убить. Как тебе это? Потому, если мы замечаем, что отношения на самом деле серьезные — можем их и прекратить.
— Каким образом? — не выдержала Настя.
— Арена не одна. Есть Арены в других крупных городах Империи. Просто разделим пару, вот и все.
— Ты противоречишь сам себе — и заводи отношения, и заводить нельзя! — усмехнулась Настя — И дружи, и дружить нельзя! Так?
— Нет, не так — вздохнул Эллерс — Это жизнь. Тут случается всякое. Одно дело потрахаться для удовольствия и здоровья, и другое — когда все видят, что вы любите друг друга. Поверь мне, я знаю что говорю (вздохнул) Я видел тут всякое. Если голова есть — поймешь, а если нет — свою тебе не приставлю. И вот еще что…ты хорошо изображаешь безумную суку. Вот только меня этим не обманешь. Ты нормальнее всех нас, вместе взятых. Понимаю, зачем тебе это нужно, и не осуждаю. Просто…не считай всех дураками, а то можешь и пострадать.
— Не считаю — Настя скривила губы в презрительной гримасе — А любви вашей мне не нужно. Меня насильно, обманом забрали в рабство, и ни одна скотина мне не помогла. Я вам не верю! Вы все подлые твари. Мужчины, женщины — все! Даже дети. Когда я висела на столбе, умирая каждый день много, много дней подряд — дети кидали в меня камнями. Так что не надо мне про любовь, про дружбу — мне ваша дружба не нужна. Меня убьют здесь, на арене, я это знаю, но до тех пор я сделаю все, чтобы меня не убили. И чем больше вы меня ненавидите — тем больше у меня повода выжить!
— Ты зря думаешь, что с арены не выходят живыми — пожал плечами Эллерс — И у рабов есть шанс выйти отсюда…если доживут, конечно. Можно получить свободу за доблесть в бою. Можно просто потому, что ты стала стара для арены. Или потеряла здоровье и не можешь сражаться. Но ты права — чем лучше сражаешься, тем больше у тебя шансов дожить до освобождения. Старайся, тренируйся, и все у тебя получится.
Он помолчал, и снова заговорил после паузы:
— Первая партия заключенных будет готова примерно через две недели. Их сейчас усиленно кормят, чтобы выглядели не заморенными тощими кобылами, а настоящими женщинами. Перед выходом на арену их вымоют, постригут, приведут в порядок. Не забывай — у нас ведь зрелище, а не простое убийство. Этим женщинам и мужчинам пообещали, что если они тебя положат — вместо казни получат каторгу на пять лет. Каторга — это плохо, это тоже бывает смертельно. Но каторга — это не потрошение, и не посадка на кол. И даже не отсечение головы, которое применяется как великая милость. У нас много способов казнить, так что повешенье и отсечение головы — это самое доброе отношение к осужденным. Так что имей в виду — женщины и мужчины, которых приговорили к потрошению, или посадке на кол, будут драться с тобой отчаянно, насмерть, и никакой пощады тебе не будет. И среди них могут попадаться такие, что…в общем, учись как следует драться, чтобы тебе не оторвали голову. И думай о том, что твое милосердие для них как самая настоящая подлость. Потому что если ты их не убьешь на арене — никто их прощать не будет. Раненых, их унесут, слегка подлечат, чтобы могли прожить до самой казни, а потом выпотрошат — выдернув у еще живых кишки и заставив смотреть, как их наматывают на палку. Ты же чужестранка, да? Вижу, чужестранка. То-то у тебя так вытаращились глаза! У нас есть замечательные виды казни, наши аристократы очень любят посмотреть на эдакое представление. Даже детишек приводят — смотреть на кровь и кишки. Считается, что так они становятся сильнее духом.
Эллерс перевел дыхание, видно было, что он зол, но не на Настю, а на кого-то далекого, Насте неизвестного. Но само собой, ничего такого он пояснять не стал.
— Я тебе доходчиво все рассказал? — спросил Эллерс, и криво усмехнулся — Вижу, ты такого еще не слышала. Да, как тебе и сказал хозяин — я многое знаю об Арене. И такое, что хотелось бы забыть, да не могу. Арена — моя жизнь, и вне ее я себя не представляю. Но она и мое проклятие. Некогда молодым, сильным…глупым юнцом я пришел в Арену и выдержал конкурс на бойца. И вот — я здесь. Жалею ли, что сюда пришел? Наверное — да. Но тут уже ничего не поделаешь. Каждый выбирает свою судьбу сам.
— Вранье! Мою судьбу выбрали за меня! — оскалила зубы Настя.
— Так ли? — задумчиво протянул Эллерс — А ты покопайся в себе, вспомни, может сделала что-то такое…глупое, что повлияло на твою судьбу и привело к такому результату?
Настя хотела выдать в ответ длинную тираду о негодяях, которые ее обманули, но вдруг вспомнила ливень, грозу, елку, под которой она скрылась, и белый шарик, к которому прикоснулась пальцем. И ничего не сказала.
— То-то и оно! — усмехнулся мужчина — Ну что, отдыхай. Сейчас пришлю к тебе массажиста. Или лучше массажистку? Можешь использовать их как хочешь — без ограничений. Любишь, когда тебе пятки лижут? Нет? Ну тогда просто массаж. Ты сегодня хорошо потрудилась, надо размять мышцы. Так они будут быстрее отдыхать, и наращивать силу. На ночь придет лекарь, выпьешь снадобье. Чего морщишься? Горькое?
— Если бы — скривилась Настя — Оно дерьмом воняет!
— Ну…да! — вдруг весело улыбнулся Эллерс — В составе снадобья кал летучих мышей, живущих в пещерах Ольдарсса. Редких мышей, между прочим, так что цени.
— Фу-у… — простонала Настя — И зачем ты это сказал?! Меня теперь вырвет!
— Вырвет — нальют еще — снова улыбнулся Эллерс — Да не переживай, говно уже давно превратилось в черную субстанцию, пролежав в холодном темном месте несколько сотен лет. Эти твари едят насекомых, которые едят особые травы, обладающие магическими свойствами, так что кал мышек делается насыщенным магией. И сразу скажу — до сих пор так никто и не знает, какие именно травы жрут насекомые, и почему в желудке мышей их останки приобретают такие свойства. Но без этого кала снадобье не работает. И еще — стоит оно золотой за кружку. Так что тебе лучше им не блевать.
Эллерс ушел, а Настя так и сидела, глядя в стену и размышляя об услышанном. То, что она все-таки имеет шанс отсюда выйти — ее порадовало. Раньше она надеялась только на чудо.
