
— Вы чё, в натуре, мужики! Задолбали! Знали ведь, что свидитесь с моими жмуриками! Лучше порешите меня, шакала! Смойте кровью моё паскудство! Только лепить горбатого мне не надо!
